Олег Мазурин - Убить отступника
– Хорошо. Завтра же я отправляюсь в путешествие.
Снетков доброжелательно посмотрел на капитана. Слова прозвучали вполне искренне.
– Удачи вам, капитан. Храни вас Бог.
– Спасибо.
Вот что было вчера. А сегодня поутру Голевский написал письмо своей тете о том, что надолго уезжает и оставляет все на управляющего Аристарха. Тетя уже собирается в Петербург, но видимо, не суждено им свидеться после многомесячной разлуки. Увидятся после вояжа, если все будет благополучно. Не забыл написать Александр и краткое послание своему брату. Сын Кузьмы по-мальчишечьи шустро сгонял на городскую почту, отнес письма. Игнат помог Голевскому собрать чемодан, Александр Дмитриевич взял шкатулку, любовное признание Даши, Евангелие, с десяток любимых книг. Подошел к иконе. С надеждой взглянул на лик божий.
– Спаси и сохрани. – И начал молиться.
Вошел Игнат и доложил:
– Барин, лошади готовы.
– Хорошо, Игнат. Ступай, голубчик, я позову тебя.
Старик кивнул и вышел. Голевский дочитал псалом, сказал «аминь!» и перекрестился.
Посидели на дорожку, вздохнули, встали. Кухарки и горничные всплакнули, даже управляющий Аристарх прослезился. Все вышли во двор. Игнат вынес чемодан, погрузил в почтовую кибитку. Голевский сел в нее, Игнат – рядом.
…Северная Пальмира осталась позади.
Голевский погрузился в сон. Двадцать две версты – и вот уже почтовая станция София. Следом другая, третья… Заночевать он решается в славном городе Новгороде, в гостинице.
Глава 4
Утром 2-го октября Голевский покинул Новгород. Проехав Крестцы и Валдай, капитан заночевал в селе Хотилово. На следующий день снова отправился в путь. Проскакав верст сто, остановился на почтовой станции Медная. В тридцати верстах отсюда была уже Тверь. Александр Дмитриевич решил немного передохнуть и перекусить. Коляску так трясло на ухабах, что ему чуть не сделалось плохо. Станционный смотритель, седой худощавый старик, встретил его любезно. Посмотрел подорожную, кивнул.
– Лошади сейчас будут готовы, ваша милость. Не изволите ли чаю? А может, и покушать?
– Да распорядись, голубчик, я чертовски голоден.
– Сию минуту. Глаша!..
Жена смотрителя, тоже худенькая, косоглазая старушка, поняла мужа с полуслова и наказала дочери насчет чая. Дочка метнулась разжигать самовар. Игнат остался на улице у коляски. Присмотреть за ней и помочь ямщику запрячь лошадей.
Почтмейстер не успел вписать в книгу номер подорожной капитана, как в дом вихрем влетел бравый обер-офицер в гусарском ментике и доломане темно-синего цвета. Голевский сразу же узнал лихого кавалериста. И как его было не узнать! Известный бретер Цаплин. Поэт, кутила, храбрый вояка. Когда-то любимчик великого полководца Н. Н. Раевского. Семь лет назад на глазах Голевского от выстрела поручика скончался родной брат известного декабриста Ивана Анненкова – Григорий. Голевский был секундантом на той злополучной дуэли. На лице гусара виден шрам от сабли французского кирасира. За одну из дуэлей Цаплина, тогда ротмистра Павлогорадского гусарского полка, отправили рядовым-драгуном на Кавказ в действующую армию, он достойно сражался с горцами, отбыл наказание, снова заслужил офицерское звание и снова числится в гусарах, только уже Ахтырского полка.
Цаплин не стал отдавать честь капитану, хотя по званию был младше Голевского. Это было вполне типично для того времени. Отдавать честь или подчиняться приказу старшего по званию, но только другого полка, пусть даже и того же рода войск, не очень любили в армейской среде. Поэтому кавалерист Цаплин лишь небрежно кивнул и тут же грозно гаркнул смотрителю.
– Лошадей, каналья! Живо! Ну!..
Старик съежился и с немой мольбой посмотрел в сторону Голевского, как бы ища его поддержки. Запинаясь, проговорил:
– Никак, нет-с, господин офицер, лошади отданы, вот-с господин капитан, он прибыл ранее вас и посему берет-с коней. Остальные в разгоне. Вот так-с…
– Что-о-о?! Нет перекладных?! Как так?! Сгною в Сибири!..
Бедный старик потупил взор, не решаясь взглянуть в сверкающие бешенством зрачки поручика, но все же осмелился повторить свой отказ.
– Лошадей нет-с, они отданы господину капитану. Да-с, вот так-с.
Тогда офицер с чувством собственного превосходства посмотрел на Голевского.
– Черт возьми! Надеюсь, вы уступите мне коней, капитан?
– А по какому такому праву, поручик, не изволите ли объяснить?
– Мне нужнее! Мне срочно!
– И мне весьма необходимы лошади, сударь. Я тоже тороплюсь.
– Что же, выхода нет. В таком случае мы будем стреляться, господин капитан, – будничным тоном произнес гусар, как будто пригласил выйти погулять или выпить по бокалу шампанского. И объявил: – Победитель получает лошадей. Вот такой менуэт получается, да-с.
Смотритель и его жена открыли рот от удивления, а Голевский, ошеломленный столь неожиданным вызовом, какое-то время приходил в себя (вот попал в историю!), но потом собрался с мыслями и натянуто улыбнулся:
– Вот как. Интересное предложение. А стоит ли овчинка выделки, поручик? Драться по такому пустяку? Не глупо ли?
– Струсили, сударь? – хладнокровно поинтересовался гусар-забияка.
– Я?! – продолжил улыбаться Голевский. – Отнюдь, поручик. Отчего вы так решили?
– Значит, будем стреляться?
– Конечно!.. Дабы вы не усомнились в моей смелости. А то подумаете бог знает что… Но, однако ж, позвольте, поручик, что за моветон драться без секундантов?.. Как это, сударь, право, не понимаю?
– Так точно, будем драться без оных. Да и зачем они нам, капитан? Офицерская честь не позволит нам слукавить при проведении поединка. И лишние очевидцы нам ни к чему. Неужели я не прав, капитан?
– С вами трудно не согласиться, поручик. Но позвольте узнать, на скольких шагах будем стреляться? Да и как? По жеребью или на счет, или по знаку?
– По знаку. Зачем полагаться на случай? И на тридцати шагах. По десять до барьера, каждому, и десять шагов для убойной дистанции. Осечка считается за выстрел. Если мы оба промахиваемся, то дуэль возобновляется вновь. До полной сатисфакции одной из сторон. Ну, как, идет, милостивый государь?
– Хорошо, я принимаю сии условия, сударь. А позвольте узнать, а что же послужит нам знаком для выстрела, ведь у нас нет секундантов?
– У меня есть часы с боем. Заведем их, и третий удар часов будет означать для нас команду «сходиться!»
– C'est excellent, monsieur. Je n'ai rien contre. Je suis d'accord[5].
– Вы воспользуйтесь своими проверенными пистолетами, капитан?
– Конечно, сударь.
– Я тоже…
Дуэлянты, прихватив оружие, вышли во двор…
Эх, дуэль, дуэль!.. Будь она неладна! На веку Голевского было всего две дуэли. И они не имели для него каких-либо неприятных или серьезных последствий, вроде ссылки на Кавказ или в Сибирь. Одного франта он ранил в ляжку, второго пощадил, выстрелив в воздух. Но что будет на этот раз? Только Богу известно. А ведь ничто не предвещало такого поворота событий. Ехал, никого не трогал. А тут…
Голевский призадумался.
«А кто сказал, что путь будет легким? Да и случайна ли эта дуэль? Вполне вероятно, что ее могли подстроить».
Цаплин бросил черную лайковую перчатку на пожухлую траву, обозначая край дистанции, и отсчитал от нее ровно десять шагов.
– Десять! – воскликнул он азартно и воткнул саблю в землю. – Это послужит вам барьером, сударь!
– Благодарю за заботу, поручик! – насмешливо крикнул Голевский и добавил. – Пусть будет так!
Гусар отмерил от сабли такое же расстояние… Скинул доломан на проплешину и громко объявил.
– А это мой барьер, сударь!
Голевский кивнул.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть… десять! Вот и ровно тридцать шагов! Это мой край!
Вторая черная перчатка полетела на траву.
Поручик достал свой кавалерийский пистолет, а Голевский свой – армейский, чей ствол обычно немного длиннее кавалерийского. Дуэлянты проверили свое оружие, прочистили, зарядили пулями, насыпали пороху на полки, взвели курки.
– Вы готовы, капитан? – осведомился Цаплин.
– Да.
– Сходимся, как и договорено, после третьего удара. Целимся и стреляем в произвольном порядке.
– Хорошо, поручик!
Голевский перекрестился, поцеловал крест. Цаплин завел часы и положил у доломана.
– Расходимся, капитан! – крикнул гусар. – Трехминутная готовность!
– Хорошо!
Офицеры встали на исходную позицию. Боком к друг другу, чтобы уменьшить зону обстрела, правую руку с оружием согнули в локте, а левой, как опытные дуэлянты, прикрыли бок. Поручик был на редкость спокоен и невозмутим, видимо был абсолютно уверен, что подстрелит Голевского как куропатку. А капитан, напротив, волновался.
«Надо успокоить дыхание, дышать ровно. Шагов навстречу делать не буду, останусь на месте. Просто прицелюсь и выстрелю. Вот такая нехитрая стратегия. Главное, чтобы пистолет не подвел в нужный момент. Только бы не осечка!»
