Владислав Русанов - Отрок московский

– Так ты на них грешишь, что ли? – удивился тверич. – Но ведь парни с купцами ехали. Разве смогли бы тайно целую весь перебить?

– То-то и оно, что ни купцов, ни охранников в живых никого не осталось. С обозом они ехали или с нападавшими вместе были?

– А следопытов с тобой не было, что ли?

– Да там все так истоптали – черт ногу сломит! – Смолянин сжал кулак. – К слову, что литвин твой говорит?

– Говорит, что от самой Москвы с обозом ехали. Село сожженное сами обнаружили и осторожность удвоили – ночью костры палили, сторожили… Только не помогло.

– Да видел я, что не помогло. А говорил тебе литвин, что с ними еще рыцарь-франк был?

– Рыцарь? Франк? Нет, не говорил. А из каких рыцарей?

– Из тех самых… – многозначительно произнес Илья.

– Что-то ты загадками сыплешь сегодня, Приснославич.

– Крыжак. Сиречь крестоносец… – начал воевода.

Семен насторожился, даже дыхание слегка задержал.

– Ордена Храма, – безжалостно закончил его собеседник.

– Да ну? – вырвалось у тверича, но он быстро взял себя в руки. – Мне-то что за дело?

– Ну да! Тебе никакого дела нет. Какие у тебя могут быть дела с храмовниками?

– Нет, что-то мне невдомек, Приснославич, ты что-то обо мне знаешь, чего я сам не знаю?

Илья жестко усмехнулся:

– Откровенность за откровенность. Хоть ты и юлишь, как мне кажется. Кто-то из твоих проболтался, зачем и куда ты едешь. Вовсе даже не к Владиславу Локотку в Краков, а дальше, в Силезию. В город Вроцлав, который немцы зовут – Бреслау. Да ты не мрачней. Александр Глебович не хочет дружбы с Михаилом Ярославичем нарушать. Потому не стал тебе препятствий чинить. И воеводам своим не велел.

– Что ж, «спасибо» мое князю передавай, – скрипнул зубами Семен.

– А ты обиделся никак, Акинфович?

– Да с чего мне обижаться?

– Правда, не обиделся? Вот и славно… А что перед тобой в Смоленске московский отряд был, ты слышал?

Тверич кивнул.

– Емельян Олексич его ведет.

– Слыхал. Слухом земля полнится.

– Тогда ты не можешь не заметить, как все один в один сходится.

– Да заметил уже. Где эти мальчишки?

– Так сбежали они, Акинфович. Сбежали. Или ты не знал?

– Не знал. Христом Богом клянусь. А! Так это…

– Они. Да.

– А что ж вы так ищете старательно, если интереса своего князь Смоленский в этих ребятах не видит?

– Ты хочешь, чтобы я тебе сказал? – вздохнул Илья.

– Да не прочь бы…

– Скажу. Если ты честно скажешь мне, что за дела у вас с крыжаками-храмовниками?

Теперь настал черед Семена задуматься. Он закусил ус, без нужды перебирая поводья. Рыжему жеребцу, казалось, передалось волнение хозяина. Он взбрыкнул, клацнул зубами, заржал тихо, но со злостью. Боярин передернул удила, успокаивая аргамака. Сказал, глядя прямо в глаза воеводе:

– Я должен перехватить обоз из франкского королевства. У рыцарей договор с Юрием Московским – им они везут богатства Ордена. Откуда мой князь прознал об этом обозе, я не ведаю. Что именно везут, не ведаю. Ведаю, что перехватывать их надо под Вроцлавом. Что я и сделаю. А не выйдет, так голову сложу. Ты ж меня знаешь, Приснославич.

– Знаю. Потому и беседу веду. С другим не стал бы.

– Спасибо, – горько усмехнулся тверич.

– Ну, откровенность за откровенность, как уговаривались. Эти два ухаря – москвич с ордынцем – не просто сбежали из поруба. С ними княжна удрала.

– Княжна?!

– Она. Василиса Александровна.

Семен присвистнул:

– Вот это да! Княжну умыкнуть…

– Да такую княжну, как наша, и уговаривать сильно не пришлось, я думаю. Василиса, она с малолетства любила больше верхом скакать, да из лука стрелять, да сабелькой рубить… А вышивать за пяльцами да на качелях в саду кататься – это не для нее.

– А куда же батюшка смотрел? – удивленно покачал головой Семен. – Не для княжны занятия.

– А младшенькая она. Любимая. Александр Глебович ей все позволял. Особенно как сына Глеба под Дорогобужем потерял. Вот и допозволялся… – Илья сверкнул глазами. – Одно утешает, не одна она с двумя парнями сбежала. Дядьку[57] взяла, старого Мала. На него вся надежда у меня.

– Так это их искали на выезде из Смоленска?

– Их. Князь взлютовал, аж про немецкое посольство забыл. Теперь еще с ними беда – обидятся, как пить дать. – Воевода горестно вздохнул и махнул рукой. – Ладно, Акинфович. Просить тебя татарина с москвичом нам отдать, ежели они вдруг тебе попадутся, само собой, не буду. Но уж Василису Лександровну, не сочти за труд, отправь во Смоленск?

Тверич улыбнулся.

– Русь большая, Литва с Польшей тоже не маленькие. Где их искать?

– Это гора с горой не сходятся. А человек с человеком… Тем паче, чует мое сердце, Василиса тоже во Вроцлав лыжи навострила. Потому я сам эту дорогу и оседлал с самыми верными и надежными дружинниками. Но ты тоже поглядывай, хорошо?

– Хорошо. Перед Богом обещаю тебе, – Семен перекрестился, – что княжну верну. Мальчишек – не обещаю.

– Кто б сомневался? – Воевода въедливо прищурился. – Ну, прощавай, Семен Акинфович!

– Прощавай и ты, Илья Приснославич!

Смолянин хлестнул коня плетью, поднимая его с места вскачь. Дружинники его, один другого суровее, промчались следом. Только снежная пыль взвилась.

Тверской боярин возвращался к своим неторопливо, покусывал ус.

– Ну что, соколики, соскучились по быстрой езде? – подмигнул он воинам.

– А чё нам скучать? – ответил за всех Пантелеймон. – Это татарам все равно: что наступать бежать, что отступать бежать. Русский человек запрягает медленно…

– Вот и считай, что уже запряг. Кончилась для нас спокойная жизнь. На Витебск поскачем! Коней не жалеть – вволю в Смоленске отдохнули! – Посмотрел прямо в лицо Вилкаса. – Поедем твоих друзей искать. Доволен?

Парень просиял:

– Правда? Доволен, знамо дело!

– Вот и погнали, пока их смоляне не нашли!

Исток, послушный хозяйскому приказу, рванул так, что невезучему Всемилу комок снега, вылетевший из-под копыта, угодил в раззявленный рот.

Тверская дружина поскакала прямиком на север.

Глава пятая

Студень 6815 года от Сотворения мира

Нижний замок, Витебск

Именитый гость Андраш Чак из Пожоня оказался, на взгляд Никиты, очень неприятным попутчиком. Всю дорогу до Витебска он почем зря костерил бросивших его охранников: сурового Дьёрдя, молчаливого Иштвана, коренастого Лайоша, пучеглазого Чабу. Слава Богу, все эти «kutya», «disznо́», «kos», «szamár»[58] звучали для ученика Горазда одинаково заковыристо и непонятно. Но мадьярский купец произносил их с таким смаком, а телохранители, обвешанные оружием, выглядевшие так, словно в одиночку могли разогнать ватагу Любослава одним только грозным видом, молчали, втянув головы в плечи. Дьёрдь попытался вяло оправдываться, но вызвал такой поток брани, сопровождавшийся потрясанием кулаков и размахиванием плеткой, что счел за лучший выход захлопнуть рот и кивать в ответ на каждое слово.

– Сколько ж это платить охранникам надо, чтоб такое терпели?.. – недоуменно произнес Мал, стараясь, чтобы услышали его только Никита и Василиса.

– Да, видать, немало, – усмехнулся парень. – Очень богатый этот Андраш, если такими конями торгует.

– Торгует? – презрительно бросила девушка. – Вот и видно, что ты в лесу вырос. Таких аргамаков не продают и не покупают. Таких красавцев только дарят, – повторила она слова Любослава.

– Дарят? Да он же стоит…

– Он столько стоит, что ты такую кучу кун и представить не можешь, – поддержал Василису старик. И признал, подумав: – Да и я тоже не могу.

– Дарят великим князьям, ханам и королям западным, – пояснила смолянка.

– Зачем купцам дарить что-то князьям? – удивился Никита. – Ради вольной торговли? Чтоб не утесняли пошлинами?

– Вот еще! Другие князья и короли дарят. Ради дружбы, союза воинского, в благодарность за помощь и поддержку.

– А купец тут при чем?

– Ну ты и темный…

– Я, может, и темный, – даже обиделся слегка Никита. – Я, может, и в лесу вырос. В державных делах ничего не понимаю. Ну так я и не лезу никуда. А что тебе мешает объяснить по-человечески? Или я тайны какие-то выпытываю, которые тебе князь Александр Глебович по доброте душевной открыл?

Мал с Василисой переглянулись.

– Ты не обижайся, – извиняющимся тоном проговорила девушка. – Это я про темноту твою, не подумав, ляпнула. Сейчас расскажу, что думаю…

Тем временем мадьярский купец знаком отпустил помощников, но ругаться не перестал. Ударяя кулаком по передней луке, от чего его конь шарахался в сторону и взбрыкивал, он то и дело выкрикивал охрипшим голосом:

– Tokfilkó világtalan és suket! Elmúlt értelem veszteget![59]

Слуги опасливо держались чуть поодаль.

«Хоть бы ты в болок свой забрался, – устало подумал Никита. – Всех уже замордовал…»

– Эка его разбирает, – крякнул Мал, слегка натягивая поводья, чтобы остаться рядом с придержавшей коня Василисой.