Стивен Кинг - 11.22.63

Я понял, почему Уокер испытал такое сокрушительное поражение в прошлом году, баллотируясь на губернатора Техаса. Школьников он вогнал бы в сон уже на первом уроке, когда они еще бодрые. Но Хергис умело его вытягивал, своевременно выкрикивая «Слава Иисусу!» или «Господь свидетель, брат!», когда генерал уже совсем начинал буксовать. Они обсудили будущий крестовый поход по Югу с выступлениями на фермерских участках, который назвали операцией «Полночные перегоны», а потом Хергис предложил Уокеру развеять туман вокруг «определенных смехотворных обвинений его в сегрегационизме, которые всплыли на страницах нью-йоркской печати и еще кое-где».

Уокер, в конце концов, забыл, что он выступает по телевизору и ожил.

— Вы же знаете, что это не что иное, как наглая пропаганда комми.

— Я это знаю! — воскликнул Хергис. — Но Бог хочет, чтобы вы нам рассказали об этом, брат.

— Я свою жизнь связал с Армией США и останусь солдатом до своего последнего дня. («Если бы Ли попал, до того дня оставалось бы всего лишь три месяца».) Как солдат, я всегда исполнял свой долг. Когда президент Эйзенхауэр приказал мне выступить в Литл-Рок во время гражданских волнений — как вы знаете, это было связано с насильственной интеграцией Центральной средней школы в 1957 году[561], — я исполнил свой долг. Но, Билли, кроме того, я также и Божий солдат…

— Воин Христа! Славим Иисуса!

— …и христианин, я знаю, что насильственная интеграция — это очень плохая вещь. Она противоречит Конституции, правам штатов и Библии.

— Объясните это, — поощрил Хергис, стирая слезу у себя со щеки. А может, это был пот, который просочился у него сквозь грим.

— Есть ли у меня ненависть к негритянской расе? Те, кто это говорят, и те, кто постарались, чтобы меня убрали с военной службы, которую я люблю, — лжецы и коммунисты. Вы сами все прекрасно знаете, знают люди, с которыми я служил, знает Бог. — Он наклонился вперед в своем гостевом кресле. — Вы думаете, что учителя-негры в Алабаме и Арканзасе и в большом штате Техас желают интеграции? Вовсе нет. Они усматривают в ней пощечину себе, пренебрежение к их умениям и тяжелому труду. Вы думаете, что ученики-негры желают ходить в школу вместе с белыми, которые естественно лучше подготовлены к чтению, письму и арифметике? Вы думаете, что настоящие американцы желают какого-то рода расовой нечистокровности, которая будет результатом такого смешения?

— Конечно, не желают! Слааавим Иисуса!

Я вспомнил тот указатель, который видел в Южной Каролине, тот, который показывал на тропу через ядовитый плющ. С надписью ЦВЕТНЫЕ. Уокер не заслуживал того, чтобы его застрелили, но шокового стресса он, безусловно, был достоин. Я кому-угодно рассказал бы насчет этого доброго старого «славим Иисуса».

Внимание мое отвлеклось, но то, что начал сейчас говорить Уокер, моментально вернуло его на место.

— Это Бог, не генерал Уокер, назначил место неграм в этом мире, когда дал им другой цвет кожи и другой набор талантов. Больше спортивных талантов. Что говорит нам Библия об этом различии и о том, почему негритянская раса была проклята на такие мучения и тяжкий труд? Достаточно лишь заглянуть в девятый раздел книги «Бытие», Билли.

— Славим Господа за Его Святое Слово.

Уокер закрыл глаза и поднял правую руку, словно давая клятву в суде.

— «И Ной пил вино, и упился, и лежал непокрытый. Хам увидел наготу своего отца и рассказал тем, кто стояли на дворе». Но Сим и Яфет… один прародитель арабской расы, другой прародитель белой расы… я знаю, что вы это знаете, Билли, но не все это знают, не все получили хорошее старое библейское воспитание, еще сидя на коленях у своих матерей…

— Славим Бога за христианских матерей, ваша правда!

— Сим и Яфет не смотрели. А когда Ной проснулся и узнал, что там происходило, он сказал: «Проклят пусть будет Ханаан, пусть будет он слугой слуг, лесорубом и носителем во…»

Я выключил телевизор.

Наблюдая, что происходит между Мариной и Ли в течение января и февраля 1963 года, я вспоминал майку, которую иногда на себя одевала Кристи в последний год нашего брака. На ней был изображен пират со злым оскалом, ниже находилась фраза: ПОБОИ БУДУТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ, ПОКА НЕ УЛУЧШИТСЯ МОРАЛЬ. Немало побоев было нанесено в доме № 604 на Элсбет-стрит той зимой. Мы, соседи, прислушивались к воплям Ли и плачу Марины — иногда от злости, иногда от боли. Никто не вмешивался, включая меня.

Нельзя сказать, что она была единственной женой, которую били в окраинах Дубового оврага; потасовки в пятничные и субботние вечера, похоже, были местной традицией. Все, чего, как я помню, мне хотелось в те гнетущие, серые месяцы, это чтобы эта убогая, бесконечная мыльная опера, в конце концов, закончилась, и я смог все время проводить вместе с Сэйди. Вот я убежусь, что Ли действовал соло в попытке застрелить генерала Уокера, а потом и сам завершу свое дело. То, что Освальд действовал сам однажды, не обязательно будет доказывать, что он действовал один в обоих случаях, но это было лучшее, что я мог сделать. Когда будут проставлены все точки над «и», а все «t» будут перечеркнуты черточками — большинство из них, по крайней мере, — я выберу время и место и застрелю Освальда так же хладнокровно, как застрелил Фрэнка Даннинга.

Время шло. Медленно, тем не менее, шло. И тогда, незадолго до того, как Освальдам переехать на Нили-стрит в квартиру выше моей, я увидел, как Марина говорит со старой леди с ходунками и прической Эльзы Ланчестер. Обе женщины улыбались. Старая леди что-то спросила у молодой. Марина рассмеялась, кивнула и приложила ладони себе к животу.

Я стоял у себя возле окна с раздвинутыми шторами, держа в одной руке бинокль, а второй стараясь вправить себе отпавшую челюсть. В заметках Эла ни словом не речь шла о таком развитии событий, он или не знал об этом, или ему это было безразлично. Но небезразлично это было мне.

Жена человека, на которого я израсходовал более четырех лет ожидания, чтобы его застрелить, вновь была беременной.

Раздел 21

Освальды стали моими соседями сверху 2 марта 1963 года. Вещи свои из того потрепанного кирпичного дома на Элсбет-стрит они переносили своими силами, по большей части во взятых из винного магазина картонных коробках. Вскоре начали регулярно крутиться катушки моего японского магнитофончика, но преимущественно я слушал их направленно, через наушники. Таким образом, разговоры, которые происходили наверху, звучали нормально, вместо того, чтобы замедленно плыть, хотя, впрочем, я мало что из них мог понять.

Через неделю после переезда Освальдов в новое гнездо я посетил один из ломбардов на Гринвил-авеню с намерением купить себе оружие. Первый же револьвер, который мне показал хозяин ломбарда, оказался Кольтом 38-го калибра той же самой модели, что я когда-то купил в Дерри.

— Это хорошая вещь для защиты от грабителей и воров, если полезут в дом, — сказал хозяин ломбарда. — Убойная дальность на расстоянии до двадцати ярдов.

— Пятнадцати, — уточнил я. — Я слышал, что до пятнадцати ярдов.

Хозяин ломбарда свел брови:

— Хорошо, пусть будет пятнадцать. Кто-то достаточно глупый, чтобы рискнуть…

« …лишить меня моих денег, подойдет намного ближе, именно так следует пудрить мозги».

…связаться с вами, окажется намного ближе, ну так что скажете?

Моим первым импульсом, только чтобы разрушить то ощущение перезвона, хотя и какого-то нестройного, знакомых обертонов, было сказать ему, что я хочу чего-то другого, возможно, 45-го калибра, но разрушение гармонии могло обернуться глупой затеей.

Кто мог об этом что-то знать? А что я знал наверняка, так это то, что купленный в Дерри револьвер 38- го калибра свою работу выполнил.

— Сколько?

— Вам отдам за двенадцать.

Это было на два доллара дороже, чем я заплатил в Дерри, тем не менее, конечно же, это было четыре с половиной года назад. С поправкой на инфляцию двенадцать баксов казались вполне сносной ценой. Я сказал ему, чтобы прибавил сюда же коробку патронов, и мы на этом сошлись.

Когда продавец увидел, как я ложу револьвер и патроны в портфель, который я ради этого и принес с собой, он произнес:

— Почему бы вам не позволить приобрести себе кобуру, сынок? Произношение у вас, будто вы откуда-то не отсюда, и потому вы, вероятно, не знаете, что в Техасе оружие можно носить вполне легально, никакого разрешения не нужно, если на вас не висит какое-то тяжкое преступление. За вами зарегистрировано какое-нибудь тяжкое преступление?

— Нет, но я не ожидаю, чтобы на меня кто-то напал посреди белого дня.