StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования
Арина уселась прочно на босых ступнях, а Пелашка подобострастно подлезла под ней и принялась задирать сарафан, как платье с барыни. Когда сиськи Аришкины выпали, мягко стукнув по носу расстаравшуюся девку, Арина засмеялась: «Вот умелица! Дура набитая, барыню толком не может раздеть! Ну-к лижи мне, Пелашка, пизду!» И подальше откинулась голая, разухабив колени руками сильней и всю выворотив свою мандень девке прямо в лицо. А Пелагея так вся и затряслась. «Как, Ариша?.. Как, барыня?..»
– Какая я тебе Ариша? С дворней путать меня, дрянь паршивая? Ну как я тебя за волосню! – Аришка вплелась пальцами в густые мягкие волосы на Пелашкиной голове, – Отвечай, дура-девочка, кто тебе я? Разве не барыня?
– Барыня! Барыня! Отпустите, я стану хорошая! Моя барыня!
– Ну так лижи вонючку мою, дура глупая! – Арина с силой пригнула присмиревшую девку головой под живот и плюхнула лицом её о свою пизду. – Или на вкус не така? Или не нравится? Ну, лижи, говорю! Это – барыне рай…
Арина блаженно закрыла глаза, а Пелагея испуганно захлюпала по пизде у неё языком, будто вылакивая.
– Ну чего? – оторвала из-под живота перепуганную Пелашку, – Что – не нравится?
– Солёная больно уж, барыня!..» «
– Ничего! – Аришка вновь вжала товарку в пизду, – Это ссала я потомучтое… Да ты не боись, дура, в рот тебе не нассу! Хоть по-барски бывает не то ещё… Ты получше учись, мягше, мягше бери, да повыше чуть… Там от секель торчит – ага… Самый баловень!.. Дуй на него, плюй, да соси, дура глупая… вот… вот… умница… Ох-хо-хо мне с тобой…
Арину на раз забрало. Заходилась вся, занатужилась, стала жопой дрожать. По волосам девку справную уж не рвёт – гладит ласково. И догладилась: прыснула той из пизды прямо в рот. Пелагея отпрянула тут же в испуге: «А!» А Арина уж вся на луну лицом и от смеха трясётся, что и не перестать. «Барыня, барыня!», Пелашка в голос звать, да не может дозваться, вновь спугалась аж.
«Ох и дура же ты, хлопка грязная! То любилась я так! Как на небе была…», Арина потрогала себя за пизду, «А чего испугалась-то, глупая? То ж не всалась я, то у баб от любви приключается такой ключ-ручей между ног! Аль не знала?»
– Не знала, барыня… – Пелашка от испугов своих давай уже отходить.
«Ну так знай!», Аришка довольная, пизду нежно почёсывает, «Да так уж и быть – становись, ублажу! Давай рачки и пяться ко мне, пока жопой не уткнёшься в меня. А там понравится…»
Вот те и раз – вмиг обрадовалась Пелагея перемене блаженной в «барыне». Поопёрлась на карачки и задницу уже суёт Аришке в глаза.
– Да осторожней, ишь прыткая! Барыне, чай, суёшь-то мандень, а не конюху! Не бздеть, смотри у меня, пока я с тобою вожусь! Удержишься?
«Удержусь… матушка…», Пелагея уж вся напряглась в ожидании.
– Ну посмотрим… – Арина за жопу взяла, булки в стороны растопырила, зачернела дыра в волосах, – Ох ты, дура, кудрявая же у меня! Волосни понабьёт полон рот. Ну, да ладно уж…
Арина подлезла под задницу, ртом схватилась за волосатый зев девки и тут же спустилась до низ, ухватив прочно в губы сосок баловника её секеля. Пелагея раскрылась вся в рот тут же: крика нету как нет, а рот рыбою сам раззевается и о чём-то безмолвно кричит, как орёт. Наконец-то сорвался: «Аах-ххх-хаааааа! Ааааааа! Ааа!» На весь лес ночной так, что теперь уж смеялась луна над землёй. По деревьям проснулись два филина, метнулась устроившаяся было уж ночевать в утро раннее летучая мышь, да невесть где на деревне взметнулся с насеста петух. Пелагея стояла, оперев руки в колени дрожащие, задом топырилась навстречь полюбовнице и орала так, что хорошо хоть за полдня ушли далеко – не то вновь побудить опять барыню? Наконец залегшало и ей: жопа будто сама вся задёргалась и выпятилась, колени согнулись, глаза заплакали, а Пелашка утратила чувства все, сильно сдерживаемая лишь Аришкиными руками не пасть.
Но очнулась всё ж уж на земле. Рядом Аришка лежит, протянулась, да веточкой отгоняет с себя, да с ней комаров. «Моя барынька!», подалась вся к Аришке Пелашка изнеженная. «Всё, Пелашенька, наеблись уже. Я тебе больше не барынька. Люби меня так, если хочешь. Завтра, как не забуду, поиграем в наоборот…»
«Это как же, Ариша, «в наоборот»? Я совсем не пойму…», Пелашка похоже на небе всё.
«Дуронька глупая!», рассмеялась Аришка, «Слушай, что барыня говорит. Завтра ты будешь барынькой, а я хлопкой лишь чуть от навоза оторванной. Поняла? Ну и вот. Спать теперь. Ох и спать же теперь в самый раз…»
Лесовик
“– Чаща чем страшна?
– Там ведмедь…
– Какое там! Уж бы лушше ведмедь…”
«Заповедная стать», повесть козацкая.
По темноте шарахаться – кажн куст чародей. А когда заблудился того. Второй день на излёте, а лыка нет. Ужнось барыня отблагодарит, только вернись к ней в срок!
Стали Арина с Пелагеею в унылую жить. Хоть болота окончились к вечеру, да чуть отплескались в речном бочажке – другая беда. Темнеть стало по лесному скоро, урывисто, не успел оглянуться следы не ищи.
«Да тут же он, тут же был!», Пелагея как самый опытный из двух проводник в отчаяньи почти што уж речь ведёт, «Здесь торчал всегда, треклятый, как пень!» «Да ты не тревожься, Пелаша, так!», успокаивает как может сама на неполных коленках Аришка-то, «Найдём этот твой лесок раньше позже ли. Может утром уже?» «Да как же позже-то, Аришенька!», Пелагея горячая, «Барыня ведь не спустит денька. Будут задницы наравне с лыком отодраны, а меня так и вовсе поди с дворни вон – зачем леса не знает, когда в нём росла?» Ну и ещё походили чуток. С пользою – у Аришки синяк над коленкою чуть не светит во тьме, а Пелагея драчку нашла, что насилу с неё и повыпуталась, руки-ноги все сполосовав. Филин ухнул. «Пелаш!», взмолилась Аришка без сил уже, «Давай завтра ужось искать-то. Вон луна уж, гляди, занимается! Я и вовсе боюсь здесь в лесу: а ну вдруг как с тобою и сами мы потеряемся, тогда-то как?» «Да мы и потерялись уж…», вздохнула Пелашка, как совсем на себя непутёвая, «Я не знаю дороги, Ариш…» «Нет, ты так меня не пугай», говорит тогда Аришка рассудительно, «Это я могла потеряться в лесу, если бы без тебя и одна. И со страху б тогда померла. Вона сыч как кричит-надрывается. Я бы сразу то знала – по мне! А ты потеряться не можешь, ты просто устала пока. До утра. И я с тобой не боюсь. Давай где-нибудь спать». «Да где ж спать-то тут, кругом буерак! Хоть прогалинку какую бы выискать…», чуть поуспокоилась Пелагея впрямь.
И уж почти што нашли. Когда глядь – впереди будто проблеск. Ведь свет! «Пелаш, что это там?», Арина первая высмотрела, рада вся, «Поди, огонёк?» «Огонёк…», да Пелаша сторожка-та вдруг с чего, «Ты годи, Ариш, прыгать-скакать. В лесу ночью свет тоже дело боязное: лихой, аль не лихой человек зажёг?» «Да с чего же лихой?», Арина озябла уж вся – ей бы до костерка, «Да и можно лишь чуть подойти – посмотреть. Нас не видно-то будет во тьме, поди!» Ну пошли. Когда ближе, а нету костра. Есть баян зато. Надрывается где-то, как дурень от радости, приглушённо порою визжит. Пересмотрелись между собой Аришка с Пелашкою, да на опушку и вышли. Стоит хата. Волшебная по всему. В окна свет мало льёт, так и двор подсвечён. У крыльца слева чертит собака круги вьюн-волчком в плясовую даёт. А от права с крыльца танцует кошечка, да такая изящная вся, будто вырисованная. А из избы гудит гудом баян-кудесник. Что же – надо идти, смотреть, как бывают таки чудеса!
Подошли до окошка кругом, да стоять осторожно заглядывать – а там кто? А вот там борода в потолок, нега страстная. Баян на руках, а коленки как сами сплетаются – аж заходится друг дорогой в самопляске своей для себя!
«Это ж кто таков, чудь непомерная?», Аришка приставилась в угол окна. «Мабуть это и есть лесовик!», Пелагея ей, «Бают в этих краях он и селится…» «Да какой же такой лесовик?», не понятно Аришке ни что. «Барыни лесовик чудной», пояснять Пелагея ей чуть шёпотом, «Я сама-то ни разу не видела, да им детишек, как непослушный кто, отродясь на деревне пугают всех! Вишь вон страшный какой, борода! Ариш, а Ариша? Втечём?» «В лес, Пелашка? Ты глупая заново? В лес идти не пойду, там мне больше ещё будет боязно!», Аришка сразу-то видно, что лесовиком ещё с детства не пуганная. А зря. «Да ты што! Што ль – к иму?», вся Пелашка дрожать взялась, «Так иво ведь у нас днём боятся-то, а то в ночь вже!» «Ты зря не горюй!», ей Аришка, как маленькой, «Меня матка учила не бояться вдвоём мужика! Ну и што страшный што? Ну как всё же не съест! Пошли…»
О лесном барыни Осипе слава громкая шла порой. И в баринах будто был, и в купцах, и в подрядчиках служилых, мол, числился. А к барыне вольным наймитом пришёл и запросился сам дальний лес хранить-остерегать. От кого там и что хранить, да остерегать – вопрос тот ещё, потому как для мужицких порубок был слишком удалён лесок, охота же в барском лесу как-то не возбранялась и искони. Но что верно, то верно – при Осипе перестал в чаще и медведь шалить. Весной голодной и то не баловал, ушли случаи, чтоб кого заломал косолапый в нечаянности. Деревенских охотников будто знал Осип наперечёт, да и они знавали его; в деревне же появлялся раз, небось, не в пять лет. Да виду такого был, что и впрямь лишь детей стращщать – одним словом чудовище лесное и есть. Бабы, правда, вот баяли…
