Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Деда Мазая мы не увидели, зато здорово побеспокоились — не снесло ли наш когг к чёрту в Средиземку. Выяснилось, что нет, и очень скоро я уже почти огорчился, что он уцелел.
Плотник-то из меня был никакой, это да. Но выяснилось, что для спуска когга на воду нужно копать котлован с отводным каналом.
Естественно, для этого нельзя было отвлекать квалифицированную рабочую силу. И так же естественно, что копать котлован пришлось неквалифицированным нам.
Это было убийство. Правда, песок сам по себе не промёрз и копался легко. Но копать его деревянной лопатой — это совершенно новое ощущение. я думал, что набить мне на руках мозоли — это задача практически невозможная. Конечно, таких мозолей, как у Лаури от весла, у меня не было, но попробуйте несколько лет подряд постоянно держать в руке шпагу и убедитесь, что даже уголь, положенный на ладонь, вас не сразу обожжёт…
Мозоли появились к вечеру первого дня.
Утром второго дня я подумал, что весьма опрометчиво назвал когг "маленьким". Вы не пробовали вырыть" окопчик" для автопоезда КаМАЗ самодельной деревянной лопатой?
Не пробуйте. Это долгий и трудный подвиг идиота. Даже если идиотов несколько.
Наши "корабелы" офигели от радости при виде новой игрушки. Михель ещё не оклемался толком, но всё равно притаскивался на откос, сидел на солнце и временами пытался отдавать распоряжения, из-за чего Иван начинал с ним спорить — сперва тихо и робко, но постепенно переходя на повышенные тона и взаимные обвинения, в результате чего разнимать их приходилось Джеку. Уж он-то самообладания не терял.
Помимо рытья котлована приходилось ещё работать по мелочам — например, притащить из леса мачтовую сосну, и ещё одну, из которой начали вытёсывать новое перо руля. Для поддержания бодрости духа я пытался ощутить себя Петром I на Воронежских верфях. Членушки, не получалось. В голову лез только Федька-Умойся-Грязью из романа "Пётр I", подневольно пахавший на строительстве Санкт-Петербурга.
Вечером я валился в спальник, как подрубленный. Это был плюс…
…Работы кончились на шестой день после их начала. На этот раз около котлована, в котором лежал когг, собрались все. Было солнечно, довольно тепло и вообще очень, как бы сказать, весенне; продолжали орать птицы. Несколько человек — я на этот раз был свободен — под руководством Джека раскапывали перемычку.
— Ой, я чего-то волнуюсь, — призналась Ленка.
— Тебе-то чего волноваться? — осведомилась Ирка. Разговор девчонок продолжения не имел — наши "чернорабочие" брызнули в стороны, и в котлован как-то сразу хлынула, неся с собой плитки льда, зеленоватая вода Средиземки.
Джек, весело дыша, подошёл ко мне. Я впервые видел у англичанина на лице такую улыбку и, внезапно испытав острый прилив дружеских чувство, обнял его за плечи:
— Доволен, Путешественник?
— Он ещё должен подняться, — Джек озабоченно следил за тем, как вода заполняет котлован, а когг уже начинает покачиваться.
— Поднимется, — карие глаза Ивана тоже весело блестели, — всё правильно сделано… Смотрите, начинает вставать!
Действительно, мачта, почти лежавшая на песке, отчётливо пошла вверх. И, не успел я отметить этот факт, как когг вдруг резко рванулся на днище, мачта описала дугу… и корабль встал на дне всё ещё продолжающего заполняться водоёма, поднимаясь вместе с водой.
Крепкий. Крутобокий. Наш собственный.
Дружным воплем радости разметало и закружило птиц. В воздух полетели не только головные уборы, но ещё краги, а следом — Джек, Иван и даже Михель, которого качали очень аккуратно, но с энтузиазмом. Олег Крыгин добрался до кормы, закрытой плетёнкой, а Ленка, прицелившись, с истошным воплем метнула в борт глиняный сосуд с заранее приготовленным пойлом из каких-то ягод, заорав:
— Нарекаю тебя — "Большой Секрет"!
Олег сбросил щит-плетёнку, открывая им самим вырезанные из бука и прибитые на корму буквы названия. Потом, переваливаясь по ходящей под ногами палубе, пошёл к мачте и взялся за фал. Значительно посмотрел на нас.
— Тихо! — заорал я. — Да тихо же! — и, подтянувшись, выхватил из ножен палаш, отдавая салют.
Вразнобой, но решительно засверкали обнажаемые клинки. Олег, вскинув лицо вверх, вздохнул (видно было, как резко поднялась и опустилась его грудь) и начал медленно перебирать фал руками.
Вверх поползло белое полотнище с алым разрывчатым колесом свастики. И я почти не удивился, услышав сильный, звонкий и торжественный голос Игорька Басаргина:
— Торопится время, бежит, как песок…
Незваная Гостья спешит на порог.
Мороз обрывает с деревьев наряд,
Но новые листья из почек глядят!
И я, уже не прислушиваясь ни к чему и не обращая ни на что внимания, подхватил, задыхаясь от странного чувства, неожиданно стеклянным голосом:
— Доколе другим улыбнётся заря —
Незваная Гостья, ликуешь ты зря!
Доколе к устам приникают уста —
Над жизнью тебе не видать торжества!
И только краем уха уловил — поют все.
* * *
— Олег, проснись!
— Гос-по-ди-и!!! — заорал я, вскакивая. — Да как же вы мне надоели!!!
Вокруг поднялись несколько голов. Физиономии были недовольными.
— Ты чего орёшь? — спросила голова Андрюшки Соколова, прежде чем рухнуть обратно.
Снаружи, кажется, было ещё почти темно. Меня будил Ясо. Волосы у него мокро блестели. Он что-то начал говорить, но от волнения по-гречески, и я уловил только "море", "доска", "человек"…
— Да погоди, погоди! — я дёрнул его за рукав. — Что случилось?!
— Я же говорю! — он изумлённо заморгал, потом хлопнул себя по лбу: — А, да… Доску, доску прибило к берегу, а к ней парень привязан, мы с Арнисом за ним в воду лазали… Он что-то важное сказать хочет. И, кажется, он русский.
— Да хоть немецкий, — я начал влезать в штаны. — Вы почему его сюда-то не принесли, умники?!
— Он умирает, князь, — серьёзно и печально сказал Ясо…
…Удивительно было не то, что парень умирал. Удивительно было, что он до сих пор жил. Не знаю, сколько его носило в, мягко сказать, прохладной мартовской воде, но она обкатала его, словно камень-гальку. Я никогда не видел у человека такого гладкого и синего тела, словно разбухшего изнутри, в которое врезались витки верёвок, надёжно притянувшие его к доске. Он сам себя привязал к этому широкому и длинному куску, или кто-то постарался, но сделали это умело. Рослый, широкоплечий мальчишка был, кажется, моим ровесником. Длинные русые волосы смёрзлись в сосульки.
А слева в боку торчала рукоять глубоко вошедшей толлы. Арнис как раз резал верёвки, когда мы подбежали.
Я помог перевернуть парня. Холодно ему, кажется, уже не было, но глаза в стрелках слипшихся ресниц смотрели неожиданно ясно и были похожи на кристаллы чистого льда.
— Потерпи, — сказал я, — мы сейчас тебя перетащим…
— Не надо, — он правда говорил по-русски. — Мне уже не помочь… я себя не чувствую… два дня на доске… Мне нужен князь Олег.
— Олег — это я, — я наклонился к нему. — Кто послал тебя?
— Ты не знаешь его… это князь острова Змеиный Ярослав… — мальчишка смотрел, не отрываясь, мне в лицо. — Я плыл на нашей второй ладье, но в устье Дуная негры напали с лодок… Нам рассказал о тебе Тиль…
— Тиль ван дер Бок? — спросил я. Мальчишка с трудом наклонил голову.
— Да… он просил, чтобы вы пришли на помощь… ради того случая, когда он помог в Карпатах… он будет ждать на Змеином… Ниггеры рвутся на Кавказ… остановить… помоги остановить… я выполнил свой долг… я… умираю… Олег, пожалуйста… встань… встань с нами…
Он выдохнул и вытянулся на доске.
Положив ему на лицо ладонь, я закрыл мёртвому глаза. Потом поднялся и, посмотрев на Ясо и Арниса, сказал:
— Похоже, плавание на запад откладывается. У нас появились срочные дела в другой стороне.
Игорь Басаргин
Ходит Времечко, чешет темечко:
"О-хо-хонюшки — во дела!"
А за Времечком, сплюнув семечко,
Вышел Смертушка, сукин сын.
А за Смертушкой — враз три ветрушка.
Старший — страшненький, морда зла.
Средний — лихонький, да нелёгонький.
Младший — тихонький, вьюн-пустынь.
Юбка чёрная колыхнётся —
Старший-страшненький улыбнётся.
Юбка красная пролетит —
Средний-лихонький просвистит.
Юбка белая — что крыло…
Знать, и младшего понесло…
Как за пазуху старший сунется —
Мужик к вечеру окочурится.
Средний дых зажмёт —
К утру сын помрёт.
Младший вьюнется по грудям —
Дочка скурвится ко блядям.
Никуда-то от них ты не денешься,
Не заслонишься, не развстренешься…
Хоть бы Смертушка поспешал!
Ждать — не прятаться, звать — не свататься,
Нараспах душа — ни гроша!..
…Ходит Смертушка, ищет хлебушка,
Сеет ветрушки про запас.
