Светлейший князь - Михаил Шерр
Большой чурбак поставили отдельно, шедший сзади всех мужчина средних лет, гладко выбритый, одетый в подобие рясы и в какой-то странного вида шапочке, типа тюбетейки, только черного цвета, накрыл стол однотонной серой скатертью, положил на него стопку толстых листов сероватой бумаги и какую-то шкатулку.
Подождав, пока все расселись на заботливо поставленных деревянных чурбаках, Петр Сергеевич продолжил, обращаясь ко мне:
— Как тут сказано, общество выбрало пять человек, можно сказать это наши лучшие люди, — бывший бергмейстер сделал паузу, закашлявшись. — И поручило нам всё решать. Отец Филарет сказал, что должны быть не только мужики, но и бабы от тех семей, где нет мужиков. Никто не сказал против отцу Филарету. Полночи шумели, пока выбрали, — Петр Сергеевич опять сделал паузу, теперь он правда улыбался, наверное много было интересного на тех выборах. — А шестым решили выбрать вас, Григорий Иванович, если отец Филарет скажет да. Слово отца Филарета все видели.
Господин Маханов обвел взглядом всех присутствующих. Всё молча кивнули.
— Еще отец Филарет велел не лается и во всем слушаться вас, Григорий Иванович. Слово ваше должно быть решающим, — Петр Сергеевич неожиданно перешел на «ты». — Только ты, Григорий Иванович, можешь нас спасти, считает отец Филарет. По следам за нами идут казаки, пощады от них не будет. Они за нами идут неотступно чуть ли не от Алтая. Так что, давай Григорий Иванович, говори.
— Петр Сергеевич, вы расскажите мне, кто здесь кто, — такого начала я не ожидал и решил немного потянуть время. Надо просто собраться с мыслями..
— Да, да, вы правы. Начинать надо с этого. Это, — Петр Сергеевич запнулся и после короткой заминки продолжил, показывая на женщину, — Лукерья Петрова, дочь Сергеева.
Говорил Петр Сергеевич медленно и тихо, видно было что ему даже говорить еще тяжело.
— Григорий Иванович, давайте дальше сами. Мне еще даже говорить трудно.
— Хорошо. Вы сказали, общество выбрало лучших людей совет держать и решать, я правильно говорю? И общество будет подчиняться нашим решениям и выполнять их?
Все подтвердили мою правоту.
— Отлично. Давайте поступим так, — я вспомнил, как еще вчера собирался просто жить, похоже просто не получиться. — Всех нас давайте будем называть Обществом. Собрание Общества, где выбираем и что-то решаем всем миром, называть Вече, как в старину на Руси было. — я сделал паузу. Еще секунда и я предложу просто невероятное для 18-го века. — Одинаковое право голоса у всех, и мужчин и женщин. Совершеннолетие с шестнадцати лет, — я посмотрел поочередно на каждого присутствующего. Молчание знак согласия, но все немного ошарашенны. — Нас всех, кого выбрали, так и называть, Лучшие Люди. И поэтому Лукерья Петровна Сергеева. Согласны?
— А наше собрание Советом Лучших. Я лично согласен, — поддержал меня Петр Сергеевич. Остальные молча стали кивать в знак согласия. Лишь Лукерья, зардевшись, громко выдохнула:
— Ой, батюшки, да что же деется!
— Да Лукерья, переименовали тебя, теперь ты не Лушка, а Лукерья Петровна, — со смехом сказал дедушка Фома, подняв кверху указательный палец.
— А ты, дедушка Фома, теперь, Фома Васильевич Иванов. А это Василий Иванович, а фамилия как будет? — Петр Сергеевич вопросительно посмотрел на полурусского-полуказаха.
Тот пожал плечами:
— Не знаю, Кузнец наверное.
— Тогда лучше Кузнецов. И ваши все тоже пусть будут Кузнецовы. Согласен?
Новоиспеченный Кузнецов развел руками:
— Как скажешь Петр Сергеевич.
Петр Сергеевич обратился к последнему неназванному человеку:
— А вы кто такой? Я вас не знаю.
Я внимательно посмотрел на этого человека. Как говориться за версту было видно, что это человек военный, был он чисто выбрит, короткие черные волосы тщательно расчесаны назад. Свою треуголку и офицерские перчатки он аккуратно положил на стол. Чистый темно-зеленый сюртукбыл застегнут на все пуговицы. Сидел прямо, держа свою офицерскую трость между колен.
— Я солдатский сын Ерофей Кузьмич Пантелеев. Мне двадцать пять лет. Был капитаном пехотного полка. Мне было приказано расстрелять ваш дозор, захваченный в плен, когда вы шли к Енисей. В плен взяли пятерых, их пытали, а потом решили расстрелять, — капитан рассказывал монотонно и без какого-либо выражения. — Расстреливать я их не стал, а решил перейти на вашу сторону. У меня было пять солдат, трое пошли со мной.
— Ерофей Кузьмич нас догнал и только благодаря ему мы перед порогом отбились от казачья, — Фома Васильевич продолжил рассказ бывшего капитана.
— Хорошо, вот и познакомились, а теперь давайте я продолжу. Ерофей Кузьмич, письмом владеете? — спросил я.
— Да.
— Если вам не трудно, ведите протокол нашего заседания, — я понятия не имел как это должно было звучать в 18-ом веке и поэтому сказал в стиле 21-ого. Но капитан Пантелеев меня прекрасно понял, пересел на чурбак возле импровизированного стола и достал из шкатулки перо и чернильницу.
— 14 мая 1776 года, суббота. Я весь внимание, Григорий Иванович.
План действий у меня практически был готов, да и собственно, что там планировать, мне лично все было ясно как белый день. Местность я знал прекрасно, а это самое главное.
— Ерофей Кузьмич, незваные гости сегодня могут нагрянуть или нет? — это было первое, что меня волновало.
— Нет, не могут, — а теперь капитан говорил уверенно и категорично. — Драка с казаками была вчера. Им в итоге досталось хорошо, казаки попали в нашу засаду и потеряли чуть ли не десяток людей. Здесь не Россия, тут десяток потерять трагедия. Они отошли и будут готовиться. Раньше завтра их не жди, но и тянуть не будут. Сейчас вдоль реки можно пройти только в одном месте. Обойти нас нельзя ни по воде, ни по суше. Там я оставил два дозора, если что предупредят. Но все равно, уходить надо не мешкая. Куда не знаю.
— Вот что я предлагаю, — я махнул куда-то на юго-восток. — Там верст пятьдесят-шестьдесят напрямую, есть благодатное место. Не Минусинская долина, но в здешних местах самое лучшее место для жизни. Это долина на реке Ус. Её называют Усинской, но можно еще как-нибудь. Народ там с Минусинских степей иногда бывает, но постоянных жителей нет. Проездом бывают пограничные казаки к
