Джим Батчер - Холодные дни
Поэтому я неожиданно отпустил галстук и, когда он падал, резко выбросил руку, метя в другую цель.
Красный сделал кувырок назад и очутился в шести футах от меня. Он опирался на руку и колено, продолжая сжимать галстук.
Я небрежно натянул его красную бейсболку себе на голову, приложил палец к козырьку, подмигнул ему и сказал:
– У тебя сейчас волосы как шапка – дыбом.
Снова раздался хор леденящего кровь хохота Сидхе. И когда сейчас они смеялись со мной, это было так же неприятно, как и тогда, когда они смеялись надо мной.
Лицо Шапки покраснело от ярости, и я видел, как в его глазах лопаются капилляры.
Адские колокола, этот придурок не особо расстроился, когда я покалечил ему ногу. Но стоило тронуть его кепку и унизить перед корешами, и у чувака снесло крышу. Похоже, нынче у всех проблемы с приоритетами.
Я успел встать на ноги до того, как он прыгнул на меня. Он врезался в меня раньше, чем я обрел равновесие, и мы оба оказались на полу. Глаза его пылали, он уже начисто забыл о галстуке и обеими руками вцепился мне в глотку.
Сил у него хватало. Думаю, я мог быть сильнее, чем он, но у меня осталась только одна здоровая рука. Ей я и рубанул по его предплечьям, зная, что если он не ослабит хватку, его ногти наверняка раздерут мне шею до крови. Он зашипел и отдернул руки в последнюю секунду – и я тут же впечатал свое колено в его искалеченную ногу. И отшвырнул его в сторону, пока он орал от боли. И навалился на него.
Мы несколько раз перекатились по полу – не могу сказать, кому из нас было больнее. Он мог пользоваться обеими руками. Две мои здоровые ноги позволяли мне стабилизироваться, но он был гораздо более гибким, и после серии размытых от скорости движений умудрился проскользнуть мне за спину и локтевым захватом передавить горло. Я подсунул под его руку несколько пальцев, пытаясь оторвать его от себя. Не особо-то мне это помогло. Давление я немного ослабил, но оторвать от себя не смог, и в висках уже пульсировала кровь.
Сидхе снова, все как один, сделали глубокий вдох. Я чувствовал, что они подались ближе, их интерес становился почти исступленным; сотни и сотни глаз-самоцветов сверкали как звезды, а в моих глазах свет начал меркнуть. Сарисса округлившимися глазами, с выражением ужаса на лице, не отрываясь, смотрела на меня.
Но… на ней не было одной из туфель.
Я смотрел, как она вытянула босые пальцы и сумела подобрать с пола одну из своих упавших стеклянных заколок. Долбаный йети, охранявший ее, ничего не заметил. Он был слишком поглощен дракой.
Сарисса перехватила заколку обеими руками – и переломила пополам.
Лопнувшее черное стекло отлетело от тонкого стального стержня, на котором крепилось. Не глядя, Сарисса просто подняла руку и прижала стержень к запястью йети.
Фэйри, будь то Сидхе или кто угодно еще, не переносят прикосновения железа. Для них это страшнее расплавленного плутония. Железо обжигает их как огонь, оставляет шрамы, отравляет их. В фольклоре часто упоминается холодное железо, и многие считают, что это относится только к холоднокованному железу, но это чушь собачья. Если в старинных преданиях речь идет о холодном железе, то лишь потому, что так оно звучит поэтичнее, как и тогда, когда говорят «горячий свинец». Если вы хотите ранить какого-то фэйри, нужно обычное железо, или любой сплав, в котором оно присутствует.
И, доложу я вам, уж оно их ранит очень всерьез.
Запястье огра полыхнуло внезапной вспышкой бело-желтого пламени, ослепительно яркого, как сварочная дуга. Огр взвыл и отдернул лапу от головы Сариссы – как ребенок, сунувший гвоздь в электрическую розетку.
Сарисса крутнулась на пятке и резанула маленьким стальным стержнем по бедру огра.
Он завыл от первобытной ярости и отпрянул назад, рефлекторно выбросив длинную руку в ее направлении.
Удар лишь частично достал Сариссу, но этого хватило, чтобы она зашаталась. Упав в нескольких футах от меня, она подняла ошеломленный затуманившийся взгляд.
Ее нижняя губа была рассечена.
Большая рубиновая капля сорвалась с губы и повисла в воздухе, сверкающая и совершенная, замерев едва не на целую вечность. И потом наконец капнула прямо на ледяной пол.
Едва кровь коснулась этого сверхъестественного льда, как раздался шипящий визг – что-то среднее между шипением масла на раскаленной сковороде и взрывом газа под высоким давлением на каком-нибудь заводе. Лед под каплей крови треснул, словно вес капли был немыслимо огромным, и паутина темных трещин разбежалась на пятьдесят футов по всем направлениям.
Музыка оборвалась. Красная Шапка замер – как и все вокруг.
Мэб встала с кресла и каким-то образом в то же мгновение пересекла расстояние от трона до места происшествия, как будто одно это движение перенесло ее сюда. Когда она приблизилась, мертвенно-бледный наряд потемнел до черноты воронова крыла, словно в самом воздухе висел туман капелек черной туши. Ее волосы приобрели тот же цвет, абсолютно черными стали глаза, даже белки, почернели и ее ногти. Кожа еще плотнее обтянула ее кости, придав ее прекрасным чертам изможденный и ужасающий вид.
Красная Шапка резко отпрянул от меня и, обхватив себя руками, отошел на безопасное расстояние. Надо отдать ему должное: он был садистом и кровожадным монстром, но дураком не был.
У кипящего от ярости обгоревшего огра не хватало мозгов, чтобы осознать произошедшее. Все еще тлеющий, все еще разгневанный, он, топая, двинулся к Сариссе.
– Рыцарь, – произнесла Мэб, и слово это прозвучало как удар бича.
Мэйв подошла к краю помоста и сжала руки в кулаки. Губы ее злобно кривились.
Я не поднимался с пола – не было времени. Вместо этого я сконцентрировал всю свою волю на приближающемся огре и вложил свой гнев и свою боль в заклятие – вместе с ледяной сердцевиной силы, заключенной во мне. Я высвободил всю эту энергию, громогласно воскликнув:
– Ventas servitas!
Огр был всего в нескольких ярдах от Сариссы, когда вызванный мной шквал арктического ветра врезался в мохнатую тварь и, оторвав его массивную тушу от пола, отбросил на добрых десять футов в сторону. Он упал, впился когтями в лед и попытался встать на ноги.
Я поднялся с пола, остро ощущая темное присутствие Мэб за своим левым плечом и чувствуя на себе внимательные взгляды всего Зимнего Двора.
Я уже говорил Сариссе, что это мой первый день в тюрьме, а двор этой тюрьмы был полон существ, которые могли и хотели убить меня, появись у них такая возможность. Пришло время преподать им наглядный урок.
Я потянулся к холоду внутри меня. Прикасаться к этой силе было крайне неприятно – как бросаться в ледяную воду или вылезать из-под теплого одеяла в бросающий в дрожь холод неотапливаемой квартиры зимним утром. Да, неприятно, но я знал, как заполучить эту силу.
Все, что нужно было сделать – вспомнить о каждом, кого я подвел. О каждом, кого оставил в Чикаго. О моем брате Томасе. О моей ученице Молли. О друзьях. О дочери, о Кэррин. Я думал о них и ощущал, как что-то в моей груди начало разламываться на части.
Зима внутри меня была мукой и болью, но зато, погрузившись в нее, я перестал чувствовать.
Я поднял правую руку, – ту, что проецировала энергию – сконцентрировал всю свою волю и выкрикнул:
– Infriga!
Вспышка света, арктический вой, вопль воздуха, внезапно конденсирующегося в жидкость, взрыв мороза и тумана, в центре которого находился огр. Воздух стал клубящейся массой плотного тумана, и на несколько секунд воцарилась тишина. Я ждал, пока туман рассеется, и после нескольких долгих секунд он стал исчезать, сметаемый последними волнами шторма, вызванного мною.
Когда воздух прояснился окончательно, весь Зимний Двор увидел огра, застывшего на корточках в той же позе, что и тогда, когда я выпустил в него свое заклинание.
Я выждал еще мгновение, позволяя всем как следует рассмотреть огра, абсолютно неподвижного и целого – словно вопреки закону Мэб.
Я снова собрал воедино свою волю, вытянул руку и проревел:
– Forzare!
Копье невидимой силы понеслось к огру и, когда поразило цель, замороженный монстр разлетелся на тысячи кусков льда, самый крупный из которых был размером с кулак.
Куски бывшего огра разлетелись по сотням квадратных ярдов танцпола, и эта вызывающая ужас ледяная шрапнель ударила по глазеющим Сидхе, заставив их отшатнуться с перепуганными воплями. Затем Сидхе снова сошлись вместе, и каждый из них обратил на меня свои сверкающие глаза, чуждые и загадочные.
Из какого-то дальнего угла донесся глубокий веселый смех, волнами расходящийся в воздухе. «Крингл», – подумал я.
Я повернулся к Мэб и едва не заговорил, но вовремя вспомнил о втором ее законе – и захлопнул рот.
Ее губы едва дрогнули в одобрительной улыбке и она слегка наклонила голову.
– С вашего позволения, я хотел бы обратиться к ним.
