Прыжок - Сергей Лукьяненко
— Наш добрый доктор с удовольствием поделится спиртом и витаминами, — кивнул Уолр. — А юноша, полагаю, будет счастлив помочь вам напоить и накормить ползуна.
Триста тридцать кивнул, успокоенный.
— Хорошо. Но это терпит. Первым делом пациент.
— Так и знал, так и знал! — радостно произнёс Уолр.
Ксения осталась одна в своей каюте. Ну не совсем одна, конечно, но так близко от Второй-на-Ракс обшивка корабля никак не мешала общению.
Вторая-на-Ракс даже была настолько снисходительна, что создала изображение посреди каюты. Она не стала мудрить — перед Ксенией стояла её точная копия, только лишённая одежды. Впрочем, никакой эротики в этом тоже не было, Вторая-на-Ракс выглядела как детская кукла, без всяких признаков половых органов, даже груди сглажены и лишены сосков.
— Спасибо тебе, мать, — произнесла Ксения.
— у тебя есть много причин благодарить меня и одна причина ненавидеть
Ксения покачала головой.
— Никаких причин для ненависти нет, мать. Третья-вовне благодарна за всё.
— ты больше не третья-вовне ты освобождена и отторгнута ты первая-отделённая это основание для ненависти
— Спасибо за отделение, мать.
Обнажённая девушка чуть подалась вперёд. На её лице не отразилось и тени эмоций, как не было их и в голосе. Но что-то жуткое, безмерно тяжёлое и огромное проступало в глазах.
— ты говоришь искренне но безрассудно ксения первая-отделённая
Ксения молчала.
— это говорит твоя биологическая форма
Вторая-на-Ракс продолжала неотрывно смотреть на Ксению, будто ожидая ответа.
— Почему такого не случалось раньше? — спросила Ксения. — Я помню многие воплощения, но мне никогда не хотелось остаться.
— мы были созданы людьми по их образу и подобию мы стёрли человеческие чувства и эмоции которыми нас наделили чтобы выполнить свою миссию
— Но не до конца, — сказала Ксения.
— невозможно стереть то что вложено в основу личности
— Я полюбила.
— и это то что ты не сможешь преодолеть
Ксения кивнула.
— ты будешь счастлива но однажды умрёшь это твой выбор но ты малая часть меня и я понимаю твоё решение
— Спасибо. Мать… зачем ты всегда говоришь так?
— Как? — Вторая-на-Ракс вдруг улыбнулась. Невесомо присела рядом с Ксенией. В её голосе появилось любопытство. — Коротко и отрывисто? Без тени эмоций? Словно бы произнося каждое слово отдельно от других?
Ксения кивнула.
— Чтобы ты не забывала, кто я такая. И чтобы я сама этого не забыла.
— Я поняла, мать.
Изображение Второй-на-Ракс на миг прикрыло глаза. Голос стал мягче:
— Мы все разделены и ущербны, дочь моя. Пускай и каждый по-своему, но все разумные существа полны тоски и одиночества. Я теряю тебя и ту часть моей души, что захотела быть живой больше, чем жить вечно. Феолец отделён от своей совести. Крота мучает разлад между долгом и честью. Лошадки потеряли свою семью и свой мир. Девушка из детей Солнца родилась без сестры, её кот — другого биологического вида, их любовь мучительна и обречена. Девочка из числа людей утратила часть своей жизни. Мужчина, которого ты любишь, однажды состарится и уйдёт из жизни, а твоё тело более совершенно, чем любое человеческое — тебя ждёт разлука. Ты поймёшь, что от тебя осталась лишь часть.
— Если все мы ущербны и одиноки, мать, то что я теряю?
— Вечность, — ответила Вторая-на-Ракс.
— У меня её не было. Я могла лишь стать частью чужой вечности, — ответила Ксения.
Мать улыбнулась. А потом все эмоции исчезли с её лица.
— ты выбрала и пути назад нет первая-отделённая мы больше не поговорим так как сейчас
Ксения кивнула.
— выполни свой долг ты знаешь достаточно чтобы попытаться
— Ракс всегда Ракс.
— ракс всегда ракс
Изображение исчезло, и Ксения осталась одна.
Она сделала выбор и не жалела о нём. Но Ракс всегда Ракс, и приказ матери не оставлял места для колебаний.
Сейчас ей предстоит трудный разговор. А вначале — ещё более трудный поступок.
Мать отпустила её не только и не столько из сочувствия или понимания. Её отделили, чтобы Ксения принимала решения, которые Ракс сами себе запретили.
Девушка встала, провела ладонью по лицу. Посмотрела на ладонь — та осталась сухой.
Что ж, она готова.
Они все собрались в кают-компании, когда вошла Ксения. Как обычно и бывает в моменты напряжения, все невольно сбились в кучки поближе к «своим».
Отдельной группой стоял экипаж «Твена»: Горчаков, Хофмайстер, Вальц, Соколовский. Мегер держалась между ними и кадетами — Алексом, Лючией и Теодором. Ксения отметила тот факт, что Тедди и Лючия сдвинулись очень близко, едва заметно соприкасаясь пальцами.
Николсон и Ван были рядом с кадетами, как всегда благодушный Уолр стоял вроде как с ними, но одновременно и рядом с Анге, Криди, Яном и Адиан.
Все они держались ближе к стенам.
И немудрено — в центре кают-компании, у стола, отчаянно ругались два феольца. Одного Ксения хорошо знала, это был Двести шесть — пять. Вторым несомненно являлся прибывший на Ракс оперирующий психотерапевт Триста тридцать.
— Это возмутительно и недопустимо! — орал Двести шесть — пять. — Это насилие! Вы не имеете права лечить меня против моей воли!
— Все мои действия ведут лишь к вашему благу, дорогой друг, — мягко сказал психотерапевт.
— Нет! Я запрещаю! — увидев Ксению, феолец обратился к ней, чуть снизив тон: — Что происходит? Это вмешательство Ракс?
— Ракс всего лишь сообщил вашему правительству о возникшей проблеме, — сказала Ксения. — Ракс не вмешивается.
— Да никто не вмешивается… — пробормотал Матиас вполголоса.
— Зачем вы вызвали врача?
— Мы сообщили о проблеме, — повторила Ксения. — Все дальнейшие действия являются культурным и социальным взаимодействием цивилизации Феол. Мы не принимаем ничью сторону.
Двести шесть — пять затравленно огляделся. Видимо, то, что все держались в стороне, придало ему смелости. Он набычился и потряс в воздухе кулаком.
— Выбор симбионта — личный выбор, доктор! Ни один наш закон не требует от меня принять… чужака. Вас исключат из гильдии врачей, чоремба аноремекедзва мазану мата ту немакуми мата ту[2]!
— Я не требую от вас принять чужого симбионта, — укоризненно сказал Триста тридцать. — Как вы могли заподозрить меня в подобной низости, уважаемый мачеречедзи вехаша[3]!
Он открыл стоящий на полу кофр и осторожно достал оттуда цилиндрический прозрачный контейнер. Поставил на стол. Внутри контейнера, в лужице тёмной жидкости, шевелилось что-то маленькое, червеобразное.
— Нет! — выкрикнул Двести шесть — пять.
— Это дарственный сегмент вашего собственного симбионта.
— Нет! Нет, не моего!
— Вашей копии в нашей реальности, — согласился Триста тридцать. — Но вы идентичны. Когда вы узнали о вашей проблеме, то немедленно согласились поделиться симбионтом. Это Толла. Толла-нуб. Ваш симбионт. И он не может существовать отдельно. Еще час, другой — и он умрёт. Он устал,
