Егерь: Назад в СССР 3 - Алекс Рудин
Да и на сушку грибов хватит. Белые и подосиновики попадались часто — всё-таки, не зря я повёз родителей в Вязник. Этот лес далеко от деревни, местные сюда ходят редко, да и приезжие почти не добираются. Предпочитают собирать грибы и ягоды поближе к деревне.
За грибами в Черёмуховку приезжали часто. Грибники-одиночки добирались утренним рейсовым автобусом, целый день бродили и аукали вокруг деревни, а вечером, возле магазина пили остывший чай из термосов и жевали прихваченные из дому бутерброды.
Но приезжали и организованно. Часто предприятия нанимали для своих сотрудников целый автобус и везли желающих отдохнуть и побаловаться дарами леса.
Такие автобусы приезжали, как правило, только на полдня — им ведь ещё нужно было добраться до Ленинграда и высадить грибников у станции метро.
Приезжали не только за грибами, но и за клюквой. Я прекрасно понимал горожан — после рабочей недели в душной конторе или заводском цеху хорошо неторопливо побродить по лесу, или болоту, набрать корзинку крепких красных ягод. А потом, зимой, варить из клюквы кисло-сладкий розовый морс, который замечательно помогает сбивать температуру при простуде.
— Давай, посидим, — согласился я и стал оглядываться в поисках подходящего места для привала.
Видно было, что мама изрядно устала. Шутка ли — несколько часов мы уже бродим по лесу. Корзинки почти полны, пора и в обратную дорогу собираться.
Мы присели на упавшее дерево. Я развязал рюкзак и достал оттуда большой полуторалитровый термос с чаем, свёрток с бутербродами и сваренные вкрутую яйца. С костром решил не возиться — зачем, если родители прихватили термос?
Чай из термоса по вкусу очень отличается от любого другого чая. Н получается не свежезаваренный, а настоявшийся. Поэтому к терпкому чайному вкусу примешивается вкус и запах запаренного банного листа и душистой травы. Можно с завязанными глазами определить на вкус, откуда тебе налили чай — из чайника, из термоса, или из котелка, который кипел на костре. Это совершенно разные напитки, и каждый из них по-своему хорош.
Я очистил яйцо, по привычке бросая скорлупу прямо на землю.
— Что же ты мусоришь, Андрюша? — укоризненно спросила мама. — Это ведь твой лес. Ты его беречь должен.
— Мам, яичная скорлупа — это не мусор, а удобрение, — улыбнулся я. — Дожди смоют с неё защитную плёнку, бактерии переработают и удобрят почву. И лесу будет хорошо. Уже весной от скорлупы ничего не останется.
— Всё равно, — вздохнула мама. — Некрасиво. Если каждый грибник будет так чистить яйца — скоро весь лес окажется завален яичной скорлупой.
Ну, что тут поделаешь? Ты можешь сколько угодно знать биологию, понимать, что в лесу ежегодно выводятся из яиц тысячи птенцов, оставляя за собой скорлупу. И лесу это только пользу. Но с родителями не поспоришь.
Я наклонился и молча собрал скорлупу в ладонь, а потом завернул в промасленную бумагу, которая осталась от бутербродов. Бумага была серая и шершавая — в такую заворачивают покупки в магазине.
— Молодец, — улыбнулась мама.
Сзади затрещали ветки, словно через подлесок ломился крупный зверь. Вот только ни один зверь не носит резиновые сапоги сорок пятого размера. И корзинкой за кусты не задевает.
— Чай пьёте? — укоризненно сказал отец, подходя к нам. — А меня не позвали?
Он плюхнул на мох тяжёлую корзину, полную грибов.
— Ох, до чего лес богатый! И человеческих следов нет, грибы нетронутые. А клюквы сколько в болоте! Как будто кто-то рассыпал.
Отец присел на дерево, вытянув длинные ноги с болотных сапогах со скрученными голенищами.
— Андрюха, плесни-ка мне чайку! Пить хочется. Мать, бутерброды ещё остались, или этот проглот всё слопал?
— Держи, — я протянул отцу крышку от термоса, до краёв полную горячим коричневым чаем.
Отец откусил бутерброд с варёной колбасой, сделал несколько торопливых глотков и шумно выдохнул.
— Хорошо! Нашёл же ты себе, Андрюха, работу! Благодать! И за это ещё деньги платят. А другие за такую зарплату на заводе вкалывают.
— Кто на что учился, — улыбнулся я.
— Слушай, а что тут у вас взрывали?
— Когда? — не понял я.
— Да недавно совсем. Там, — отец махнул рукой в сторону озера, — в лесу землянка разворочена взрывом. И деревья вокруг повалены, совсем недавно.
Чёрт! Отец с его неуёмным любопытством умудрился добраться до развалин схрона с оружием.
— Не знаю.
Я правдоподобно пожал плечами.
Историю с бандитами я родителям не рассказывал, чтобы не тревожить маму.
— Может, геодезисты баловались? — с сомнением протянул отец.
Он взял яйцо, покатал его по стволу. Скорлупа лопалась с еле слышным хрустом.
— И ты туда же, — укоризненно сказала мама, глядя, как он бросает скорлупу прямо на землю.
— Батя, с нами сегодня инспектор по чистоте леса, — пошутил я, подбирая скорлупу в мусорный свёрток.
— Мальчишки! — вздохнула мама. — Намусорят и бросят. Заставить бы вас квартиру прибирать почаще — так помнили бы про чистоту.
— А мы что, не прибираем? — возмутился отец.
Уборкой у нас, и вправду, занималась вся семья. Отец пылесосил или выколачивал ковры, мама вытирала пыль, перемывала посуду из серванта, мыла ванну и туалет.
А мне доставалось мыть полы.
Как ни странно, я очень любил это занятие. И не шваброй возюкать, а на коленочках, с тряпкой проползти всю квартиру, заглядывая в самые дальние углы — и под кровати, и под шкафы, и под диван в гостиной.
Когда я подрос, то сам взялся выколачивать ковры. Ковёр надо вернуть в тугой рулон, вынести на улицу и повесить на турник во дворе. А потом что есть силы лупить по нему палкой, пока вся пыль не выбьется, и ковёр не станет чистым.
Зимой ковёр полагалось ещё расстелить, накидать на него снега и смести метёлкой. И только потом скатать обратно и занести в квартиру.
После чистки ковра на снег уставался серый вдавленный прямоугольник.
— Ну, что? — спросил я. — Идём к машине? Грибов набрали столько, что вытащить бы теперь.
— Да уж, — вздохнула мама. — А сколько их чистить и мыть? Да ещё солить и замачивать!
— Давай поделим, — предложил я. — Ты забери те, что на засолку, а мне оставь те, которые на сушку. В
