Ловушка для Горби - Эдуард Владимирович Тополь
Марат Ясногоров,
Москва, 15 августа с.г.
— А чем, собственно, мешает вам эта дискуссия? — спросил Кольцов раздраженно, упершись взглядом в заявление Ясногорова.
И тут же почувствовал, как Ясногоров изумленно вскинул на него свои огромные, болезненно расширенные глаза. Словно спрашивая: «Неужели вы сами не понимаете?».
Однако Кольцов не поднимал глаз от стола. Борису Кольцову было за шестьдесят — Горбачев, обновив практически все Политбюро, не ввел в его состав ни одного человека, моложе него самого. А поручив Кольцову контроль за прессой и идеологией, вынуждал его постоянно находиться между молотами ретивых и готовых все взорвать перестройщиков и наковальней консерваторов из партаппарата. И эта работа по принципу «и вашим, и нашим» все больше раздражала Кольцова, потому что все уступки настырным «демократизаторам», «плюралистам» и «либералам» — публикация ли Солженицына, разрешение ли на регистрацию новых партий и т. п. — Горбачев проводил, как бы преодолевая его, Кольцова, сопротивление. И только он, Кольцов, знал, что все разговоры Горбачева о «взвешенном подходе», «поступательном движении», «необходимости точного расчета» — это просто отражение жуткой, почти болезненной нерешительности самого Горбачева, его страха сделать очередной, даже самый маленький шажок. Но сколько же можно сидеть одним задом на двух стульях?!..
Не дождавшись ответного взгляда, Ясногоров откинулся в кресле.
— У этой дискуссии одна цель, — сказал он громко и уверенно. — Выявить противников товарища Горбачева и мобилизовать против них общественное мнение страны. При этом, даже если противники товарища Горбачева уклонятся от дискуссии, всенародная кампания восхваления Горбачева, организованная прессой, должна напугать их, показать, что народ их растерзает, если они захотят сместить Михаила Сергеевича…
Ничего себе формулировки! — подумал Кольцов. А он-то думал, что после неудачного покушения на Горбачева все, как улитки, спрячутся в панцири верноподданичества, чтобы переждать шторм. Во всяком случае, он, Кольцов, избрал эту тактику.
— Ну-ну… — произнес он. — Но даже если так — как это мешает работе Трибунала?
— Очень просто! — Ясногоров пожал плечами. — С завтрашнего дня в «Правде» и во всех других газетах начнут публиковать сотни писем трудящихся с требованием расстрелять не только Батурина, но и вообще всех, кто недоволен реформами Горбачева. Митинги народного гнева будут транслироваться по телевидению…
— Откуда вы знаете? — уязвленно перебил Кольцов. Весь день он как раз и занимался организацией таких митингов и потому не принял Ясногорова с утра, хотя тот явился со своим заявлением еще шесть часов назад и все шесть часов просидел внизу, в Приемной ЦК…
— Из истории. Покушение на Ленина в августе 18-го года было предлогом первой волны красного террора и моделью всех остальных сталинских репрессий. Они всегда были оформлены как «гневная отповедь народа врагам партийной линии». Сейчас начнется то же самое. В результате, если человек когда-нибудь позволил себе публично критиковать политику Горбачева — неважно, с какой стороны, слева или справа — его теперь заклеймят «батуринцем» и «врагом народа». И в такой обстановке члены Трибунала не могут вынести Батурину никакого иного приговора, кроме расстрельного. Но я не хочу в этом участвовать, извините!
— А вы считаете, что Батурина нужно оправдать? — осторожно спросил Кольцов.
— Видите ли, до тех пор пока Политбюро ЦК не освободит меня от поста Председателя Трибунала, я не имею права высказывать свое личное мнение о подсудимом, а тем более — о мере наказания, — ответил Ясногоров, глядя Кольцову прямо в глаза.
— Но я все-таки член Политбюро и Секретарь ЦК…
Интересно, думал Кольцов, разглядывая Ясногорова, как широко распространились антигорбачевские настроения среди партийной молодежи? Сначала этот Батурин, а теперь — вот и Ясногоров. Сколько ему? Тридцать? Тридцать три от силы…
Ясногоров тем временем тоже медлил с ответом. Кольцов просто физически ощущал, как он взвешивает его взглядом своих огромных пронзительных глаз. Но, похоже, живое любопытство на обычно замкнутом лице Кольцова поощрило Ясногорова к откровенности.
— Скажем так… — произнес он, наклонившись влево плечом и опять выпрямляясь, словно обходя какое-то не видимое Кольцову препятствие. — Батурин выбрал политическое убийство как средство упреждения антикоммунистической революции и спасения партии. Но тут возникает вопрос: имеет ли право партия судить своего члена за то, что сама практикует с первого дня своего прихода к власти? Ведь физическое уничтожение противников было для нас методом и захвата власти и удержания ее на протяжении всей нашей истории. Партократия ради своего выживания убила Берию, свергла Хрущева и так далее. А теперь — стреляла в Горбачева. Следовательно, Партийный Трибунал должен сначала определить, насколько Батурин является продуктом этого партийного воспитания, а уж затем думать о приговоре. Однако теперь, после этой публикации в «Правде», даже обсуждать такие вопросы нелепо! — Ясногоров сделал презрительный жест в сторону свежего номера «Правды», лежащего на столе у Кольцова.
Некоторое время Кольцов рассматривал Ясногорова в полной тишине изумления, как рассматривал бы полярный медведь, залетевшего на льдину жирафа. Вот те и раз — покушение Батурина это результат партийного воспитания!.. Значит, вот это и есть та новая партийная молодежь, которая открыто именует себя «неокоммунистами», как бы открещиваясь от всех прочих коммунистов — «ленинцев», «сталинцев», «брежневцев» и даже «горбачевцев»? Да он и одет по моде этих «новых коммунистов» — под разночинца XIX века: косоворотка под потертой вельветовой тужуркой, парусиновые брюки и парусиновые же туфли. Даже одеждой они демонстрируют возврат в доленинскую эпоху. И такого «неокоммуниста» Административный Отдел ЦК утвердил на пост Председателя Партийного Трибунала?! Они там что — с ума посходили? Сначала проморгали Батурина, а теперь…
Кольцов набрал на пульте видеосвязи код начальника картотеки ЦК. Тут же зажегся телеэкран, на нем возникло внимательное мужское лицо, готовое к выполнению любого задания:
— Слушаю вас, Борис Иванович.
— Личное дело Ясногорова, — сказал Кольцов и повернулся к Ясногорову: — Ваше имя-отчество?
— Марат Васильевич, — сказал Ясногоров.
— Марат Васильевич Ясногоров, — повторил Кольцов в глазок видеокамеры.
— Секундочку, — произнес начальник картотеки. Было видно, как он беглым движением пальцев набирает на терминале компьютера фамилию и имя-отчество Ясногорова. — Прошу вас…
Вслед за этим лицо начальника картотеки исчезло с экрана и вместо него возникла фотография Ясногорова семи-восьмилетней давности, сделанная, видимо, тогда, когда Ясногоров вступил в партию. Затем, как титры в кино, поплыли данные: дата и место рождения, национальность, образование, семейное положение, место работы, какими иностранными языками владеет…
И пока Кольцов считывал глазами сухую информацию — русский… закончил
