Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)

В 1919 году Алленби стал фельдмаршалом и получил титул виконта Мегиддо. Он был Верховным комиссаром Египта и Судана, а после отставки в 1925 году стал ректором Эдинбургского университета. Его именем назван один из мостов через реку Иордан.

Во время Великой войны погибло почти 65 тысяч солдат – уроженцев Индии, 115 тысяч – из африканских колоний Франции, 59 тысяч австралийцев, почти 17 тысяч – из Новой Зеландии, 14 тысяч – из немецких колоний в Африке, 10 тысяч китайцев, тысяча выходцев с Карибских островов, 415 японцев…

…О судьбе Армана Лугару из департамента Овернь и Эмиля Лану из Нью-Орлеана официально ничего не сообщалось. Впрочем, ходили упорные слухи, что они, разведя огонь из ветхих кедровых балясин и бросив в него некое снадобье из старинного медальона, призвали Дикую Охоту, которая смела с лица земли и слабоуправляемого монстра вендиго, и самоходную газовую батарею – сконструированного в тайной германской лаборатории дракона с ядовитым дыханием.

«Да я сам видел! Шестерни всякие так и полетели в разные стороны! – при каждом удобном случае уверял благодарных слушателей боец из передового новозеландского дозора, который на свое счастье войти в ту деревушку еще не успел.

От самого селения тоже ничего не осталось. Отравленным насмерть было к этому времени всё равно, зато турки с немцами двинуться туда не осмелились.

Кто-то из офицеров штаба Алленби вроде бы даже заметил Армана и Эмиля, въезжавших в Дамаск вместе с Лоуренсом Аравийским и эмиром Фейсалом. Впрочем, в окружении виконта Армагеддонского излишне болтливых не было.

А жители Нью-Йорка не знали Эмиля в лицо. Но они радостно приветствовали всех «Гарлемских воинов», когда те в парадном строю шли 17 февраля 1919 года по Пятой авеню. Общественное негодование, коим сопровождалось формирование первого «черного» полка, протесты против того, чтобы негры получили привилегию сражаться и гибнуть наравне с белыми, – всё это было забыто. На какое-то время.

Наверняка ведал правду о своих товарищах только Лэрри. Но никому не рассказывал. И даже Джонсон, усердно искавший повод доказать неблагонадежность своего спасителя, тщетно пытался подслушивать его разговоры, но ничего в них не понимал. А подглядеть, с кем беседует мистер Хайд, и вовсе оказывалось невозможным. Даже если голос казался смутно знакомым. В знаменитый парижский ресторан «Серебряная башня», где Лэрри назначил кому-то встречу, Джонсона попросту не пустили. Так что последующей беседы он не услышал.

– Знаешь, я жениться собираюсь.

– Вот горе для местных девиц!

– От кого слышу, от праведника?! – воскликнул Лэрри. – Давно ли ты стал святым?

– Я?!

– Вот и я говорю, что не похоже!

– А кто она?

– Клэрис. Дочка полковника Неллигана, их часть еще до войны квартировала рядом с Манчестером. Я раньше ее считал совсем малышкой. И тут долго не виделись, а потом встретились. Меня словно огнем обожгло: куда ты, дурак, раньше смотрел?!

Лоуренс Джон Хайд вернулся в Англию к концу ноября 1918 года и, намереваясь жениться на мисс Клэрис Неллиган еще до Рождества, обратился за паспортом общего образца, в получении которого ему было отказано.

– Но мне обещали выдать паспорт еще в начале войны.

– У вас есть письменное подтверждение? Нет? Ну, видите… Хотя, если вы намереваетесь вступить в брак, вы можете получить необходимые документы. С одним условием.

– Каким?

– Вы официально признаете, что вы обычный человек, и подпишете соответствующую декларацию. Потому что на поверхности Земли всеми правами обладают только люди. Согласны?

– Нет.

– Тогда мы ничем не можем вам помочь.

– А я – вам. В следующей войне я не участвую.

– Мы обойдемся без вас.

…Через несколько месяцев после окончания Великой войны миллионы людей заучивали фразу «Мы не рабы, рабы не мы» из «Букваря для взрослых».

Тимур Алиев

Кинжал

Тонкий серпик луны в ясном ночном небе – словно кривой нож-бейбут на ковре из пестрой овчины. Светится, но не светит. Редкими крапинками россыпь звездочек вокруг него серебрится. И самые заметные среди них семь звезд семи братьев. Когда Алибек на них смотрит, сразу рассказы отца в ночном вспоминает – и про исход на небо семи сыновей богини вьюги, и про тропинку из рассыпавшейся соломы.

Сидит Алибек на расстеленной бурке, голову запрокинув и спиной к шершавому стволу прислонившись, а чтобы не уснуть, пятку одной ноги на носке другой держит. Стоит задремать, как нога соскальзывает, и Алибек в чувство приходит. Еще хороший способ не спать – покалывать себя чем-то острым. Так и делает юноша – висящим на поясе кинжалом тычет себя в бедро для бодрости. Наступает час, когда всё живое замирает – и лошади в стойлах перестают жевать, и собаки сворачиваются в кружок, прикрываясь хвостами, а в сон тянет даже тех стариков, что всю ночь кряхтят и ворочаются.

Но Алибеку нельзя спать, волка двуногого он стережет. Выжидает, когда пройдет мимо него тайной тропой из аула абрек Увайс. Долго парень искал удобное для себя место. И нашел. Прямо здесь лесная дорожка расширяется, переходя в покрытую густой травой поляну, – есть, где двум мужчинам развернуться.

Слева доносится шорох. Ветер? Нет. Всадник выезжает на поляну, едет, не скрываясь, даже башлык на голову не накинул.

– Эй ты, сын шакала, – медленно окликает его Алибек, выходя навстречу.

От неожиданности лошадь всхрапывает, да и наездник пугается, дергается в седле. Однако быстро успокаивается – одиночка ему не страшен, – лишь поглядывает по сторонам, коварного выстрела опасается. Потому и винтовку, что под правой рукой дулом вниз висит, в ход не пускает. Не верит он, что Алибек один, засады стережется.

Широко расставив ноги, кладет Алибек правую руку на рукоять кинжала. Всё! Вызов брошен. Даже света звезд достаточно, чтобы абрек увидел жест парня.

Но не принимает вызова Увайс, пускает коня прямо на парня, словно грудью хочет сбить его. Проворный Алибек плавно уходит с пути. Он мог бы слукавить, крикнуть, что сидит в засаде человек с ружьем, и, если не сойдет Увайс с лошади, то лишится ее навсегда. Однако не поворачивается язык у юноши на нечестную речь. Мнется Алибек, а абрек принимает его колебание за нерешительность и страх.

– Сопляк, – бросает Увайс, с презрением оглядывая парня. – Хочешь заработать на волке?

Кривится Алибек – хотя и молод, а понимает: на совесть бьет абрек, на награду в сто рублей за свою голову намекает – дескать, продать хочет его парень. Нет, не деньги нужны юному мстителю. И не поддастся он на уловки коварного врага.

– Шакал ты, а не волк. Падаль ешь. Отдай кинжал, что ты украл у отца! – кричит Алибек.

– Это мой кинжал. Я забрал его по праву победителя, – уверенно отвечает Увайс.

– Нет! Этот кинжал принадлежал еще отцу моего отца и семи поколениям моих предков, – возражает Алибек. – А ты вор! И убийца. Ты ударил отца в спину.

И не выдерживает Увайс оскорблений, спешивается с коня. Понимает: винтовкой парня не запугать, это ясно, стрелять в него – подло, с коня же биться несподручно, даже свесившись в седле. Да и не до трюков ему таких сейчас – живот полон вареного мяса и галушек, что наелся он у вдовы в ауле.

Легко – словно и не весит с годовалого бычка, – спрыгивает с лошади опытный в стычках Увайс, чувяки лишь траву приминают. Тоже кладет руку на рукоять. Ту самую, родную, отцовского кинжала.

Скрипит зубами Алибек при виде жеста – оскорблен он за память предков, и в ответ выдвигает свой кинжал из ножен. Бой начинается. Показать обнаженный клинок всё равно что взвести курок, следующее действие – выстрел. Когда кинжал покидает ножны, впустую им никто не размахивает.

Стремительно сближаются противники: кинжал – оружие близкого боя. Один удар, одно движение могут решить исход схватки. Только не может понять Алибек – враг идет на него, всё так же держа ладонь на рукояти висящего на поясе кинжала. Что задумал коварный абрек?

Вдруг вспоминает юноша уроки отца – смотреть нужно не на руки, а в глаза, они выдадут, если враг что-то задумал. И спасается в последний миг. Будто огонек пробегает в зрачке Увайса, и Алибек резко падает в сторону, уходя от нападения, лишь молния обжигает предплечье. Увайс таки зацепил его! Но как?

Смеется хитрый враг при виде опрокинувшегося на спину Алибека. Уверен, что победил, даже не спешит добить. Что есть сил вглядывается парень в абрека, и с трудом в темноте замечает – зажат в его левой руке кинжал – простой, черный, без всяких украшений, и оттого удобный для грязной работы убийцы. Вороненый клинок не отсвечивает, рукоять из абрикосового дерева черна как душа владельца, да и ножны, обернутые шагреневой кожей, под стать кинжалу.