Владимир Романовский - Польское Наследство
– Заедем в крог? – предложил Гостемил.
– Какой еще крог. Видел бы ты себя теперь. Тебе еще по крайней мере неделю лежать надо, а если ходить, то только по дому и по двору, глупо улыбаясь. Надо бы тебе устроить спальню в первом уровне. Как ты с лестницы спустился?
Хелье вывел сани из детинца и, круто повернув, выскочил в Думный Проулок. Придерживая топтуна, он сделал еще один поворот – который в ночь битвы Гостемил проглядел – и, проехав какими-то закоулками, вскоре вырулил на Улицу Лотильщиков.
– Что ты делал у князя? – спросил он.
– Умозаключения.
– Не понял.
– У князя я делал умозаключения.
– Ага. И до чего ж ты там, у князя, доумозаключался?
– Пора мне из Киева уезжать.
Хелье внимательно на него посмотрел. Сани качнуло.
– Эй, ты, лошадь, не буйствуй! – крикнул Хелье. – Сволочь какая … Уезжать из Киева? Зачем? Тебе мое гостеприимство не всласть?
– Твое меня устраивает. С олеговым семенем у меня разногласия, только и всего.
– Ага.
– А в первый уровень ты хочешь меня переселить, чтобы я криков по ночам не слышал за стенкой?
– Каких криков? … О, листья шуршащие…
Гостемил хмыкнул.
– Отстань, – сказал Хелье. – Она хорошая. Глупая. И милая.
– Кто такая?
– Орвокки.
– Как?
– Зовут ее Орвокки.
– Чудь?
– Да. Она меня вытащила из пекла, когда на пристани загорелось … А загорелось потому, что Орвокки в жестянках дыры делала по моей просьбе.
– А откуда она там взялась, на пристани?
– Караванщик запоздалый товар привез. И знаешь, Гостемил, из всех рабов, которых я слезно упрашивал помочь, только две девки согласились. Остальные разбежались кто куда. Я их не виню. Именно благодаря походу нашего князя чудь оказалась в караване. Одна девка погибла. А Орвокки … В общем, когда она дырявила очередную жестянку, застряла у нее пика, так она обеими своими ноженьками чудскими упиралась, выдергивала пику – тут на нее было и навалились … да … А когда грохнуло, я лежал на спине, думал – всё, кауса финита эст, вдруг чувствую – тащат меня куда-то. Потом еще сражался зачем-то … впрочем … Потом мы тебя отволакивали домой. Я побежал за лекарем, он в подвале прятался на Улице Рыжей Травы, его там скоги обхаживали. Привел, вернулся на пристань. Черных к тому времени уже оттеснили, иду, смотрю – сидит она. Слякотно, холодно, потоп, а она сидит себе, привалилась к поваленному забору. Я подошел – как живешь, спрашиваю, сносно? А Орвокки – из нее слова не вытянешь. Сидит, дрожит всем телом, не от страха, а от холода. Подняться не может. И так мне обидно сделалось, Гостемил, не передать! Кругом ухари машут железом, орут чего-то, а девушка, обеспечившая светлейшему князю проход на пристань, сидит под ливнем, зубами стучит, и никому больше не нужна.
– Познакомишь? – спросил Гостемил, расчувствовавшись.
– Конечно.
– Хелье, друг мой, – сказал Гостемил. – Мне неудобно тебя просить, но, очевидно, это необходимо.
– Валяй. Случилось что-то?
– Да. Я обещал одному человеку … дал обещание. И не могу его сдержать. Поговори с … – Гостемил втянул воздух носом, сжал зубы. – Поговори с князем.
– О чем?
– Я обещал Свистуну, что…
– О! Ты Свистуна схватил и доставил князю, да? Я, когда мне сказали, не знал, верить ли ушам.
– Да, да, помолчи.
– Но ведь…
– Помолчи ты! Слушай. Я обещал ему, что в случае благоприятного исхода битвы, за помощь, оказанную им, он получит свободу.
Хелье завел сани в палисадник, остановил перед крыльцом, и повернулся к Гостемилу.
– И князь отказал, – сказал он.
– Да.
– Понятно, почему.
– Он издает законы, и он…
– Глупости, – сказал Хелье. – Князь просто ревнует. Его можно понять. Тем не менее … Вот только не знаю, нужно ли с ним говорить. По-моему, уговоры не помогут.
– Хелье, я…
– Не бойся, Гостемил. Ты похитил Свистуна прямо из Семидуба. Из узилища в детинце похитить его проще, а двери высаживать и охрану держать на почтительном расстоянии я тоже умею. Может, не так лихо, как ты, не в таком дилетантском упоении, но умею.
Гостемил засмеялся.
– Я не имею права тебя об этом просить, – сказал он. – Просто – поговори с князем.
– Нет смысла.
– Поговори. Прошу тебя.
– Ладно, поговорю.
В сенях их встретила Астрар, радостная, суетящаяся.
– Болярин, болярин, вернулся! Без шапки! Как я рада тебя видеть, болярин!
– Да, а где же телец? Вернувшихся полагается кормить тельцом, – заметил Гостемил. – Шапку я потерял в пути, и посох тоже. Прошу меня не пилить за это! Я ранен и страдаю.
Малую гостиную под руководством Хелье (и под насмешливым взглядом Гостемила) переоборудовали в подобие спальни, затащив туда ложе. Гостемил настаивал, что есть будет в столовой со всеми и просил ему не дерзить и не перечить, иначе он набьет всем морду.
Астрар носила плошки и кувшины из кухни в столовую, суетясь. Ширин, заспанная, со все еще подбитым глазом (синева и желтизна постепенно уходили, но вид у девушки был тот еще), не очень понимая, что это все болтают и шумят, села на скаммель и указала Астрар, что вообще-то для вина нужна другая кружка, а не та же, из которой воду пьют. Астрар, недолюбливающая Ширин, сказала – «Пойди да возьми сама, у меня не двадцать рук», и села во главе стола. Гостемил велел ей переместиться, поскольку во главе стола должен сидеть хозяин. Хозяин же, подумав, сказал, «Я сейчас», и через некоторое время привел за руку слегка упирающуюся Орвокки и усадил рядом с собой. Орвокки тут же потупила глаза, положила руки на колени и ссутулилась. Хелье что-то сказал ей на ухо, она испуганно на него посмотрела, но распрямила спину.
Совершенно белесая, безбровая, с круглыми глазами и большими губами, Орвокки украдкой оглядела каждого присутствующего в отдельности, и тихо сказала, —
– Здравствуйте, – вытягивая каждую гласную.
– Здравствуй, здравствуй, – ворчливо откликнулась Астрар.
Ширин пожала широким плечом.
А Гостемил, улыбаясь радушно, сказал, —
– Здравствуй, Орвокки.
Она испуганно на него посмотрела.
Хелье похвалил кулинарные способности Астрар, она покраснела и сказала, «Да ладно, чего уж там, хорла…»
Вошли возницы, увидели, что Астрар сидит со всеми за одним столом, и сунулись было присоединиться, но Гостемил посмотрел на них так странно, что они тут же ретировались.
– Ширин, если не хочешь есть, давай плошку сюда, мне больше останется, – заметила Астрар.
– Зови меня Елена, – ответила Ширин суровым голосом.
Астрар скривила губы.
– А скажи, Орвокки, тебе нравится киевский рассвет? – спросил Гостемил.
Она снова испуганно уставилась на него.
– Многие любят смотреть на рассвет с Горки, – продолжал Гостемил. – Но это слишком банально. С пристани тоже банально. А вот если от этого дома дойти до реки и повернуть не к пристани, а на север, и пройти пол-аржи, то есть там такой бугорок, симпатичный. И получаются красивые отсветы, а город по правую руку освещается, если небо чистое, эффектно, с плавными такими тенями на домах, и тени прозрачные.
Орвокки, очевидно не привыкшая к светским разговорам, смотрела завороженно на Гостемила.
– Что ж ты, Хелье, не показал девушке рассвет до сих пор, – пожурил друга Гостемил.
– А так, – Хелье сделал неопределенный жест. – Мне, знаешь ли, все эти красоты…
– Медведь ты шведский. Как был медведь, так и остался. Смоленск твой – та же Швеция.
– Он не медведь, – Орвокки неожиданно вступилась за Хелье, и густо покраснела.
– Это я в переносном смысле, – объяснил Гостемил.
В дверь постучали. Астрар пошла было открывать, но Хелье ее остановил.
– Сиди, сиди.
Астрар не возражала. Было очень вкусно.
Хелье распахнул входную дверь и даже отступил на шаг, так удивился.
– Жискар! Вот уж кого не … Здравствуй. Заходи.
– С твоего позволения, хозяин.
– Какое еще позволение! Заходи, шапку и сленгкаппу кидай на ховлебенк, мы тут хвестуем неурочно, присоединяйся.
Жискар прошел вслед за Хелье в столовую.
– Вот, кто не знает, – сказал Хелье, – знакомьтесь. Это Жискар, а это – Елена, дочь Гостемила, и Орвокки, и Астрар.
Жискар поклонился.
– Здравствуйте. Гостемил, я не по поручению князя.
– Рад это слышать.
– И даже, – сказал Жискар, садясь, – не для того, чтобы предупредить тебя о немилости…
– Какой еще немилости? – подозрительно спросил Хелье. – Гостемил! Что ты сказал князю?
– Подожди, Хелье. Ага, у вас тут и вино есть! – Жискар сам налил себе из кувшина, пригубил, сказал, – Превосходно! – и пригубил еще. – Я, собственно, пришел, чтобы попросить прощения за свою незавидную роль в этом деле. За поведение Ляшко. И за поведение князя. Пришел по собственному почину.
– Вот как, – Гостемил серьезно смотрел на Жискара.
– Да, представь себе, болярин. Не будь Ляшко незаменимым человеком, я бы давно его убил, честное слово. Князь к старости стал порою мелочен и ревнив, а Ляшко ему потакает. Так вот, лично я, болярин, прошу у тебя прощения за все, что сегодня произошло.
