Ольга Чигиринская - Ваше благородие
Верещагин свободной рукой расшнуровал завязки рюкзака и открыл взорам другой договаривающейся стороны чемоданчик, обтянутый черной, уже порядком поцарапанной кожей. Набрал на крышке код и открыл замок.
— Это — с другой стороны, — сказал он, давая возможность оценить увиденное. — Не волнуйтесь, в бинокль этого с ваших позиций разглядеть нельзя.
Генералы молчали, и каждая новая секунда молчания падала с плеч Артема свинцовой гирей: он выиграл! Если бы он проиграл, ему сразу сказали бы: убери-ка ты это подальше, господин полковник…
— Сколько здесь? — севшим голосом спросил Шарламян.
— Четыре килограмма.
— Настоящее?
— Проверьте. Вот соляная кислота.
Над советской копейкой, взятой в качестве контрольного материала, закурился легкий дымок. Цифирка 1 и буквы “СССР” пошли пузырями.
Со стограммового слитка капелька кислоты скатилась в пыль — и пыль тоже закурилась, тоже зашипела…
Родниченко заметно побледнел.
Артем бросил контрольный слиток обратно в чемоданчик и ногой захлопнул крышку.
— Ну что, будет разговор?
— Вы это… — запнулся Шарламян. — Нам…? Советским офицерам…? Предлагаете взятку?
— Да, — просто ответил Артем. — Отказаться — ваше дело… Мое — предложить.
— А что это… у вас в руке?
— Пульт управления. Кроме всего прочего, в чемоданчике мина. Я ведь не должен допустить, чтобы золото попало в ваши руки, если вы откажетесь. Или если кто-то надумает решить дело одним выстрелом — например, сейчас. Пока я прижимаю пальцем эту кнопку, мина не взорвется.
— А если мы… не договоримся? — Родниченко достал из кармана платок и утер лицо.
— Тогда мы разойдемся на позиции… После чего я отпущу кнопку. Столько добра пропадет. Жаль.
— Вы себе представляете, как мы вернемся… с этим?
— Вполне представляю. — Арт пихнул чемоданчик ногой. Кувыркнувшись в воздухе, в радуге брызг он канул в муть канавы.
— Когда все закончится, вы без проблем вернетесь сюда и заберете его. — Верещагин пнул ногой еще один увесистый камушек, тот отправился за чемоданчиком, снова подняв тучу брызг. Нога заболела: чемоданчик был нелегкий, даже для армейского ботинка английского образца.
— А где гарантия… что если мы… договоримся, вы не… того?
— Мое честное слово. И другой гарантии у вас не будет.
— Это несерьезно.
— Да? А где гарантия, что получив от меня этот пульт отключенным, вы решите выполнить условия и не примените против нас артиллерию и танки?
— Наше честное слово, — набычился Родниченко.
— Хорошо, — сказал Арт. — Не то, чтобы я вам не доверял, но нарушение слова с рук вам не сойдет.
— Смотря о чем вы попросите, — примирительно сказал Шарламян. — Сдаться мы не сможем. Ни за какие деньги.
— А я об этом и не прошу. Пропустите нас в порт — и все. Больше ничего не нужно.
— Легко сказать “пропустите”, — платок Родниченки был уже мокрый, хоть выжимай. — Мы же не сами по себе тут. Нам же… отвечать…
— За что? За то что вы блестяще обошли нас с флангов, приперли к морю и скинули в Чонгар? Помните: на одной чашке весов — это… А на другой — гибель ваших полков. Я это без дураков говорю: гибель. Товарищ Шарламян, вы видели нас в деле. Вы знаете, на что мы способны. И слов на ветер я не бросаю: погибнет Корниловская дивизия — от Скадовска тоже мало что останется.
— Ладно, ладно, хватит нас пугать… — Шарламян выставил перед собой ладонь. — Давайте лучше подумаем, что нам делать с артиллерией…
* * *…А может, все было и не так. Может, все в очередной раз решили некомпетентность советских командиров, отчаяние корниловцев, огневая мощь двух крымских многоцелевых фрегатов, отлично налаженное взаимодействие между родами войск среди форсиз… Чудо, наконец. Обыкновенное, как говорится, чудо…
* * *— С прибытием, сэр.
Верещагин ответил на приветствие старпома только усталым кивком.
— Капитан первого ранга Берингер хочет вас видеть.
— Сейчас… Через пять минут. Где у вас тут…?
— Я вас провожу.
Небо над Чонгаром заволакивалось тучами, вода в проливе казалась темно-зеленой. Испятнанная бурунами рябь предвещала неспокойную ночь. Неспокойную во всех смыслах: опять поднимутся в небо Ту-16. Опять попробуют атаковать МиГи из Бердянска, Ейска и Приморско-Ахтарска…
Десятки кораблей, угнанных из Скадовска, сотни других, уцелевших после “Керченского десанта” — вокруг “Генерала Корнилова” море рябило. Это действительно был Дюнкерк, что тут говорить. Очень и очень сомнительная победа — что, впрочем, намного лучше несомненного поражения.
…Помыв руки, он сунул под кран голову. Ох, как это было хорошо!
“Сейчас я доложусь Главштабу и пойду спать. И не проснусь, хоть бы нас начали топить…”
22. Проблемы большие и маленькие
Нужно дать побежденному противнику
любую возможность сохранить лицо.
Главное — чтобы он не сохранил ничего, кроме лица.
Л. М. Буджолд
Обе страны, противостояние которых мир наблюдал с кровожадным интересом, замерли, словно переводя дыхание перед очередным броском.
В ночь с 12 на 13 мая крымские войска атаковали Керченский плацдарм. На этот раз все было проделано с минимальным риском: авианалеты и артобстрелы изводили советскую группировку почти сутки, потом части Дроздовской и Алексеевской дивизий перешли Парпачский оборонительный рубеж. Сводная бригада, состоявшая из того, что было корниловским аэромобильным полком, качинского полка спецопераций и батальона спецвойск ОСВАГ, высадившись с вертолетов в Керчи, захватила укрепления береговой обороны, начисто лишив штаб армии в Новороссийске возможности поддержать керченскую группировку людьми, техникой и боеприпасами. На кораблях, уцелевших после Одесской высадки, на северный и южный берега Керченского полуострова высадились дроздовские и марковские егеря. После того, что сотворила на советской территории Корниловская дивизия, ударить в грязь лицом не хотел никто. 14 мая над Керчью снова поднялся трехцветный флаг.
Позор Советской Армии не мог быть больше. Если одесскую высадку крымцев еще можно было представить как сброшенный в море белогвардейский десант, то керченский провал замазать оказалось невозможно. Не столь чувствительные в сугубо военном отношении потери (что такое пять дивизий для страны, которая считает их сотнями?) были очень болезненны в плане моральном. Чего стоило одно только пленение министра обороны… Возвращаясь к истокам поражения на этой “неправильной” войне, советское командование упиралось в причину: первый день оккупации. Незаконное, нахрапом, присоединение; неполные разведданные; плохое обеспечение войск — как следствие торопливой переделки плана всей операции “Весна”; просочившиеся в Крым секретнейшие сведения… Кто-то должен был за все это ответить, иные осмелели настолько, что прямо называли имя…
* * *Он еще думал: поехать — не поехать…
В общем, ясно было все. Чего ж тут неясного. Ясно было все еще неделю назад, когда вместо ожидаемого большинства голосов получил дулю с маком…
Теперь его собирались стереть в порошок. Из-за проклятого Крыма… Из-за невестушки-сучки, которая сначала запуталась в каких-то шпионских делах, а там и вовсе подорвала к врагам… Из-за сыночка: никак не может объяснить, гаденок, откуда у него карточки “Американ Экспресс”…
Кирпичик к кирпичику — стенка…
Сволочи! Бляди! Вчера еще при одном звуке имени накладывали в штаны, лебезили, каждый лез вперед другого… Молчит телефон. Нагло, не скрываясь, дежурит под домом топтун. Еще за ним — кресло главы КГБ, но это уже не значит ничего: словно перерезали провода, вырубили ток: все решения принимают другие, все его приказы игнорируют или обходят…
Хоть бы одна сука заглянула просто так: поддержать, доброе слово сказать… Кому помогал… С кем вместе начинал… Кому дорожку наверх торил, перетаскивая за собой с этажа на этаж… Нашли себе новых хозяев, новые жопы для вылизывания…
Для этих даже лучше было бы, если бы он не пришел. Спокойнее. Сделать дело за его спиной…
Хренышка. Пусть смотрят ему в глаза. Пусть скажут это ему в глаза, а уж он молчать не будет…
Он резко выпрямился, выходя из машины, в глазах на миг потемнело. Пошатнулся. Возраст, годы проклятые… На что я их потратил? Да на вас же, скот неблагодарный, на эту вот страну! Ну, что ты вылупился на меня, мордатый, ты же моим — да, в том числе и моим! — горбом живешь так беззаботно и счастливо, вон какую ряху наел в Полку Номер Один! Это у меня голова болела, когда ты дрых без задних ног! Это я вылавливал всю ту сволочь, которая хотела превратить тебя в шавку трущобную, чтобы ты вламывал с утра до ночи на их миллионы! А ты, скотина, не хочешь даже отдать мне честь, потому что ты тоже уже знаешь: кончилось мое время… И эта сука в гардеробе знает… И этот хмырина с папкой…
