Сергей Щепетов - Последний мятеж
– Вот так, значит. Поиграли…
Заметив, что Вар-ка рассматривает капот, покрытый мелкими вмятинами и царапинами, усмехнулся:
– Это не пробивает. Только мясо.
После третьей сигареты Марбак почти успокоился, попил воды и завел двигатель.
Дорога все так же петляла между скал, солнце собиралось садиться.
– Да… Так вот: остались мы с сыночком без лодки, без посуды и без мази от комаров. Все остальное кое-как собрал. Харчи почти все уцелели, только мешок с консервами сразу ушел на дно – так и не достал. Вроде бы и пустячок, а попробуй-ка сварить бобы или крупу без кастрюли! Хорошо хоть на второй день банку пустую нашел из-под консервов – она нас и спасала. Маленькая, правда, оказалась: чтобы поесть – три раза варить надо…
Десять дней мы шли: реку не перейти, ни дорог, ни троп никаких нет и от воды далеко не уйти – я все лодку найти надеялся. Так вдоль реки и лезли по кустам, по скалам. А он ничего – не ныл, не плакал, даже рюкзак нес, пока сил хватало. Только много ли на него навьючишь, на десятилетнего-то… В общем, выбирался как один, а отвечал за двоих…
На десятый день горы кончились. Дальше – равнина и леса непролазные до горизонта. В этом месте, я знал, на том берегу тропа к поселку проходит – за пару дней дойти можно. Только как на тот берег-то попадать? И перекат перед нами последний – с этой стороны ну никак не перейти. Точнее, неясно: может, и перейдешь, но если под тем берегом слишком глубоко будет, то назад уже не вернуться – только плыть – то ли на берег, то ли в гости к Богу. А сил-то уже нет, да и продукты кончаются.
Три дня мы у того переката простояли. Я все на воду смотрел – может, спадет хоть чуть-чуть. И действительно, спадала, но на четвертый день опять начала подниматься! Ну, все, думаю, надо идти, пока хуже не стало. На перекат решил не соваться – попробую вплавь, заодно и часть барахлишка перетащу. Переплыл в одном месте, вернулся – плохо, еле жив остался, вода-то ледяная, течение мощное, а плыть долго. Ладно, кое-как отогрелся и поплыл в другом месте. Оказалось – еще хуже. Еле выбрался. Это я сейчас уже старый, а тогда молодой был, здоровый, и все равно… Да… Почти все шмотки оказались на том берегу, обратной дороги нет, а с пацаном что делать, не знаю – то ли к себе привязывать, то ли порознь плыть, а его на веревочке пустить – получается, так и так оба утонем…
Низкое уже солнце слепило глаза даже сквозь очки, скалы казались раскаленными добела. Трудно, трудно вот так представить себе ожог ледяной воды, вспомнить щемящее чувство, когда дыхательные мышцы и горло сводит судорогой от переохлаждения, а руки и ноги еще работают…
– Знаешь, что он сказал мне, пока я лежал, стучал зубами и мучался? Он сказал: «Папа, мне скучно, мне нечем заняться. Сделай мне чаю, я хочу пить!» Ну, думаю, все, парень! Идем через перекат! А там – как получится: если любит Бог сына своего народа, может, и выплывешь! Встаю, снимаю штаны и ему говорю: раздевайся, мол, в одежде сильнее сносит. А он меня теребит: «Смотри, смотри!» Поднимаю голову – лодки! Возле нас, у самого берега! Туристы приплыли: «Как рыбалка?» – спрашивают…
Марбак замолчал, закурил новую сигарету.
– И что он теперь?
– Что-что! Работать не хочет, учиться не хочет, только девок трахать… В армии служит. Он же белая кость, человек первого сорта – идуг, рожденный на земле предков… Так, подъезжаем!
За очередным поворотом открылась равнина, и Марбак остановил машину. Это была даже не равнина, а скорее плоская межгорная впадина в виде блюдца километров пять в поперечнике. Вдалеке, на самом низком месте, виднелось какое-то строение и, даже, кажется, зелень. Марбак вздохнул:
– Почти приехали.
К дому они подъезжали в густых сумерках. Фары не работали, и Вар-ка с трудом успел разглядеть, что дом каменный или бетонный, имеет форму куба с плоской крышей, окна есть только на втором этаже. Рядом еще одно строение поменьше, вроде сарая, и там что-то тарахтит. Дальше просматриваются какие-то грядки с низкими кустами.
Марбак забрал из машины только винтовку и пошел в дом. Вар-ка двинулся следом. Жилым, кажется, был только второй этаж – комната площадью метров тридцать. Здесь находилось все сразу: стол, две трехногие табуретки, холодильник, газовая плита, не застеленная кровать с грязноватым бельем, на полу у стены большой телевизор и напротив него плетеное кресло-качалка. Все окна чем-то плотно закрыты. Освещалась комната сильной лампочкой без абажура, свисающей с потолка на проводе.
– Сортир и душ там, – Марбак ткнул пальцем в маленькую дверь слева, взял с телевизора пульт и рухнул в кресло. Экран засветился, и там поплыло бледное изображение окрестной пустыни, окаймленной низкими скалами. Марбак двигал кнопками изображение минут пять, потом положил пульт на пол и стал расшнуровывать ботинки:
– Кажется, пока чисто… Что ты смотришь квадратными глазами? Здесь есть вода! Здесь полно воды! Я же знал, какое место выбрать: мы в ядре синклинальной складки, в каменном корыте. За два зимних месяца здесь выпадает больше метра осадков, но вся вода по трещинам сразу уходит в глубину. А потом весь год сочится сюда по слоям. Они мне не верили, смеялись! Потому, видать, и процент за ссуду назначили символический! А я-то знал! Здесь же на крыльях водоупорный слой выходит – ну, некуда воде деваться, должна быть вся здесь. Так и оказалось! И совсем не глубоко…
Марбак снял ботинки, стянул пропотевшую рубашку, швырнул в угол кепку с длинным козырьком. Его бледный череп едва прикрывали пряди слипшихся волос, зато грудь и спина густо поросли седой шерстью.
– Про водоупорный слой я им, конечно, не сказал. Да и место выбрал не совсем там, где показал на карте. Но, сам понимаешь, никто не возражал – тут дело тонкое, политика… Ладно, сейчас жрать будем!
Он поднялся и, шлепая босыми ногами по неровно уложенной кафельной плитке, проследовал в санузел. Что было потом, Вар-ка так и не узнал. Он сел на неприбранную постель, привалился к прохладной стене и… отключился.
Проснулся, точнее, очнулся он от тряски и грохота. Окна открыты, на улице, кажется, раннее утро. За стеной еще раз рвануло, ветер занес клубы желтой пыли и вонь сгоревшей взрывчатки. Голый по пояс Марбак сидел на корточках у стены и говорил с кем-то то ли по рации, то ли по мобильному телефону с коротким хвостиком антенны:
– Да, да, все в порядке! Бьют из минометов, пока не пристрелялись. Нет, минут через двадцать, не раньше. Не волнуйся, майор, никуда ты не успеешь! Увидимся на том свете! Бывай! – и он отключил рацию.
– Хо, хо! Не будет никаких вертолетов: у местных миелсумов полно таких штучек, вроде той, из которой ты умудрился не попасть в машину! Вертушку такой сбить – как два пальца! Самый тупой миелсум сможет, лишь бы не ближе ста метров, а там она сама ловит работающий двигатель. Нужно стрелять в другую сторону, чтобы…
Рвануло два раза подряд у самых стен.
– Ого, быстро они!..
Вар-ка тоже перебрался в угол под стену:
– Послушай, это же… ловушка!
– А кто сказал, что нет? Конечно, ловушка! Э-э, что там?
Марбак привстал и выглянул на улицу через край подоконника. От дальних скал к дому широкими зигзагами неслись две машины.
Марбак на четвереньках перебежал в другой угол, где на полу лежала его винтовка. Он щелкнул затвором, что-то покрутил в прицеле.
– Значит, так: делаем раз!
Он метнулся через комнату и встал в межоконном проеме.
– Делаем… два!
Вскидывая винтовку к плечу, он высунулся в окно, выпустил две короткие очереди и опять спрятался. Переложил оружие в левую руку:
– Делаем… три!
Он выпустил длинную очередь с левой руки в соседнее окно и упал на пол. Вар-ка успел увидеть, что одна из машин кувыркается, а другая лежит на боку, вращая колесами. Комната наполнилась стуком, визгом и пылью. Пули крошили штукатурку на стенах, брызгали осколками кафельной плитки с пола… Когда чуть затихло, Вар перебежал под окно к Марбаку. Тот усмехнулся:
– Это ихняя молодежь резвится. Из многодетных семей. Жизнь у них бедная и скучная, перспектив никаких. Такую жизнь и отдать не жалко… за правое дело! Странно только, что им машины дали, могли бы и пешочком с тем же успехом. А снайперов у них раньше не было, не иначе – наемники!
– Слушай, Марбак, ты…
– Я, я! Ты что, совсем дурак? Так ничего и не понял? Моя ферма на ничейной земле. Она сейчас – ничья! Я умру, защищая ее, и она опять станет нашей! Не обязательно завтра – через год, через десять, двадцать! Все политики могут отдыхать! Это закон Священного Свитка, закон народа идугов! Мне пятьдесят пять лет, у меня полно долгов, толстая крикливая жена, взрослые дочери и единственный сын – раздолбай. Что мне… А ты можешь уматывать! Валяй: если машина цела, я прикрою!
Его прервал новый звук – какой-то гул и грохот. В противоположное окно Вар-ка увидел, как из-за скалистого гребня вдали почти одновременно вынырнули три вертолета. Они пошли на предельно малой высоте по кругу, поливая пустыню пулеметным огнем. Вот ведущий сменил курс и направился к дому. Совсем близко за окном мелькнул иероглиф или символ, нарисованный белой краской на сером борту: ломаная линия и три короткие косые черты под ней. Марбак вытаращил глаза и стал подниматься с пола, забыв о снайперах:
