Студент-2 - Всеволод Советский
Он вдруг не то чтобы засуетился, а энергично заруководил:
— Так! Давайте-ка рассаживаться. Дочь, вот твой прибор. А вас, Василий, прошу вот сюда.
Рассадка прошла таким образом, что Алиса оказалась между мной и отцом, сразу же приступившим к раскупорке «Дивина».
— Превосходная вещь! — объявил он. — Пусть дамы употребляют полусладкое, а мы с тобой… позволишь мне называть тебя на «ты»?
— Не возражаю.
— А мы с тобой вот этот мужской напиток. Кстати! «Ты» действует в обе стороны. Можешь даже звать меня по инициалам: КВ. Солидно звучит?
— Тяжелый танк?
— Точно! Ты знаешь, мне ведь и баталистом, с позволения сказать, приходилось быть… Ну ладно, об этом позже. А теперь — внимание!
И он вновь ухмыльнулся непонятно для меня.
Голоса и шаги из километрового коридора приближались.
— … я, Нина Григорьевна, давно впечатлен вашими кулинарными талантами… — прозвучало уже совсем близко.
Константин Валентинович заметно ускорился, поспешив наполнить наши две рюмки. И только он это сделал, как в комнату с тревожной улыбкой впорхнула хозяйка, а за нею, тоже улыбаясь, только совсем иначе — самодовольно и даже спесиво — вошел мужчина лет тридцати с пышным букетом розовых георгинов.
Правда, улыбка его тут же увяла, когда он увидел нас с Алисой, сидящих бок о бок. И даже георгины словно бы малость поникли — что, впрочем, чисто психологический эффект.
— А, Петр Геннадьевич! — с излишне показным радушием распахнулся папаша. — Проходите, присаживайтесь… А цветы давайте вот сюда, в вазу.
Он вскочил и чуть не насильно выхватил букет из рук пришельца, продолжая говорить:
— А у нас вот еще приятный сюрприз. Знакомьтесь! К Алисе тоже гость пришел, ее, с позволения сказать, друг. Но мы, конечно, рады! Это Василий, прошу любить и жаловать. Давайте-ка дружной компанией… э-э, в воскресный день… Василий, это мой коллега! Петр Геннадьевич. Портретист. Так сказать, виртуоз кисти и холста!
— Очень приятно! — щедро сказал я, на что насупленный виртуоз боднул воздух неясным словом.
Расклад мне стал совершенно ясен. Данный плюгавый коллега, видать, не вчера закружил похотливый хоровод вокруг Алисы, что по каким-то причинам очень и очень не нравилось и ей самой, и главе семейства. Который по другим сложным причинам не мог просто взять и послать вздорного ухажера поглубже. Отчего решил затеять комбинацию, в которую хитроумно вовлек меня… Ну ладно! Оценил. И готов сыграть.
Я так легко согласился на эту пьесу, потому что незадачливый кавалер у меня тоже вызвал резкое отторжение. Не знаю, в каком именно месте наши антипатии с КВ совпали, но совпали. Уж больно наглым вельможей ввалился сюда живописец. Уверенным, что все тут перед ним должны враз выстелиться ковровыми дорожками. А тут — на тебе! Обломись.
При этом фактура портретиста до крайности не соответствовала апломбу. «Я человек низенький и истощенный…» — слезливо говорил один из персонажей Федора Михайловича. Вот то же самое мог слово в слово повторить Петр Геннадьевич. Но мало этого: на хилом тельце нелепым шишом торчала несоразмерно большая лысоватая голова, разумеется, украшенная бородой.
И это была не какая-то заурядная бороденка, а замысловатое сооружение «под Франца-Иосифа»: усы, бакенбарды и защечная растительность при выбритом наголо подбородке. Зачем потребовался столь сложный выверт темы в сторону императора Австро-Венгрии, многократно осмеянного Ярославом Гашеком?.. Ну, он художник, он так видит — вот это, наверное, только и можно сказать. Надо однако заметить, что одет он был роскошно и щеголевато, «как денди лондонский», чего не отнять, того не отнять. Идеально отутюженные черные брюки, тонкий замшевый пиджак темно-горчичного цвета, белоснежная сорочка. И в ее расстегнутом вороте — вместо галстука шелковый шейный платок, подобранный в тон. С серо-бежево-белыми узорами. С точки зрения художественного вкуса все безупречно.
— Присаживайтесь! — Константин Валентинович указал рукой, и гость-неудачник вынужден был присесть вдали от Алисы. Рядом с ним робко примостилась Нина Григорьевна.
Опытный художник знал толк в утонченных дипломатических оскорблениях. И продолжил их.
— Ну-с, приступим, — с плотоядной усмешкой провозгласил он. — Спиртное наливайте по вкусу, без церемоний. Поднимем бокалы и отведаем. Нина Григорьевна у нас кулинар, с позволения сказать, экстра-класса!
Все это он произносил, поставив «Дивин» рядом с левой рукой — естественно, портретист не мог дотянуться сюда. И очутился перед выбором: то ли клянчить коньяк у хозяина, то ли гордо сделать вид, что ничего не происходит… Выбрал второе. Бросил обидчиво-негодующий взгляд на бутылку, помедлив, взялся за графин.
Естественно, не обошлось без тоста. Говорил КВ. Выражался мудрено. Но если распутать словесные петли, то выходило примерно так: надо выпить за то, чтобы каждый нашел свое место в жизни. Даже, пожалуй, не нашел, а знал. То есть, пусть каждый знает свое место. По одежке протягивает ножки. Вот так сказал — и не придерешься. Иносказание. Под него все что угодно можно подтянуть. Но мне подумалось, что все прекрасно поняли, что к чему. Кто имеется в виду и что имеется в виду. Кому тут не по Сеньке шапка Мономаха. Незримая истина родилась в кругу присутствующих — видимой не стала, но все ощутили ее присутствие.
Выпили. Женщины из деликатности чуть пригубили «Саперави». Я же с удовольствием замахнул рюмку.
Приятное тепло потекло по телу. В мозгу начали расцепляться привычные поведенческие скрепы, окружающий мир стал меняться как-то резче и опаснее, чем я ожидал. И мой разум взрослого мужика, конечно, просигналил: стоп! Стоп машина. Все-таки организм семнадцатилетнего парня не особо рассчитан на такие крепкие напитки.
А хозяин, стараясь излучать приязнь ко мне, уже наполнял рюмки под бессмертное:
— Между первой и второй промежуток небольшой…
Вторую порцию я споловинил, чувствуя, что держу себя в рамках, однако это требует усилий. Впрочем, коньяк сработал как аперитив: я с большим аппетитом отведал холодные закуски, а гусь с черносливом и яблоками был совершенно великолепен. Краем глаза я заметил, что и обладатель винтажной бороды, позабыв обиды, вовсю гложет гусиную ляжку, держа ее обеими руками и манерно оттопырив мизинцы… Ну и вроде бы общая атмосфера пришла в норму, хотя интуиция не давала мне расслабиться. Она угадывала, что контуженное самолюбие живописца опасно бродит, как дрожжи в сельском нужнике. И все это еще может плеснуть фонтаном.
Разговоры при этом велись самые светские, а в какой-то момент Константин Валентинович внезапно спохватился:
— Ух ты! Чуть не забыл. Сейчас же Клуб путешествий по первому каналу! Прошу извинить, но пропустить не могу…
Он вскочил, гремя стулом и
