Андрей Ерпылев - Имперский рубеж
Перейдя реку по Никольскому мосту, молодой человек поднялся по ступеням, ведущим к храму. Только не в главный, «парадный» зал, а в скромную Георгиевскую церковь, расположенную в основании здания. Несколько лет назад он уже бывал там вместе с отцом и до сих пор помнил низкие, какие-то уютные своды, навевающие мысли о старинных боярских теремах, запах воска и ладана. Почему-то сейчас, перед дальним и опасным путешествием, ему захотелось пообщаться с Господом именно так, приватно, а не чувствуя себя крошечной букашкой…
Бросив серебряный гривенник в церковную кружку, Саша взял тонкую желтую свечку и прошел, стараясь не слишком стучать каблуками, внутрь…
* * *— Извините, у вас не занято?
Средних лет человечек, одетый в темное пальто и котелок, указывал пальцем на пустующее рядом с Сашиным кресло. Народу в зале ожидания аэропорта было немного, и пустых мест — предостаточно, но что же делать, если человеку приспичило сесть именно сюда?
— Не занято. Присаживайтесь, пожалуйста, — вежливо ответил юноша, собираясь снова прикрыть глаза и задремать.
Рейс в очередной раз отложили, видимо, загадочный «груз» так и не прибыл, но время было позднее, и хлебать киселя двадцать верст до Москвы на попутке или такси не только не имело смысла, но и не хотелось физически. По дороге из Санкт-Петербурга Саша так и не сомкнул глаз, взбудораженный грядущим, а теперь молодой здоровый организм брал свое. Да и не любитель был он, если честно, «ночной жизни».
— Куда направляетесь, коли не секрет? — прожурчал с соседнего кресла вкрадчивый голосок. — Уж не в Афганское ли королевство, часом?
— А вы откуда знаете? — Сон как рукой сняло: вот еще не хватало, чтобы сосед оказался каким-нибудь шпионом, как в дешевых телевизионных детективах.
— Как же не знать? — дробненько захихикал человечек. — Когда отсюда почитай половина туда едет. Гонят вашего брата, молодой человек, на убой ни за грош. Туда — молодых и здоровых, кровь с молоком, а обратно — если и не в ящике железном, то о трех ногах. Если вообще с ногами.
Бежецкий внезапно ощутил болезненный укол в сердце: собираясь пасть геройской смертью в первом же бою, он как-то не подумал, что в сражениях бывают не только невредимые и убитые, но и раненые. И нередко — так тяжело, что потом остаются калеками на всю жизнь. В голову сами собой полезли страшные картинки: безногие нищие, униженно просящие копеечку на церковной паперти, одноглазый и обезображенный ужасным шрамом ротмистр Калганов, ведший в училище тактику, однорукий инвалид Федотыч, служивший привратником в соседнем имении…
— Меня никто не гнал, — с трудом развеял он жуткие видения, роящиеся в наполовину уснувшем мозгу. — Я сам, добровольно еду.
— Зачем же? — ахнул, по-бабьи прикрыв рот ладошкой, незнакомец. — Неужто денег посулили?
— И не из-за денег.
— Тогда наверняка по несчастной любви, — убежденно сказал сосед. — Мол, коли не любит постылая, суну голову под пулю басурманскую — и поминай как звали!
Александр снова подивился прозорливости человечка, а тот уже совал ему в руку тоненькую книжечку в бумажной обложке.
— Почитайте, почитайте, молодой человек! Тут все как есть описано…
Но только пальцы успели прикоснуться к шершавой, плохого качества бумаге, как над ухом кто-то гаркнул фельдфебельским прокуренным басом:
— А ну, пшел отсюда, скнипа барачная!..
Саша вскинулся было оскорбленно, но слова, как оказалось, адресовались вовсе не ему.
А соседа уже не было на месте, бочком-бочком, как-то по-крабьи, так и не стерев с лица криво наклеенную улыбочку, он пробирался к выходу, споткнулся о выставленную в проход ногу в сверкающем — хоть глядись в голенище — сапоге, но удержал равновесие и под хохот, свист и улюлюканье порскнул в автоматические двери.
— Что ж вы это, поручик, со смутьянами разными тут лясы разводите? — Хрипатый бас принадлежал коренастому драгунскому ротмистру лет сорока на вид, щеголявшему Святым Станиславом в петлице расстегнутого на несвежей сорочке мундира и изрядно притом бывшему подшофе. — Или сами из них будете? Только перекрасились по случаю? А ну — отвечать мне как на духу!
— Да как вы… — задохнулся Саша, судорожно шаря рукой по поясу. — Как вы смеете, ротмистр? Да я вас на дуэль!..
Кровь бросилась ему в лицо, и, вероятно, он выглядел настолько убедительно, что драгун тут же сменил тон:
— Па-а-ардону просим, обознались! Ротмистр Морошевич! — впечатал офицер выбритый до синевы подбородок в ворот сорочки и четко, даром что пьяный, прищелкнул каблуками. — С кем имею честь?
— Кор… поручик Бежецкий, — ответил, встав на ноги: все ж таки хоть и не по форме одет офицер, а старше по чину.
— Недавно, поручик, а? — подмигнул, впрочем, совсем добродушно, ротмистр. — Еще путаемся?
— Месяца не прошло, — честно признался Саша.
— За что произведены? — продолжил допрос драгун, плюхаясь на место сбежавшего «скнипы». — Ничего, если я присяду? А то шампань в местном буфете явно нижегородского разлива… Это я к тому, что по возрасту вы, сударь…
— Из гвардии, — пожал плечами юноша, решив не обижаться понапрасну. — Переводом в армию.
— Да ну? Серьезно? И за какие такие грехи? Картишки? Женщины-с?
— Ни то ни другое. Я сам, добровольно написал прошение…
— Так вы герой? Не сердитесь, поручик, просто в наши продажные времена… И куда направляетесь?
Бежецкий пожал плечами и сообщил, после чего ротмистр вскочил на ноги (ну не вскочил — поднялся, пошатываясь) и заключил засмущавшегося молодого человека в крепкие объятия, обдавая сложным ароматом водки, колбасы, французского сыра и чего-то еще. Кроме шампанского почему-то.
— Так чего же вы сидите тут в одиночестве, мой герой! — заорал он на весь зал. — Идемте со мной сейчас же! Тут рядом собралась весьма приличная компания — сплошь наши, ни одного штафирки,[15] - я просто обязан выпить с вами, поручик, на брудершафт!
И увлек, приобняв за плечи, поручика за собой, остановившись на миг лишь для того, чтобы швырнуть книжечку «скнипы» в урну, и умудрился, несмотря на подпитие, не промахнуться метров с трех.
— Там ей и место, поручик! — убежденно заявил он. — С этими социалистами…
— Так это социалист был? — оглянулся непроизвольно Саша на двери, за которыми сгинул незнакомец: в его семье демонстративно сторонились политики, но при одном упоминании всяких «эсеров» и «эсдеков» дедушка Георгий Сергеевич кривился, словно невзначай раскусил гнилой орех, а отец хмурил брови и играл желваками на щеках.
— Социалист, анархист, либеральный демократ — какая разница? Я бы всю эту разношерстную сволочь зашил в мешок и утопил. А перед тем десяток кошек туда засунул! — расхохотался ротмистр. — Слыхали, была в Китае такая казнь в старину? Кошки воды боятся, дуреют и…
Ротмистр с такими подробностями и тяжеловатым солдатским юмором расписал оное китайское зверство, что впечатлительного юношу едва не замутило. Офицеры уже входили в небольшой ресторанчик, где за столиками коротали время в одиночку и компаниями другие бедолаги, ожидающие задержанных рейсов.
— Прошу любить и жаловать, господа! — подтолкнул Сашу к нескольким офицерам, сдвинувшим вместе три стола, на которых карты и деньги причудливо чередовались с бутылками, закусками, пепельницами, полными окурков, и почему-то лакированным парадным ботинком, тоже набитым до отказа окурками. Тут же, на сдвинутых стульях, дремал хозяин обуви — юный, может быть лишь чуть-чуть старше Александра, мичман, зябко натянувший на голову воротник своего «вороного» мундира. — Поручик Бежецкий, вчерашний лейб-гвардеец, проездом из Петербурга в Кабул.
— Стакан поручику! — прогудел здоровенный, сутулый, похожий на медведя, ради шутки облаченного в мундир, пехотный капитан. — Присаживайтесь, сударь, у нас тут по-простому…
Кто- то любезно подставил Александру стул, без всяких церемоний скинув с него ноги мичмана, слава богу, спавшего разутым (тот даже в такой неудобной позе не проснулся, продолжая похрапывать), кто-то сунул в руки чайный, до краев налитый стакан…
— Виват поручику!
Выпитая залпом водка обожгла горло, и в голове почти сразу зашумело…
* * *— Молодой человек! — Чья-то рука трясла Сашу за плечо. — Вы не опоздаете на свой рейс?
Он с трудом сфокусировал зрение на зажатых в руке картах, но масть и картинки все равно плясали перед глазами, то скрываясь в облаке каких-то темных звездочек, роящихся в глазах, то становясь четкими, чуть ли не объемными. Червовая дама кокетливо улыбалась ему слева, заставляя пикового короля сердито хмурить брови, значки бубен, крестей, пик и червей играли в чехарду, выстраиваясь в вообще невозможные комбинации вроде двенадцати пикобубен или двадцатки треф. За столом, кроме него и давешнего ротмистра, оставалось всего двое офицеров, но один из них мирно спал лицом в тарелке с квашеной капустой, колебля дыханием приставший к губе листочек, а второй, не обращая ни на что окружающее внимания, упорно пытался согнать со скатерти изображенную на ней тропическую бабочку. Остальные, включая мичмана в носках (ботинок с окурками оставался на месте), куда-то пропали.
