Степан Кулик - Новик, невольник, казак
– Снова видел что-то… типун мне на язык? – повернулся ко мне лазутчик.
– Нет… Просто не хочу снова взаперти оказаться. Сечь, конечно, не монастырь. Но разница небольшая. А я мир хочу повидать.
– Хорошо, – Иван Серко кивнул с пониманием. Сам смолоду не сидел сиднем. – Если Семен не против твоего товарищества, то и я возражать не буду.
– Тогда и я с вами! – Полупуд произнес это так решительно, что стало ясно: без него никто никуда не пойдет. – Одних не оставлю. Раз уж сплела судьба наши дороги в один моток, пусть так и будет. Авось, выведет кривая.
– Ладно… – согласился кормщик. – В такой знатной компании хоть в пекло… типун мне на язык.
* * *– Батька атаман… – по принципу «куй железо не отходя от кассы» я решил воспользоваться моментом. – Дозволено ли будет и мне вопрос задать?
Лишнее любопытство на Сечи не поощрялось, я это уже усвоил, но время поджимало, а одним «мотанием на ус» до истины в этом деле можно и не успеть добраться.
– Спрашивай, – Серко подмигнул Полупуду. – Не каждый день случается, когда ворожбит, зрящий будущее, чего-то не знает. Только быстро. И помимо тебя есть чем занять мысли и язык.
– О той девице, что к пушке прикована, спросить хотел.
Не понравился вопрос кошевому. Вмиг добродушие слетело, словно маску прочь отшвырнул. Злое лицо сделалось у седого атамана, неприветливое. А вот в глазах при этом у Серка ярость не появилась, наоборот – неуверенным взгляд стал. Даже моего не выдержал, вильнул чуток.
– Тебе зачем?
– Я поясню… – влез Полупуд. Видимо, опасаясь, что брякну лишнее и все испорчу. – Эту девицу мы с Петром в степи нашли и к Никитинской заставе привезли. Только она тогда парнем прикидывалась. А мы не приглядывались, вот и не распознали. Сказывала, что из полону сбежала и что на Сечь ей срочно надо. Так срочно, что этой же ночью Олесь… Гм… Олеся украла наших коней. Я-то подумал, обычный конокрад… А ему… ей… оказывается, действительно сюда надо было. Причем так, что девка смерти не устрашилась. Я говорил Петру, что бабы из-за любви и не на такое сумасбродство готовы, но хлопец не верит. Ты уж не гневайся, Иван. Молодой еще…
Я был уверен, что Серко ничего объяснять не станет, а попросту выставит за двери, но кошевой снова удивил.
– Прав ворожбит… – произнес негромко. – И ты, Василий, тоже прав. Неспроста девка торопилась. Важную весть везла. Еще одно подтверждение того, что басурмане в Большой поход собираются.
– Девица? – недоверчиво переспросил Типун. – Ей-то об этом откуда знать?
– Сказала, что родом она из Рогатина. Что в Кафе ее и трех младших сестер купил какой-то купец. Имени его она не знает. Все, кто при ней обращался к нему, называли купца либо господин, либо эфенди. Это он отвез ее за Перекоп и велел отправляться на Сечь, передать Урус-шайтану, то бишь мне, чтобы казаки готовились к нападению и короля предупредили, – что на этот раз малой кровью не обойдется. Султан собирает такое огромное войско, которого со времен Чингисхана и Батыя мир не видел.
– Странного гонца купец выбрал… Неужто не знал, что бабам на Сечь дороги нет? – продолжал сомневаться кормщик.
– Знал. И даже Олесю об этом предупредил. Чтобы стереглась и себя не выдала. Сказал, что раз об этом все знают, то никто и не догадается, что она к нам идет.
– Кто ж ее уличил? – это уже Полупуд. – Мы с Петром, да и вся Никитинская застава ничего не заподозрили. Хлопец как хлопец. Таких джур в Сечи не один десяток бегает. И пригожее найти можно.
Кошевой потемнел еще больше и принялся набивать трубку. Неприятным был этот разговор седому казаку, но и отмолчаться не получалось.
– В том и беда, хлопцы, что сама она мне открылась. Когда я в словах ее, как Семен сейчас, засомневался.
– Сама?
– Да. Купец тот, спасибо ему, конечно, за вести важные, сволочь последняя. Знаете, чем девку принудил? Пообещал с ее младших сестер кожу живьем снять и чучела сделать, если Олеся откажется от поручения или не выполнит его. То есть не передаст его слова лично мне.
– Говорить можно что угодно… – пробормотал Полупуд.
– Верно рассуждаешь, Василий, – согласился Серко. – Но скажи по правде, ты бы рискнул проверить? Если б это твои родные заложниками у турка были?
Полупуд промолчал.
– Вот и она не захотела. А когда я сказал, что не верю, что все это какая-то басурманская хитрость, спросила, мол, если жизнью своей поручусь, поверите?
Кошевой снова замолчал, только мундштук посасывал, не замечая, что так и не раскурил трубку.
– Глупо вышло… Я ведь и не думал, что это девка… А она сорочку нараспашку… Потом уж поздно было. Сделанного не вернуть. Если б только я один увидел… Господом Богом и Девой Марией клянусь, взял бы грех на душу… наверно. Но в хате в то время несколько куренных было, обозный… Есаулы мои… Не утаить.
Серко вздохнул.
– Вот так и вышло. Девица нам весть о врагах, а мы ее в мешок да в омут. Аж кровью сердце обливается. А ничего сделать не могу. Законы Низовые не мною придуманы. И товарищество скорее нового кошевого изберет, чем согласится их нарушить.
– Даже один-единственный раз? – не поверил я своим ушам. – Это же особенный случай!
– Запомни, Петро… – тяжело, словно жернова ворочал, ответил Серко. – Нет и не может быть никакого первого или единственного и тем более – особенного случая. Потому что закон, как невинность. Либо есть, либо нет. Сперва найдется веская причина, чтобы нарушить его. Потом, чуть поменьше, но тоже важная. А дальше – как ком снежный с горы покатится, подминая под себя всех, кто отскочить не успел. Я не то что чужую девицу – дочь… да и самого себя не пожалел бы. Не будет закона – все пропадем. Как перекати-поле по миру ветер развеет. Крепко эти слова запомни и никогда нарушить не помышляй. А теперь ступай, ворожбит. С тебя довольно, а нам с казаками еще кое-что обсудить надо. Если голоден – прихвати со стола, что хочешь, и во дворе товарищей жди. Понадобишься – позовем. И еще… Обо всем, что говорили здесь, забудь.
– Как скажешь, батька атаман… – я поднялся, поклонился по казацкому обычаю, а потом, пользуясь разрешением, сунул за пояс пару луковиц, потом стянул со стола большущий кусок сыра, пару лепешек и завернул все в капустный лист… Подумал и водрузил поверх получившегося бутерброда толстый ломоть крепко просоленного и высушенного в камень вяленого мяса. Вроде бастурмы. Так не укусишь – натуральная доска, зубы сломаешь – только к пиву посасывать, вместо воблы. Потому, видимо, и попало на постный стол, что уже и мясом не считалось.
– А не лопнешь? – весело поинтересовался Типун.
Вместо ответа я сунул в рот очередное печеное яйцо и потопал к дверям. Имелось большое желание прихватить заодно и кувшин с квасом, но, во-первых, рук не хватало, и так едва удерживал эту кучу снеди. Во-вторых, вряд ли демократия распространялась так далеко. Смех смехом, но надавать по шее чересчур распоясавшемуся новику святое дело. Не зря ведь приговаривают, что за одного битого двух небитых дают.
За дверями меня перехватили есаулы. Казакам аж в одном месте свербело, так хотелось узнать, с чего столь зычно хохотал кошевой.
Пришлось быстро прожевать яйцо и в сокращенном виде пересказать сказку о том, как солдат, в моем изложении – казак, из топора кулеш варил. После чего был благополучно отпущен. Вместе с добычей. Впрочем, есаулы на голодающих похожи не были. Те еще мордовороты. Здоровье аж пышет. И отнимать «бутерброд» не собирались.
Травя байку, я же думал о своем.
Врешь, батька атаман. И древние мудрецы тоже ошибаются. Да он совсем не дура[15]. И применять его надо не ко всем без разбору одинаково, а рассматривая каждый случай отдельно. Да и то… Взять, к примеру, товарища моего, Василия Полупуда. Ничего, что он побратима убить хотел? Причем не один раз. А я сильно сомневаюсь, что в законе о побратимстве где-то сказано, что если один оступился, то второй имеет право его казнить. Или Типуна вспомнить… Не мог Семен агнцем белым в стае волчьей жить. Не поверили б такому. Значит, есть и на его руках кровь невинная. Да и то… В Полупуда он намедни без дураков целился. Не толкни я под руку, неизвестно, чем все кончилось бы. И ему, ради высокой цели службы Отчизне, простили бы убийство запорожца? И сравнение с невинностью для уроженца третьего тысячелетия не катит. В мое время зуб сложнее запломбировать, чем девичество восстановить. Вот только душевную чистоту не отбелить и не заштопать.
Но тогда что? Опять двойные стандарты? Для своих, верных и преданных соратников по партии – один подход. Щадящий. И совсем иной к какой-то девке. Которая, по здешним меркам, как бы и не вполне человек. Так, недоразумение. Чья-то невостребованная половинка. Можно и списать в расходный материал.
Очуметь. Хуже нет, когда все правы. А вот шиш вам! Терпеть ненавижу трагедии и несправедливость во всех ее проявлениях. Так что, набирая со стола снедь, я уже обдумывал план, как ловчее вставить палки в колеса тутошнему правосудию. Нефиг правых судить.
