Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества - Сергей Николаевич Шкенев
– Тепленькими возьмем, – убеждал урядник Давыдова и Нечихаева. – Мои казаки сызмальства научены в темноте дозоры снимать. Весь свет обойди, но лучше не найдешь.
– Абрам Соломонович, – младший лейтенант как раз закончил присоединять ночезрительную трубу к винтовке, – ты меня хочешь обмануть или себя?
Иванов смутился и принялся ковырять землю носком сапога:
– Так вы, гусары, тому особливо учены, а у нас – природное.
– Ну вот и полюбуетесь природой, пока мы поработаем.
Урядник тоскливо вздохнул, так как идущим первыми полагалась двойная доля. Но спорить не стал. Понимал прекрасно, что подготовка в гусарском полку наголову превосходит таковую у донцов. А вот не попросить ли Михаила Касьяновича после войны приехать в станицу учителем? И девку ему там справную найти можно…
Отряд встал на берегу крохотной речки со странным для этих мест названием Саратовка и готовился к выходу. Точнее, готовился один эскадрон, так как Нечихаев решил, что многолюдство лишь повредит делу. Капитан-лейтенант сначала попытался возглавить уходящих гусар, но внял доводам рассудка, высказанным эмоционально, при этом предельно вежливо младшим лейтенантом, и остался руководить подкреплением…
– Ударите по сигналу красной ракеты, Денис Васильевич, и никоим образом не раньше. Ежели что-то сорвется и услышите стрельбу, то все равно не вмешивайтесь раньше времени. Уж постарайтесь, пожалуйста, а? – Под требовательным взглядом младшего лейтенанта Давыдов вынужден был дать честное слово, чем немало порадовал Мишку. – Да не переживайте так, и на ваш век подвигов хватит!
Вот это высказался! Прямо-таки умудренный жизнью и опытом старый генерал. Точно носить Нечихаеву широкие лампасы годам к двадцати пяти! Какие они у гусар? Вроде бы голубые?
– С богом, Михаил Касьянович!
Тот улыбнулся в ответ, не сказав ни слова, и ушел к построившемуся эскадрону. А через минуту все беззвучно растворились в темноте, будто и не было здесь никого.
«Эх, живут же люди! – позавидовал капитан-лейтенант. – Войну работой называют… Невозмутимые и бесстрашные…»
На самом деле Мишка находился в состоянии, близком к панике. Как ни крути, а нынешнее назначение заместителем командира отдельного партизанского отряда по сути своей будет первым самостоятельным опытом. Раньше всегда за спиной стояли прошедшие огни и воды старшие товарищи, готовые в любой момент поддержать, прийти на помощь и указать на ошибки, сейчас же нет никого. Даже командира второго эскадрона не дали, сказав, будто их с Давыдовым и так ровно вдвое больше, чем нужно.
Ага, в два раза больше… Почему же тогда Кутузов особо указывал на морское звание Дениса Васильевича? Нет, понятно, что капитан-лейтенант – человек знающий и храбрый, но ведь он водоплавающий! Каким местом думал главнокомандующий, направляя сюда Давыдова? Ему бы на мостик линейного корабля, подзорную трубу в руки и попутный ветер в… хм… Да, неисповедимы пути фельдмаршальские!
Нечихаев последними словами мысленно костерил светлейшего, тем самым загоняя вглубь рвущуюся наружу боязнь. Это пройдет, как проходило всегда, стоит только услышать первый выстрел или увидеть неприятеля, но как же предательски подрагивают сжавшиеся на винтовочном ремне пальцы, и нижнюю губу пришлось прикусить сильно-сильно… Так бывает перед парашютным прыжком с воздушного шара – томительное и страшное ожидание, потом краткий миг поднимающего дыбом волосы ужаса. И далее – непередаваемое ощущение свободного полета. А щелчок выбрасывающих купол пружин – знак к спокойной и сосредоточенной работе.
И сейчас пошла работа. Эскадрон разделен на пятерки, и первые три вырвались вперед, оберегая командира от возможной опасности. Вот канальи, неужели думают, будто их маленькая хитрость останется незамеченной в темноте? Как с ребенком, ей-богу! А может, так оно и есть? Ведь почти половина гусар служила в полку еще в те времена, когда он именовался Ахтырским, и многие помнят босоногого мальчишку, в одну ночь потерявшего мать и отчима. Сестра Дашка до сих пор помнит вкус каши из солдатского котелка и впервые ею испытанное чувство сытости.
– Ваше благородие, – ушедший вперед сержант Рыбкин появился перед Мишкой неожиданно. – Паны там знамя над воротами вешают, кажись, турецкое.
– С чего взял?
– Так красное же! Они там факелами подсвечивают, чтоб сподручнее было, ну мы и разглядели.
– Наше тоже красное. – Государственный флаг алого цвета с вышитым в центре полотнища золотым двуглавым орлом был принят четыре года назад как символ преемственности от стягов Дмитрия Донского, и Нечихаев знал, что издалека его можно спутать с османским. – Ты и полумесяц видел?
– Есть он там, точно! – убежденно доказывал Рыбкин. – Туркам продались, собаки бешеные! Разрешите ручными ракетами залпировать?
Сержант в былые времена участвовал в замирении Польши при одном из восстаний и твердо знал: лях и черт – это родные братья и, чтобы навредить православному человеку, способны продаться даже китайскому богдыхану. А после залпа… Есть лях – есть проблема, нет ляха – нет проблемы.
– Подожди с ракетами, Федор Степаныч! – Младший лейтенант снял с плеча винтовку и заглянул в прицел: – А ведь точно!
Несколько разряженных павлинами шляхтичей не погнушались холопским занятием. Или водружение знамени на собственных воротах приравнивается к тому же самому водружению, но на вражеской крепости? Даже лестницу принесли: четверо держат, а один лезет наверх, цепляясь за ступеньки громадной саблей в богатых ножнах. Закрепленный на столбе факел нещадно коптит и света почти не дает, поэтому забравшийся на верхотуру пан что-то кричит и машет рукой.
– Вот этих и повяжем, – решил Мишка. – Степаныч, но только живьем. Договорились?
– Да зачем нам пленные, ваше благородие? Они же по-нашему ни бельмеса. Как допрашивать будем?
– На французском или латыни.
– Да? – удивился сержант.
– Проводника перевести попросим.
– А-а-а… тогда ладно.
– Погоди-ка, Степаныч, – остановил командир собравшегося уходить гусара. – Что-то мне такое привиделось… Сам посмотри.
– Чего там? – Рыбкин взял протянутую Мишкой винтовку и заглянул в прицел: – Мать честная!
Залезший на арку ворот шляхтич как раз в этот момент не удержал древко, оно полетело вниз, а красное полотнище, зацепившись за что-то, развернулось. В неверном и колеблющемся свете факела показалось, будто открывшийся взгляду золотой орел кивает обеими головами и угрожающе размахивает зажатым в когтистой лапе скипетром: мол, вот я вам ужо, недотымки!
– Ваше благородие, быть того не может!
– Есть многое на свете, друг Степаныч, что и не снилось нашим мудрецам, – ответил Нечихаев и забрал у сержанта винтовку. – А ты говоришь – ракетами их, ракетами… Пойдем, поговорим с народом?
– Ага, – согласился Рыбкин и достал из кармана картонный цилиндрик с болтающимся шнурком. – Капитан-лейтенанту сигнал подавать будем?
– Степа-а-а-ныч, – укоризненно протянул Мишка, – я тебя не узнаю: это же сигнал к общей атаке.
– Ну да, – сержант изображал полное недоумение. – Так ведь ляхи же! Как иначе-то?
– Здесь не те ляхи. Здесь правильные.
– Разве такие бывают, ваше
