Дмитрий Романовский - Королевство Хатуту
– Только две картины. Вы их еще не видели.
– Думаю, я успею вернуться к открытию выставки.
Мама так и сказала: «я успею», а не «мы успеем».
– Вы теперь пишете портреты? – спросила она.
– Иногда мне заказывают портреты, но я предпочитаю делать пейзажи.
– Желаю успеха.
– Благодарю вас, мадам Дожер. Счастливого пути.
– Спасибо, – и мама обратилась к Полю: – Наши спутники уже прошли к самолету. – Поль, не стесняясь мамы, взял Виолетт за плечи и поцеловал в губы. И она, как и тогда на корабле, несколько продлила поцелуй. У турникета он обернулся. Виолетт стояла на прежнем месте и смотрела им вслед. Поль представил себе на ее месте Марго. Она правильно сделала, что не поехала их провожать.
Глава 24. Независимое королевство
В Манилу они прилетели в сумерки. Было жарко. Здесь уже тропики. Мама до войны побывала в Маниле, и в автобусе поясняла:
– Здесь были великолепные пригороды. Во время войны они почти все разрушены, как и сам город.
– Японцы разрушили? – спросил Поль.
– Американцы. Когда они освобождали Филиппины, многие города подвергались бомбардировкам.
– То-то филиппинцы обрадовались такому освобождению, – заметил Поль.
Мама философски проговорила:
– Освободительная война – тоже война.
Когда они проезжали мимо зеленого массива, мама сказала:
– Это Ризал парк – место отдыха горожан.
– Здесь купаются? – спросил Поль.
– До войны здесь был пляж. А это Интрамурос, форт шестнадцатого века. Тоже разрушен.
Автобус подъехал к новой современной гостинице. Самолет на Сидней вылетал через день, который нужно было провести в Маниле. Утром Поль надел белые шорты и летнюю рубашку. Когда он спустился в ресторан, мама уже сидела за столом и заказывала завтрак.
– Поль! Я впервые вижу тебя в летней одежде! – воскликнула она с какой-то тревожной радостью.
За завтраком Корнелио Розалес, уполномоченный ООН предложил заказать автобус для осмотра города. Джон Палмер, второй уполномоченный ООН поддержал предложение.
– Я не поеду, – сказал Поль.
Мама тронула его за локоть.
– Поль, Манила очень интересный город.
– Ты же сама сказала, что американцы его разбомбили до основания.
– Иначе было нельзя, – сказал Джон Палмер. Он был американец, и он пояснил: – Здесь было большое скопление японской военной техники.
– Понятно, – согласился Поль. – После американских налетов не осталось ни японской техники, ни самого города. Что же здесь осматривать? – Роже улыбался, а Поль заявил: – Я поеду в Ризал парк на пляж купаться.
– Я, пожалуй, тоже, – сказал Роже.
Члены экспедиции переговорились между собой и тоже решили ехать на пляж: было жарко. Мама тихо сказала:
– Ты сорвал людям интересную экскурсию.
– Это почему – я? – спросил Поль. – Пусть бы ехали на свою экскурсию. Чего же они тащатся за мной?
Народу на пляже было мало: был будний день. Членов экспедиции было девятнадцать человек, включая двух официальных охранников. Мама среди них была единственной женщиной. Все они разлеглись на шезлонгах, и только один Поль лег прямо на песок рядом со своим шезлонгом. По фасону плавок можно было определить, кто из какой страны. У французов были плавки с поясками, как у Поля. У представителей ООН, один американец, другой испанец, плавки без поясков. У охранников, оба скандинавы, очень яркие открытые плавки. У Дэйвида Фридмана английские плавки с двумя поясками. Мама была в закрытом темносинем купальнике. Она читала новейший выпуск разговорника полинезийских наречий. Все что-нибудь читали. Кроме Поля. Он лежал, уткнув лицо в скрещенные руки. Солнце приятно припекало. Как на Хатуту. В голове не было никаких мыслей. Потом все купались. Мама тоже. За двенадцать лет она не разучилась плавать. Когда Поль вышел из воды, все вышли тоже. Очевидно, они постоянно чувствовали, что Поль – главная фигура экспедиции, и все они собрались здесь из-за него. Когда вода на теле просохла, Поль почувствовал жжение на плечах и бедрах. Это был легкий ожог первого загара. Остальные, вероятно, тоже это почувствовали, стали закрывать плечи купальными полотенцами. Поль теперь лег на спину, чтобы загар ложился равномерно. До приезда на Хатуту следовало хоть немного загореть. Тут Поль сообразил, что на бедрах от плавок останется белая незагорелая полоска. Этого не следовало допускать, и он поспешно снял плавки. Переговаривающиеся между собой члены делегации тотчас стали смотреть в сторону, глядя как-то мимо Поля. Его нагота их шокировала. Мама, сидевшая рядом с ним в шезлонге, только слегка улыбнулась и тихо сказала:
– Я вижу, твоя выходка несколько смущает цивилизованную публику.
– Пусть привыкают, – сказал Поль. – Скоро Хатуту.
– Ты хочешь так загореть, каким был на Хатуту? – спросила она.
– Да.
– Не успеешь.
– Сколько успею.
– Первый загар дает ожоги. Чтобы кожа потом не слезала, следует через полчаса устроить перерыв. – Когда через полчаса Поль и мама стали одеваться, к ним подошел Корнелио Розалес.
– Вы уже уходите?
– Перерыв, – сказала мама. – Мы сходим в ресторан и вернемся обратно.
И все стали тоже одеваться. Ресторан был в парке под полосатыми тентами. Мама объясняла целомудренным цивилизованным людям:
– Поль должен до прибытия на Хатуту хоть немного загореть, и загореть равномерно. А то в таком виде, как он сейчас, его и родной сын не узнает.
– Все понимающе улыбались. Мама умная, знает что и как сказать. В самолете они пересекли тропическую зону, и в Сиднее было уже прохладно, так что пришлось надеть костюм с динными брюками. Но когда они плыли на теплоходе к Новой Каледонии, опять стало жарко. Шезлонгов здесь не было, и пассажиры, вышедшие на палубу в купальных костюмах, сидели на раскладных стульях. Мама теперь была уже в черном, более открытом купальнике. Она тоже хотела больше загореть. Вокруг нее расположилось несколько мужчин в плавках. Они явно ухаживали за ней, поскольку других женщин в экспедиции не было. Корнелио Розалес рассказывал какую-то забавную историю, произошедшую при высадке в Касабланке. Мама снисходительно улыбалась. А Поль совсем голым лежал рядом на деревянной палубе, иногда впадая в дремоту. В Ноумее они пересели на французский, более комфортабельный теплоход. Когда они обогнули остров Оуэн и впереди открылся океан, Поль, подставив лицо встречному ветру, почувствовал знакомый запах. Океан стал пахнуть иначе. Это был запах Хатуту. А может быть, это был не запах, а какое-то другое ощущение, например, свойство гравитации. Земля слегка сплющена, и на экваторе это можно ощутить. С утра Поль постучал в мамину каюту.
– Я еще не видел подарки, которые ты везешь, – сказал он.
Мама открыла первый чемодан. Сверху лежали целофановые пакетики с ожерельями и бусами. Здесь были и хорошо выделанные стеклянные бусы, и бусы из полудрагоценных камней. И тут же несколько золотых и серебряных цепочек. Поль отложил цепочки в сторону и сказал:
– Это дарить нельзя.
– Как это нельзя? По всей Полинезии это пользуется успехом.
– Мама, ты знаешь с чего начинается воровство? Это когда у одного что-то есть, а у другого нет. И тот, у которого нет, начинает завидовать тому, у которого есть. Ты это понимаешь?
У мамы был несколько растерянный вид. Она сказала:
– Может быть, ты и прав. В Библии это тоже сказано.
– Вот видишь? В Библии, – подтвердил Поль. – На Хатуту все одеваются одинаково. И король тоже. И дом у короля такой как у всех, не Лувр. Если бы у Людовика Шестнадцатого не было дворцов, его, может быть, и не казнили. И Антуанету бы не казнили, если бы она не ела пирожных. На Хатуту все равны, не так как в Советском Союзе и Америке, а по-настоящему равны. Потому нет воровства и преступлений.
Еще Поль отложил в сторону два свитка цветастого шелка.
– Это тоже нельзя. У них есть тапы. – сказал он и стал рассматривать амулеты на токих шнурках.
– Это для короля, – поспешно сказала мама, указывая на серебряную коробочку в виде брелка. – Он же принимает таблетки для желудка. Ты везешь целую коробку таблеток. Он их будет откладывать на каждый день в брелок.
Поля заинтересовал амулет на шнурке. Это была фигурка полинезийского божка. На Хатуту не имели понятия ни о божках, ни о резных фигурках. Божок был с фокусом: при нажатии на выпуклый живот он поводил глазами-бисеринками. Поль долго жал на его живот, заставляя божка вращать глазами.
– Это я возьму себе, – наконец, сказал он и положил божка в карман.
При инспекции второго маминого чемодана Поль сразу же отложил в сторону детский матросский костюм и форму бойскаута:
– Это нельзя. – Поль некоторое время раздумывал над грифельной доской с цветными мелками. – Тоже нельзя, – сказал он.
– А если у мальчика проявится способность к рисованию? – спросила мама.
– Пусть рисует на мокром песке, как все дети.
