Андрей Уланов - «Додж» по имени Аризона
Еще бы документы его как-то передать. А то не вернувшегося из вылета, так и запишут пропавшим без вести.
Ладно, думаю, зато хоть здесь он пропавшим не будет. И «ТТ» его еще у меня постреляет.
Неплохо вообще, что пистолетом удалось разжиться. Сразу себя по-другому чувствуешь. С ножом что — даже против местных железяк не выйдешь. А теперь — семь в обойме, да еще восемь в запасной — и фиг ко мне кто подойдет, прежде чем я их все расстреляю.
Еще бы автоматом обзавестись — и можно не просто жить, а нормально воевать.
С кем воевать — пока особых вопросов не возникает. Конечно, вся эта феодально-поповская компания — та еще лавочка, и менять тут надо много, но с теми, кто людей собаками травит и деревни сожженные оставляет, мне не просто не по пути, а даже наоборот. Я их самих огнеметами выжигать буду. И лысый этот, и вся их компания — они еще о старшем сержанте Малахове услышат. И скоро услышат. А может, даже и услышать не успеют. Это уж как получится. Но показать я им покажу. С полным на то правом.
И тут выезжаем на вторую точку — снова разбитый самолет. И снова наш. «Пешка» «вторая».
Да что же это, думаю, за день у наших выдался.
Подкатил поближе, гляжу — фонарь у кабины сорванный. И тел внутри вроде не видать. Сразу на сердце полегчало — выбросились, значит.
Обошел вокруг — следов нет. И тел в самолете тоже нет. Значит, точно еще там выбросились. Вот и отлично, думаю, воюйте дальше, ребята, а мы тут пока с вашим подарком разберемся.
А подарок богатый. Два пулемета в новой части закреплены, один у штурмана, один у радиста и еще один переносной, для стрельбы с бортов. Почти все крупнокалиберные, «березины». Только бортовой — «ШКАС», винтовочного калибра, но тоже нехилый — 1500 в минуту. И ленты у всех почти полные, только у штурмана треть выстреляна. Зажгли их, наверно, на первом же заходе, вот и не успели расстрелять.
Бомбоотсек, жаль, пустой. Выходит, отбомбились, пошли домой, тут их и догнали. Очень может быть, что уже и над нашей территорией, а то бы на одном движке попытались тянуть. А лейтенант тот, скорее всего, из прикрытия был. По времени похоже, тот сутки и этот сутки.
Ладно. Черт с ними, с бомбами, зато пять пулеметов — это просто роскошь. Надо будет, думаю, один обязательно в кузове установить, на треноге. А еще два, те, что носовые, было бы неплохо также по бортам закрепить и провода от электроспуска на клаксон вывести. Вот сигнал будет из двух стволов — попробуй, не уступи дорогу! Живо в решето превратим.
Выволок штурманский — ну и тяжелая же дура. Навел на хвост, попробовал на спуск нажать — куда там. Чуть с ног отдачей не сбило, ствол в небо, а кусок киля, в который целился, напрочь снесло. Только лохмотья торчат. Вот это вещь. Двенадцать запятая семь миллиметров, никому мало не покажется.
— Ух ты, — рыжая аж от восторга прыгает. — А можно я?
— Обойдешься.
— А Трофим мне разрешал.
— Так то, — говорю, — из «максима» да со станка. Вот установлю на треногу, тогда, так и быть, позволю, скрепя сердце. А пока — не трожь!
Обиделась, но виду не подала. Ждет, что еще интересного добуду.
Бортовой пулемет я без особых проблем вытащил. А вот с хвостовым пришлось повозиться. Еле-еле его выдрал из турели. А к носовым в этот раз и подступаться не стал. Ну их, думаю, никуда они не денутся.
Потом еще раз приеду. Все равно еще одну точку осмотреть надо.
Поехали дальше. Кара все время назад оглядывается, на пулеметы насмотреться не может. Другим куклы в платьицах, а этой — крупнокалиберный.
Ну а третья точка — это был просто блеск.
Выруливаю на поляну, гляжу — ежкин кот, две машины стоят. Та, что поближе, — «студер» крытый, и хорошо, видать, загружен, глубоко завяз, а подальше — полуторка, «ГАЗ-АА», и тоже ящиками какими-то доверху забита. Картина — глаз не оторвать.
Я сначала к «студеру» подрулил. Заглянул в кузов — ой, ребята, чего здесь только нет! Прямо хоть военторг открывай, не вылезая из машины. Формы — завались! Ну, думаю, Малахов, в ближайшие двадцать лет к Панкратову на склад можно не заглядывать. Даже сапоги хромовые и тех пар тридцать, не меньше. Я аж обалдел маленько от такого богатства.
Одумался маленько, вылез. Все это, конечно, здорово, соображаю, да вот только еще лучше было бы, если б этот грузовик автоматами под завязку набили да патронов к ним не забыли. А сапоги на войне вещь нужная, не спорю, да ведь только много из них не настреляешь, даже из хромовых.
Сунулся в кабину, поглядеть, может, от шофера чего осталось. Нет, пусто, только на сиденье соседнем зеркальце валяется и расческа. Наверное, тоже девчонка-регулировщица какая-нибудь ехала и выскочить успела. Интересно, думаю, неужели обе машины прямыми попаданиями накрыло? Хорошо немец серию положил.
И тут меня идея осенила. Додумался, называется. Залез обратно в кузов, поворошил, гляжу — точно, комплекты женской формы, юбки с беретками. Прикинул на глаз размер, сапожки прихватил и выбрался.
— Эй, рыжая, — говорю, — не хочешь обновку примерить?
А эта губки надула и отвернулась.
— Нет.
— А ну, — голос повысил, — не-рядовая Карален. Живо в кузов. Расческой пользоваться умеешь?
— Умею.
Выхватила у меня охапку и умчалась.
А я пока пошел «полуторку» осматривать. Подхожу — дверца кабины распахнута, а в кабине — винтовка. Стоит себе, к приборной доске прислонена.
Ну, прыгать от радости я при виде ее не стал. Трехлинейка, вещь, конечно, в хозяйстве полезная, но уж больно нерасторопна в современном ближнем бою. Хотя в умелых руках — оружие что надо. Когда я еще в пехоте был, помню, у нас во взводе дед один, сибиряк, с этой винтовкой роту немцев на землю положил. Положил не в смысле на тот свет, а залечь заставил. Всего две обоймы истратил, а цепь залегла. Как перед пулеметом. А снайпер — так это и вовсе верная смерть для любого, кто из окопа на вершок высунется.
Но автомат мне бы сейчас куда больше пригодился.
Обыскал кабину, еще пять обойм нашел. Ну и мелочи там всякие — кисет с махоркой, инструменты — я их даже трогать не стал — в «Додже» лучше лежат. Лопатку только саперную прихватил, а то большая есть, а маленькой нету.
Полез в кузов, подковырнул-лопаткой верх с одного ящика — снаряды. 76-миллиметровые, осколочные. А в других ящиках бронебойные, фугасы — я уж по маркировке различил.
Черт, думаю, пушку бы еще к этим снарядам. Не из пулемета же ими стрелять. Мне б патронов или гранат.
Хотя, стоп. Чем, думаю, черт не шутит. Вдруг кроме снарядов они ее еще чем-нибудь загрузили. Перелез к кабине, в щель между ящиками просунулся — есть! В самом низу, на днище, два ящика — гранаты, я их сразу узнал, в роту в такой же таре поступали, и еще минимум один ящик с патронами. Насчет него я точно уверен не был, но, похоже, к автоматам.
Я чуть было не взялся эти ящики доставать на радостях. Даже приподнял верхний и опомнился. Ты что, думаю, Малахов, совсем от счастья очумел? Тут взводу на пару часов работы — ящики эти перекидать. И потом, куда ты их сгружать будешь? На землю? Никто, кроме тебя, на эти ящики не позарится, как стояли, так и будут стоять. А я завтра у местных пару подвод мобилизую и народец — на разгрузку.
Походил вокруг полуторки, пооблизывался. Прикинул, нельзя ли ее «Доджем» выволочь, но раздумал. Тут ведь до дороги — километров семь, да и дорога местная еще та — только что танками не разбита.
Возвратился обратно к «студеру», смотрю — что такое, нигде рыжей не видно. В «Додже» нет, в кабине тоже, в кузов заглянул — и там нет.
— Ау, — зову ее, — прекрасное виденье. Ты куда спряталось?
— Мне идет?
Повернулся — и вот тут-то точно за борт «студера» уцепился. Чтобы не упасть.
И даже не в том дело, что она в форму переоделась — а просто взяла и гриву свою рыжую на одну сторону зачесала. А я смотрю и только глазами хлопаю. А она улыбается.
И видно мне теперь, что ростом она не ниже и не выше, а как раз с меня, только стройная очень. И лет ей… черт, да она же совсем девчонка еще, хорошо, если семнадцать есть, а скорее всего шестнадцать. Но красивая — слов нет. Смотрит на меня, сапожками хромовыми переступает.
— Ну как? — спрашивает. — Хорошо?
— Просто замечательно, — отвечаю. — Любая танковая колонна остановится поглядеть на такое. И даже флажка не надо — одних волос хватит.
Черт, вот как надела она эту форму вместо своего тряпья доисторического, сразу на человека стала похожа. И не просто на человека. Эх, думаю, вот бы пройти с ней под ручку мимо строя — у всех бы челюсти поотвисали.
Как представил я себе эту картину — прямо слюнки потекли. С трудом избавился, как от наваждения, гляжу — а рыжая на винтовку таким жадным взглядом смотрит, что прямо жалко становится.
— Ты что, — спрашиваю, — стрелять из нее умеешь?
Обиделась:
— Не хуже тебя.
