Егерь: Назад в СССР 3 - Алекс Рудин
— Зачем вам это, Андрей?
Я пожал плечами. Что тут скажешь?
— Затем, что мы — советские люди. Пока, сейчас — это правда. Да, запомни вот ещё что — это очень важно. Не нужно чувствовать себя обязанной за помощь. Просто когда сможешь — тоже помоги кому-то, вот и всё.
— Разве это так работает? — спросила Таня.
— Только так и работает, — подтвердил я. — И никак иначе.
Мы все вместе погрузились в машину. Валентину Михайловну посадили на переднее сиденье. Перед тем, как сесть, учительница скептически оглядела машину, но ничего не сказала.
— Таня, где живёт твоя бабушка? — спросил я, заводя двигатель.
— Видите магазин «Промтовары»? Поверните за ним направо, только осторожно. Там дорога грязная.
За магазином я свернул на улочку, которая тянулась между двумя рядами давно некрашеных деревянных заборов. Проезжая часть вся была в лужах и выбоинах. Кое-где лужи пытались засыпать щебнем и битым кирпичом, но бросили, не доделав. Кучи щебня торчали из грязной воды, словно унылые каменные острова.
За одним из заборов седой мужчина в фуфайке сжигал опавшие листья. Пряный дым костра метался на осеннем ветру и долетел даже до нашей машины. А мужчина, сгребая граблями листья в кучу, даже не взглянул на нас.
За одним из заборов лениво залаяла собака. Звеня цепью, она подбежала к забору и просунула между штакетин кудлатую голову.
В конце улицы я, по указанию Тани, свернул налево и остановил машину возле деревянного дома с фасадом в три окна и кирпичной трубой. На доме была прибита табличка «ул. Красина, 47», а рядом с табличкой — ржавая пятиконечная звезда, вырезанная из железного листа.
— У тебя в семье есть фронтовики? — спросил я Таню.
Она кивнула.
— Дедушка воевал. Но он умер десять лет назад. Я его почти не помню.
Открыв крепкую калитку, мы вошли в запущенный палисадник. Клумба из вкопанных наискось кирпичей была завалена мокрыми жёлтыми листьями, которые слетели с растущей под окнами берёзы. С другой стороны калитки, вдоль заросшего травой двора тянулись кусты смородины и крыжовника. Кое-где на крыжовнике висели исклёванные птицами жёлтые ягоды.
Навстречу нам из дома вышла крепкая старуха. Высокая, чуть сутулая от работы, она молча смотрела на нас. Вязаная кофта мешком висела на её широких плечах, голову охватывал цветастый платок, из-под которого выбивалась седая прядь.
Мы по очереди поздоровались, но старуха ничего не ответила. Внимательно рассмотрев каждого, она повернулась к Тане.
— Опять мамка выгнала?
— Я сама ушла, — ответила девочка.
Было видно, что она едва держится на ногах от усталости. Я запоздало подумал, что надо было её накормить, хотя бы в столовой возле станции. Должна же здесь быть какая-то столовая?
Старуха покачала головой. Суровая, с крепко поджатыми губами, она была похожа на лик с иконы.
— Ну, идём, — сказала она девочке.
— Подождите! — вмешался я. — Как вас зовут?
— Нина Егоровна, — вместо старухи ответила Таня.
— Послушайте, Нина Егоровна! Таня больше не может жить дома, с матерью. Можно она поживёт у вас?
— А вы кто? — вместо ответа спросил старуха.
— Я — Танина учительница, — ответила Валентина Михайловна.
— Директор школы, Воронцов Алексей Дмитриевич.
— Участковый, Павел Сергеевич Вольнов.
— Власть, значит? — старуха снова обвела нас взглядом, и в её глазах блеснула усмешка. — Ну, раз уж привели — так пусть живёт. Куда же ей деваться?
— У вас пенсия небольшая? — снова спросил я. — Может, надо чем-нибудь помочь?
— Справимся, — сурово отрезала Нина Егоровна. — Идите уже, своими делами занимайтесь. Они ведь у вас важные.
И снова в голосе Нины Егоровны послышались усмешка и горечь.
Она сухой рукой властно обняла Таню за плечи.
— Идём в дом.
— Да подождите вы!
Я вытащил из внутреннего кармана куртки пять рублей.
— Вот, возьмите на первое время. И скажите — какая помощь нужна? Ведь вы же одна живёте? Может, дров нужно привезти, или ремонт сделать?
Нина Егоровна пристально посмотрела на меня.
— А тебе какой интерес нам помогать? Идите отсюда. Нет у меня времени с вами разговаривать.
— Честно говоря, не понимаю — правильно ли мы сделали? — задумчиво сказал Алексей Дмитриевич.
Он подпрыгивал на сиденье и растерянно смотрел на меня.
— А что мы ещё могли? — спросил его Павел. — Оставить девочку с пьющей матерью?
— Тоже верно. Но теперь получается, что мы посадили её на шею пенсионерки, а сами умыли руки.
— Ну почему сразу «умыли руки»? Будем приезжать, помогать. Проверять, как учится девочка.
Особой убеждённости в голосе Павла не было. Я его понимал — за восемьдесят километров часто мотаться не будешь.
— Ну, ничего, — успокаивая сам себя, сказал Алексей Дмитриевич. — Через год девочка, если не передумает, переведётся в другую школу. Можно за это время подобрать хороший интернат с проживанием. Там, конечно, сложно договориться. Но мы попробуем.
У меня после поездки тоже осталось чувство неудовлетворённости. Как будто взялся делать важное дело, и не доделал, бросил на половине.
Машинально следя за дорогой, я перебирал в голове все возможные варианты.
Забрать девочку у родственников невозможно. Никто не оформит на неё документы, прописку. Даже милиция здесь не поможет — для таких случаев существует заведённый порядок, который никто не станет нарушать.
Оставалось только надеяться, что с Таней всё будет в порядке, и она выдержит ещё один год учёбы.
Ладно! Всё, что могли, мы сделали. По крайней мере, теперь Тане не придётся каждый вечер наблюдать выходки пьяной матери. И даже если уроки она по-прежнему будет делать в школе — то хотя бы сможет спокойно отдыхать дома.
— Ну, как слетали, голуби? — спросил нас Фёдор Игнатьевич, когда мы вернулись в Черёмуховку.
Он сидел за своим столом, устало вытирая лицо крепкими ладонями.
— Добился, наконец, щебня! — поделился с нами председатель. — ещё бы немного, и снег выпал. Отсыпали бы дорогу по льду. А ведь прошу с самой весны — дайте щебня на ремонт улиц!
— Мы что-то не заметили, чтобы дорога лучше стала, — улыбнулся Павел и снова плюхнулся на стол председателя.
— Паша! — возмутился Фёдор Игнатьевич. — Опять ты за своё? Тебя в детстве мало пороли, что ли? А ну брысь со стола сейчас же!
— Да ладно, ладно
