Военный инженер Ермака. Книга 3 - Михаил Воронцов

— Я буду носить его, пока Якуб-бек не ответит за смерть моего сына.

Напряжение спало, но не исчезло.

Затем Тагрулы ушли, и Кучум обратился к советникам:

— Пусть это будет уроком. Я могу простить ошибку, но не прощу трусости. Якуб-бек предал нас дважды: дурным советом и бегством. Помните это.

Он ушёл в юрту. Карачи остался сидеть, глядя на кровавые пятна на траве.

— Каждая ошибка стоит нам сил, — пробормотал он. — А сил остаётся всё меньше.

Тимур-мурза, проходя мимо, услышал:

— Что ты сказал, Карачи?

— Ничего важного, — ответил советник. — Думаю лишь о том, что зима будет долгой, но весной Искер вернется под власть великого хана Кучума.

— Ты прав, Карачи! — согласился Тимур-мурза. — Так и случится!

Он ушел, но Карачи еще долго смотрел ему вслед. На его губах играла легкая улыбка.

А потом она вдруг превратилась в гримасу злобы и хитрости.

Но только на мгновение. Совсем короткое. Никто ничего не успел заметить.

* * *

…Переводчик-казак Ефим, худощавый парень с обветренным лицом, встал рядом со мной и Ермаком.

— Буду толмачить всё, что скажут.

Я всматривался в полумрак вогульского стойбища.

Мы стояли около большого кедра, что рос в центре стойбища, священного дерева вогулов, увешанного лоскутами ткани и звериными черепами. Около него стоял шаман. Его лицо было мрачным, осунувшимся, с глубоко посаженными глазами, в которых плясали отблески разгорающихся костров.

Род уже собрался. Мужчины сидели полукругом на разостланных шкурах; старейшины — ближе к центру, молодые охотники — по краям. Женщины стояли сзади, их лица едва различались в сгущающихся сумерках. Воздух был натянут, как тетива лука.

Глава рода, Торума-Пек, поднялся с места. Его голос разнёсся над притихшим стойбищем. Переводчик зашептал для нас:

— Слушайте, русские. Мы сами судим своих, но при вас. Мы держим слово о мире. Потому вы и здесь.

Торума-Пек повернулся к соплеменникам, и голос его стал жёстче. Переводчик продолжал:

— Этот человек был нашим шаманом. Он ушёл жить в Кашлык, делил хлеб с русами, разговаривал с их атаманом. Но теперь говорят, что он хотел смерти Алыпа, нашего брата, и русского отряда.

Из полукруга поднялся Алып и заговорил на вогульском.

Переводчик торопливо передал:

— Кум-Яхор выведывал у меня, куда пойдут русские, и велел мне про это молчать. Он один знал, что там будет засада, больше никто. А потом он требовал, чтобы я подчинялся ему, иначе он обещал рассказать обо мне то, в чем я виноват.

Старейшины зашумели. Один из них, старше Торума-Пека, встал и произнёс, обращаясь к Кум-Яхору:

— Ты нарушил два великих запрета! Первый — ты разрушил мир, которого держался род со всеми соседями. Мы не воюем ни с русскими, ни с татарами, и этот мир хранил наших женщин и детей. Второй — ты предал кровь. Алып, сын нашего рода, должен был погибнуть по твоей вине. Это хуже, чем убить брата — это значит отдать брата чужим на смерть!

Кум-Яхор резко вскочил. Глаза шамана горели безумным огнём. Он закричал, брызгая слюной, и переводчик едва поспевал:

— Он врет! Не я виноват! Духи гневаются! Вот он, — шаман тряхнул руками в сторону Алыпа, — он осквернил род! Он спал со вдовой Сыгвы из рода Белой Выдры! Это запрещено! Духи потребовали крови за его грех!

Толпа загудела громче. Несколько женщин ахнули. Алып побледнел, но не отвёл взгляда.

— Да, — продолжал кричать Кум-Яхор, а переводчик торопливо переводил, — казаки мне не братья! Они пришли на нашу землю!

Затем поднял руку Ермак. Все притихли — сам атаман казаков захотел быть свидетелем.

— Мы несколько раз видели, как Кум-Яхор встречался с татарскими разведчиками. Мы следили за ним. Даже когда он говорил, что отправляется к вам, по дороге он выходил и тайно разговаривал с татарами.

Сначала повисла тишина, затем люди зашептались. Голоса становились все громче и громче, пока Торума-Пек не поднял руку, требуя тишины.

Затем старейшины отошли в сторону и образовали малый круг. Их совещание длилось недолго — четверть часа, пока мы стояли в напряжённом молчании. Лишь треск костров да шёпот женщин нарушали тишину.

Наконец старейшины вернулись. Торума-Пек заговорил, сначала обращаясь к Алыпу. Переводчик перевёл:

— Да, ты нарушил запрет отцов. Связь с вдовой из чужого рода — грех. Но это малый грех по сравнению с предательством. Ты не прятался, как трус. Ты не звал смерть на братьев. За твой проступок отдашь три лучшие соболиные шкуры в родовую казну и принесёшь жертву духам рки, чтобы они простили твою слабость.

Алып склонил голову, принимая наказание.

Теперь все взгляды обратились на Кум-Яхора. Старейшины по очереди высказывались, переводчик едва поспевал:

— Он предал брата по крови.

— Хотел пролить кровь русских, с которыми мы поклялись жить в мире.

— Осквернил священный сан шамана, используя духов для низкой мести.

— Он мог втянуть род в войну, обречь женщин и детей.

Торума-Пек сказал последним. Его голос звучал, как удар топора. Переводчик передал:

— Кум-Яхор, ты больше не шаман. Ты больше не вогул. Ты — никто. Если мы оставим тебя в живых, духи отвернутся от всего рода. Каждый младенец, каждая женщина, каждый охотник будет проклят за то, что мы не покарали предателя. Поэтому слушай приговор рода.

Он сделал паузу, затем продолжил:

— Ты умрёшь в воде. На рассвете тебя отведут к Великой реке. Привяжут камни к ногам и бросят в омут. Пусть духи воды сами решат: принять твою душу или выбросить её на берег. Так решил род. Так будет.

В ответ Кум-Яхор расхохотался. Смех его был похож на карканье ворона — хриплый, злой, безумный.

— Глупцы! — выкрикнул он, и переводчик побледнел, передавая слова. — Вы не знаете, с чем столкнётесь! Думаете, всё кончено? Думаете, убив меня, избавитесь от проклятия? Нет! Уже пробудилось то, что спало под водой и в земле! Духи тьмы уже идут! Вы все сгниёте, как гниют корни дерева! А мне духи помогут!

Глава 6

Луна висела над Иртышом белым пятном, и от этого чёрная вода казалась ещё темнее. Я стоял рядом с Ермаком, морщась от пронизывающего ночного ветра. Вогулы выстроились полукругом на краю обрыва — несколько сот человек. Кто близко, кто в отдалении. Женщины с детьми стояли сзади, мужчины впереди. Все молчали.

Кум-Яхора вели четверо воинов его же рода. Старик шёл медленно — не от слабости, а специально, будто доказывая, что никуда не торопится. Седые космы развевались на ветру, костяной амулет на груди постукивал при каждом шаге. Ему было шестьдесят лет или больше. Для здешних мест это