Алеет восток - Владислав Олегович Савин
– Если подумать, то в Китае так же, как в Японии, переизбыток населения, – продолжил Валентин, – вся разница, что территория побольше, а значит, и емкость ее. Но так же ограничена – с востока океан, на юге джунгли, с запада Тибет и Гималаи, затем пустыни Гоби и Такла-Макан, на севере степь с варварами, да и холодно, чтоб привычное китайское хозяйство вести. А народ плодится и размножа ется – и рано или поздно его оказывается больше, чем территория может прокормить.
– В раннесредневековой Европе было похоже, – заметил Стругацкий, – но там все же в природе большее разнообразие, а значит, и уклад хозяйства, и национальный характер. Оттого сложилось много различных этносов, которые объединиться, в отличие от Китая, никак не могли. Как сказал товарищ Сталин в статье «Природные условия и нации», демографическое давление снимали частично междоусобными войнами, частично внешней экспансией – крестовыми походами, «Дранг нах остен» в наши славянские земли, а после очень кстати случились Великие Географические открытия, и европейская экспансия выплеснулась на весь мир.
«Ограбили бедного Льва Гумилева! – подумал Валентин. – О всей его “пассионарной теории” пока речь не идет, но само понятие “этнос” и прямая связь национального характера с природными условиями и способом хозяйствования показались Вождю очень своевременными. В иной истории он лишь чем-то там о языкознании разродился, о чем после благополучно забыли, – а тут он уже с десяток теоретических трудов под своим именем выпустил, начиная с “О государстве”, еще летом сорок четвертого, и завершая вот этим. Чем заслужил уважение кое-кого из ученых. Ну а мы, естественно, молчим. Хотя там не чистый перепев, но и творческая переработка – да и можно ли сказать “плагиат” по отношению к тому, что в этой истории еще не написано? Но продолжим учить щегла».
– И наступили китайцы на грабли. Верно сказано – чтобы в Китае выжить, надо стать китайцем, но есть и оборотная сторона, китайцы на чужбине живут плохо. Торговцы где-нибудь в Малайе это статья отдельная. Потому жизнь тут ценится куда ниже, лишний народ кормить не принято. Каторги в нашем понимании не было – для работы, вольных рук всегда хватало. Зато существовал ее некий аналог – в солдаты: тут защитники Отечества это не герои, а отбросы, которых не жалко. А тюремных сидельцев тут издревле полагалось кормить их собственной родне – и тюрем в нашем понимании нет, ну разве для высокопоставленных пленников, а простонародье сидит в вырытых ямах у крепостной стены, стражники ходят, родня узникам еду кидает, ну а если не принесет, значит, с голоду помрешь. Здесь тюрьме предпочитают наказания телесные – за малую провинность просто бьют, за более серьезную что-то отрежут, ну а выше разные степени смертной казни, от быстрой и безболезненной, до такой, что чертям в аду впору квалификацию повышать! Традиции седой древности, две тысячи лет так жили, и сейчас никуда это не делось. Но так как у них политика от уголовки не отделялась, то возможно, что там во дворе сейчас всего лишь лупят палками пойманного вора или иного мелкого нарушителя порядка. Раньше таких на городской площади наказывали, но теперь таскают туда, чтобы опять же наших проезжающих не смущать. Другое отношение к людям тут исторически сложилось, о гуманизме и не слышали. Ты здешние «круги ада» не видел, в том самом доме с красивыми иероглифами? Один из тех кругов наши острословы «рабским рынком» прозвали. Ну, мы с тобой это еще вблизи увидим, и не раз.
Стругацкий сбледнул еще больше. Вот что значит, не работал пока «в поле», не участвовал в боевых выходах, вся его карьера после Победы это советская военная миссия в Японии (зато хорошо в языке натаскался), затем разведотдел штаба ТОФ во Владике, где он заодно преподавал нам, «иркутским бобрам», японский язык (и каждый приезд на нашу базу воспринимал как на передовую под огонь – ну еще бы, такие люди, самого Гитлера притащили!), после в рамках «повышения квалификации» китайский язык изучал, даже умудрился заочником в московский универ поступить на восточный факультет, откуда сейчас и возвращается, экзамены сдав. Слушал лекции по китайской истории, культуре, языку – пусть теперь посмотрит, как это в натуре, без прикрас!
– Нас-то это некасаемо, – продолжил Валентин, – советские, что военные, что гражданские, местным законам не подвластны. И не только на территории КВЖД, где мы сейчас находимся, и которая есть неотъемлемая часть территории СССР, видишь, ребята в зеленых фуражках стоят, – но и на китайской тоже. Местные, даже если накосячишь, имеют право лишь просить нашу прокуратуру или комендатуру. Тут было вначале, что хунгузы в форму переодевались, нападая на наших, – и был приказ, пресекать огнем на поражение. А в результате полицаи с тех пор убеждены, что спросить документы у советского военнослужащего будет сочтено за смертельное оскорбление – как совсем недавно любой японец в мундире любого китайца безнаказанно убить мог, если считал, что тот его чем-то обидел. Так что не удивляйся, когда китайская полиция тебя на улице за десять шагов станет обходить и кланяться, чего угодно приказать господину – ну прямо как в колониальные времена!
– Это и нас унижает! – ответил Стругацкий. – Не только их. И развращает – а если кто домой вернется, привыкнув?
«Все ж мы непрошибаемые циники, – подумал Валентин, – в этом щегле, двадцати пяти лет от роду, идеализм еще сидит, что все люди братья, если, конечно, к классу эксплуататоров не принадлежат. А мы пережили уже крах этих идей – и сейчас, когда вторая попытка, боимся поверить до конца, чтобы снова больно не было. И уж совершенно нет в нас желания облагодетельствовать все человечество – только своих, к коим мы причисляем все же не одну свою нацию, а всех, кто встанет с нами в один строй. А прочие же – для нас безразличны!»
– А ты с этого кайф не лови – пользуйся по делу. Как русские из Харбина, сюда приезжая, внаглую присвоили эту нашу привилегию, и чуть что, зовут советский патруль. Китайские полицаи тогда сразу в сторону – вот только наши законы в чем-то даже строже. Например, за «дурь»
