Олег Измеров - Ответ Империи
– Я думаю, вы сможете вечером поехать домой. Отдохнете, выспитесь.
– Не спешите, Светлана Викторовна, – возразил Гаспарян, – эта версия не единственная. Например, нашего хроноагента могли предупредить, что в эту точку перехода лезть опасно.
– Но они же могут ее отключать. И потом, есть решение отправить хроноагента обратно при первой возможности. Подписал президент СССР Романов.
– А Руцкой его не отменит? – осведомился Виктор. Перспектива оказаться под машиной его тоже не очень соблазняла. Как и возможность сделать сон про попадание в одна тысяча девятьсот сорок первый год вещим.
– Руцкой утром сложит с себя полномочия, – ответила Светлана, – в связи с возвращением товарища Романова к трудовой деятельности.
– Да, оставили ему в наследство вопрос с болгарами…
– Не особо-то и вопрос. Сейчас у Болгарии куча долгов, кредиты ей давать некому, им нужен наш рынок сбыта болгарконсервов и советские вложения в туризм.
…На экране Клинтон под фотовспышки принимал поздравления. Лицо у него все так же было похоже на подушку после бурной ночи, но теперь на нем отражалась еще и растерянность.
«Бедняга, – подумал Виктор, – из тебя диктатор, как из садового хрена пистолет»…
…– Да, я в моторе, на работу еду. У тебя как там?
– Нормально. Знаешь, Верусь, сегодня вечером уже домой отпустят.
– Отлично. Только знаешь, я вот хотела сказать…
– Что-то случилось?
– Ничего не случилось, просто я переписывалась по сети с одним человеком, он в Ярославле живет, директор небольшой фабрики… Короче, он на ноябрьские приезжает свататься.
– Поздравляю! Вот видишь, как все хорошо!
– Ты серьезно? Не обиделся?
– Понимаешь, я как раз хотел сказать, что я скоро уезжаю. И надолго.
– Навсегда?
– Не знаю. Никогда не говори «навсегда». Но я рад за тебя.
– И я за тебя. Если будет возможность, пиши! Береги себя!
Попрощавшись, Виктор задвинул антенну, сунул телефон за пазуху и прошелся туда-сюда по коридору. «Все нормально, – думал он, – все нормально. Все счастливы. Неужели я в самом деле завтра вечером буду дома? Конечно, вечером, ведь должны выбросить в то же время и место. А если… если это уже другое задание?»
Из двести двенадцатой, потягиваясь, вышел Гаспарян.
– Конгресс одобрит, судя по дебатам. А нам придется все начинать сначала.
– Если передумали меня отпускать – пожалуйста, скажите сразу. Я пойму. А то ходить вокруг да около…
– Надо бы, конечно. Но есть политическое решение. – И Гаспарян указал пальцем на потолок. – А вообще не знаю, как вы сможете теперь жить в своей РФ. Нашу систему, конечно, нельзя назвать полностью свободной – пока нельзя, – но она хотя бы гуманна! Она существует с молчаливого согласия большинства! А у вас с капитализмом большинство людей не согласно, но ничего сделать не может, потому что все живут под угрозой лишения средств к существованию. Он-то и не разваливается потому, что держится на угрозах, а не на соглашениях.
– Ну, у нас есть и свои плюсы. Например, войны нет.
– Не скажите.
– Это в смысле что? – встревоженно переспросил Виктор.
– Это в прямом смысле. Видите ли, политтехнологии – они как наркотик. Каждый раз требуется все большая доза. И если вовремя не остановиться, то в один прекрасный день ваше население скажет вашим депутатам: «Знаете, а мы вас не выбирали. Вы обманом и угрозами заставили за вас голосовать, но мы вас не выбирали. Вы – самозванцы». И тогда у США появится возможность свергнуть российскую власть, как самозваную. Вот это в будущем вашей РФ лично меня больше всего беспокоит.
– Ну почему вы считаете нашу реальность… нас такими… такими лузерами? У вас-то смогли остановиться? Да, с попаданцем, но ведь какую дубовую систему сломали! Целый слой, у которого власть, целый класс, как у этих, простите за каламбур, классиков! С какой стати у нас не повернут? Вон в начале девяностых вообще на грани распада были.
– В начале девяностых у вас был просто революционный хаос. А теперь… Теперь, то есть у вас там, в будущем, правящий класс рвется в пустое прошлое, которое уже пожирают лангольеры. Помните эту повесть Кинга?
– Кино смотрел. Ужастик.
– Ваши олигархи опоздали к пирушке глобализации и не хотят этого понять. Они рвутся в реальность, которая уже поражена грибком кризиса, которая подгнила и грозит рухнуть. А они этого понять не хотят, они сами рвутся и народ насильно впихивают, страхом, обманом, чем угодно, в эту дыру времени. Только у Кинга лангольеры забирали глупых и ленивых, а в жизни лангольеры кризиса будут кушать и правового и виноватого.
– Короче, – вздохнул Виктор, – что нас ждет в худшем случае? С оккупацией или без? Вот для меня, человека простого, не столичного?
– Ну, если отбросить детали и частности… Европа упадет в пятидесятые, Россия – в тридцатые. Вы, кроме Ай-Ти, какие-нибудь профессии знаете? На пенсии или пособия, кстати, рассчитывать не стоит. Откуда они возьмутся, если денег не будет?
– Я был и в тридцатых и в пятидесятых. Только вот попаданцев будет много.
– Ну, тогда не так страшно. Разве что если совсем к началу века вылетите. Тогда будет больше цениться просто физическая сила. Хотя… Лично я там не был и гадать не буду. И вообще я вам, пожалуй, наговорил лишнего перед отъездом.
…Запах тающего снега стоял в воздухе. Весь день город приводил себя в порядок – сгребал снег, пилил упавшие деревья и сломанные сучья, убирал рухнувшие фонарные столбы и соединял порванные провода. Весь день, и ночь, и новое утро.
Потрепанный сквер Сталинских соколов ждал Виктора. Сияло солнце, и под его лучами снег таял, срывался с желтых листьев, освобождая березы и ели от непосильного бремени, оседал потемневшей губкой на полосах газонов и, обращаясь в воду, говорливыми струями исчезал в решетчатых люках, словно хотел исполнить свою последнюю песню.
За деревьями, чертыхаясь и размешивая грязь и снеговой кисель, ставили аппаратуру. На этот раз переход Виктора был легендирован под киносъемки, и со стороны Самолета по рельсам ездила камера. Все то же табло висело на стеле.
Гаспарян, в кепке и кожаном плаще, с матюгальником в руке, давал последние наставления:
– Не волнуйтесь. В прошлый раз вы нормально, четко шли. Так же и держитесь. Тропинцев! Тропинцева сюда!
– Все нормально будет, – шепнула ему Светлана.
– Светлана Викторовна, – шепнул ей в ответ Виктор, – а с Вероникой это задание было или как?
– Нет. Просто незамужняя подруга – это некоторый риск для семьи… В общем, вы понимаете.
– Время! – воскликнул Гаспарян. – Реквизит сюда!
С Виктора сняли куртку, накинули плащ и дали в руки пакеты.
– Свет!
– Хлопушка!
– «Человек из Гондураса», кадр девятнадцать, дубль один!
Виктор внезапно почувствовал, что мир, который он покидает, этот сильный, и вместе с тем такой беззащитный перед глобальными катаклизмами мир, уже успел стать для него почти родным, и словно какой-то нерастаявший комок помимо воли подкатил к его горлу.
А из динамиков над тающим снегом летел звонкий, чудесный голос певицы:
Я не спрошу, что же будет со мною:Что б ни случилось – прочтем в новостях.Мне б только знать, что грядущей весноюСнова проснется трава на полях.
Знать бы, что птиц возле старенькой церквиЗвон колокольный разбудит с утра,Что прошумит утомленный троллейбусМимо знакомого с детства двора.
Это была та самая песенка, которую он случайно услышал на аллее у «Паруса». Виктор вдруг обрадовался, что здесь, в этой реальности, ее не заглушили военные марши и песни гнева, что она существует, она пробилась, как солнце сквозь вчерашние снеговые облака. «А может… может, они просто дарят ее мне на память?»
Осень, храни этот мир непослушный,Город родной с разноцветьем домов,Где в старом парке задумчивый ПушкинСлушает молча гудки поездов.
Стынет раздолье за дымкою бледной,Ветер, тревоги пустые развей,Мне б только знать, что пройду не бесследноВ шорохе листьев заснувших аллей.
«Мне б только знать, что пройду не бесследно…»
Виктор шагал в неизвестность. Он не знал, очутится ли через несколько секунд на стоянке перед гипермаркетом – или провалится куда-то еще, будет жив или нет, но он чувствовал, что его путь – единственная дорога к дому. И еще он внезапно почувствовал, что здесь, в этой реальности, был по-настоящему счастлив; повинуясь внезапно нахлынувшему порыву, он переложил пакеты в левую руку и, не сбавляя шага, обернулся и помахал остающимся.
А над сквером все звенел и звенел озорной серебряный голос:
Солнечный диск в чужедальние страныПоступью легкой уйдет не спеша,Каплей росы и частицей туманаВ светлых просторах растает душа.
Осень-гадалка, старанья напрасны –Не предсказать нам судьбы на Руси…Брось наудачу – и выпадет счастье,Только не бойся, не верь, не проси[34].
Сноски
