Дмитрий Бондарь - О Тех, Кто Всегда Рядом!
— Карел, что ты им пообещал? — Мне и в самом деле так любопытно, что нет никаких сил терпеть неизвестность. И еще я очень рассчитываю, что интересный разговор поможет мне справиться со сковавшим меня страхом.
Приятель на мгновение останавливается, цыкает на меня и замечает:
— Ты бы не трясся так, Одон? Зубы повыскакивают. — Он резко смотрит вперед, потом оборачивается: — Конечно, деньги. Беда в том, что все здешние деньги имеют специальные метки, и не дай тебе Святые Духи расплатиться такой монетой с мытарем. Для любого, кто не Анку, конец будет быстрым и бесславным. Но они этого не знают, потому что не у многих достанет храбрости украсть здешние деньги.
Он делает еще два шага вперед, но я придерживаю его:
— А что с ними не так?
Карел раздраженно выдыхает и нетерпеливо шепчет:
— Давай закончим наше дело? А потом я тебе все расскажу, хорошо?
Я киваю и мы идем дальше, но что-то не сходится. Откуда бы Карелу знать о комнате в подземелье, набитой деньгами? Да еще такими странными? Откуда? Не люблю, когда меня держат за дурачка. Да даже просто — когда вынуждают что-то делать, утаивая от меня подробности и цели. Как-то это не по-человечески!
Но пока я рассуждаю о том, как выразить напарнику свое негодование, он останавливается, и белки его глаз сверкают в тусклом огне фонаря, показывая мне, куда стоит посмотреть. Прямо на уровне наших глаз в стене проделаны несколько очень узких и невысоких щелей. Я не знаю, зачем они, но отчетливо вижу в одну из них, как в темной комнате лежит на каком-то необычном возвышении нечто непонятное. От него исходит тусклое свечение — зеленовато-голубое, похожее на размытый сполох болотного огня, что так страшил моих сельчан.
Оглядываюсь на Карела, чтобы спросить его о том, что это такое, но он прижимает к моему рту левую ладонь, а к своему правую и сразу же тянет меня назад.
Мы отступаем на десяток шагов, он наклоняется к моему уху и торопливо выговаривается:
— Это она! Сейчас перед нами самая трудная часть похода. Большинство здешних Анку — из ее гнезда. Как только мы ее убьем, они тотчас же свалятся замертво. Но дело в том, что мне придется проткнуть ее кинжалом, отрезать голову и держать эту тварь прибитой к ее ложу. А ты возьмешь ее башку, вынесешь наверх по тому пути, где мы шли. Не доходя сотни шагов по галерее до того места, где остался Роби, увидишь лестницу, дуй к ней. При подъеме по лестнице на второй этаж башни в стене найдешь окно, забранное ставнями, открой или выбей их и выбрасывай ее наружу, во двор — как только она попадет под луч солнца, тварь сдохнет! Не бойся, если ты будешь держать ее за волосы, она не сможет тебя тяпнуть. Главное — не слушай голос, который появится в твоей голове, и не вздумай показать ей свое лицо! Если она его увидит, то все ее сородичи из Баанва-Сида будут знать убийцу. Меня они и без того знают, я не боюсь их мести, но тебе лучше бы поостеречься. Дальше вот что: возможно, что обоим нам отсюда уже не уйти, потому что помимо Анку Баанва-Сида, в замке есть и несколько других. Я могу не успеть выскочить из подземелья. Да и потом, если все-таки каким-то чудом я сумею пережить сегодняшнее утро, рядом со мной будет опасно, нам лучше не встречаться больше никогда. Тогда ты поедешь на Болотную Плешь, найдешь там лесника Артоса или его сына, покажешь им вот это, — в мою ладонь он положил что-то маленькое, гладкое, но тяжелое. — Попросишь их показать тебе место упокоения моего деда. Они проведут тебя к склепу. Дальше запоминай хорошо: в ночь равноденствия, это будет через двадцать шесть дней, нужно от дверей склепа сделать ровно триста шагов в сторону Свежей звезды. Рост у нас с тобой одинаковый, шаги, должно быть, тоже. Если ты все сделаешь правильно, то по правую руку от тебя будет дерево, в которое вбит гвоздь на уровне груди. А по левую — другое дерево и в нем гвоздь на высоте двух человеческих ростов. Возьми веревку и соедини ею оба гвоздя! Ее продолжение до земли даст тебе точку, на которой нужно встать и повернуться в сторону двойной вершины. Сделай еще десять шагов и копай! Там все, о чем мы с тобой договаривались. Оставь на всякий случай что-нибудь для меня, ведь, может быть, мне повезет, и я сумею выбраться из переделки? Когда выбросишь из окна голову, сигай следом — там не очень высоко, ты хоть и высок, но достаточно тощий, чтобы пролезть в него, если не испугаешься, то и не разобьешься. Выпрыгнешь и беги, меня не жди. Избавься от одежды. И не жди людей Шеффера — ими будут заняты все оставшиеся в замке Остроухие. Я взял их специально — чтобы они задержали своими жизнями кровососов. И расставил их в нужных местах. В их смерти — твой шанс. И не считай меня чудовищем — эти люди столько натворили за свою жизнь, что вполне достойны такого конца. К тому же каждый из них ждет прихода Анку со дня на день — они в любом случае долго жить не собирались. Но даже если кто-то из них выживет — ничего не бойся, они тебя не знают. Все дела вел я. Они тебя не знают. Все понял?
Я серьезно поджимаю губы, стараясь запомнить: склеп, триста к звезде, гвозди, двойная вершина, десять!
— Да, Карел. Я готов.
Он обнимает меня за шею, прижимает голову к своему плечу и спокойно говорит:
— Тогда пошли. Пошли и прощай. Спасибо тебе за все, Одон.
Мы двумя темными птицами медленно ступаем к известному только Карелу входу в нужную комнату.
Перед дверью еще раз обнимаемся, прощаясь, я надеваю припасенную приятелем маску, потом перчатки, и Карел, вдохнув полную грудь сырого и теплого воздуха, устремляется вперед, сжав в кулаке свою шпагу, из рукояти которой уже торчит серебряное жало.
Будь от входа до Сиды на пять шагов больше, мы бы не успели!
Карел набрасывается на кажущуюся неповоротливой кучу тряпья и она резко вздымается вверх, провоцируя меня на задирание головы. Она высока, гораздо выше меня и от ее лица под маской исходит мертвенно-бледное сияние. Я стараюсь не смотреть туда, кручусь вокруг, ожидая, когда мне под ноги упадет голова чудовища. Просторные одежды Клиодны трепещут как живые, в них видятся мне невероятные существа, по блестящей черной поверхности разбегаются голубые светляки, сливаясь друг с другом и свиваясь в сверкающие жгуты; откуда-то изнутри этого балахона вдруг выстреливают вверх, туда, где сипит Карел, склизкие извивающиеся щупальца. Они норовят его обвить и сдернуть, но Карел орет, срывая голос, и я замечаю, как мимо меня к полу пролетает что-то большое.
— Беги! — уже не опасаясь тревоги, громко хрипит Карел. Он наверняка почти мертв и только невероятная воля заставляет его держать кинжал, вбитый в сердце Сиды. — Беги!
Тварь, на которой он висит, вдруг опадает, будто лопнувший гриб-пылевик, и Карел оказывается посреди огромного черного круга, беснующегося текучими волнами. Он не может встать, не может ослабить нажим; теперь они держат друг друга будто страстные любовники, и первый, кто ослабит хватку — проиграет.
Я подхватываю обеими руками голову Сиды; это действительно она, тяжелая, будто ангамский сыр, ее волосы искрят вокруг блестящей маски и сами обвивают мои руки, словно и не волосы это, а светящиеся червяки, в голове раздается звон и врывается шипящий голос:
— Смертный, ты умрешь! Остановись! Помоги мне и я научу тебя жить вечно! Я отдам тебе всю мудрость этого мира! Все богатство!
Я бы послушал, но никак не могу скомандовать своим ногам замереть. Они теперь сами по себе, несут меня, бедного, к нужному окну.
Сида еще что-то бормочет о каких-то тайнах; она приказывает, скулит и бесится; она угрожает, негодует и молит меня о пощаде; она сулит мне вечное блаженство и вечную же боль; она рычит, лепечет и плачет, но все тщетно — я все еще помню хрип Карела, мое сердце наполняется скорбью и ненавистью, и я становлюсь каменным. Я могу только одно — бежать, бежать к окну, чтобы выбросить эту мерзость навстречу солнцу, чтобы избавиться от голоса в голове и сомнений в душе.
Навстречу мне огромными прыжками скачет Роби, где-то во тьме коридора раздается крик — так кричат только перед самой смертью, встречая ее, неотвратимую, нежданную и ужасную. Там оставался Шеффер и теперь его, скорее всего, уже нет. У Роби капюшон на спине, глаза будут побольше, чем иная ременная пряжка, рот перекошен в страшном безмолвном вопле, а за плечом видна маска Анку — Остроухий уже совсем рядом! Его лапа опускается на плечо Роби, в маске открывается огромная пасть, усаженная тонкими острыми зубами, и вверх на целый локоть брызжет черная в полумраке кровь. Зрачки Роби увеличиваются, по лицу пробегает мелкая рябь, вроде как волны, он обмякает и кровь струится из жил моего недавнего спутника.
Я поворачиваю, не добежав до них десятка шагов, — Роби стоит, застыл, загородил проход, на нем висит эта тварь, а за спиной видны еще несколько подобных кровососов, копошащихся в темноте пауков-Остроухих с блестящими сталью личинами, но они дальше, им ко мне не успеть, если Роби останется стоять еще хотя бы пять ударов сердца.
