Инженер Петра Великого 10 - Виктор Гросов
— Присматриваю за паствой, Яков Вилимович.
— Благое дело, — он проследил за моим взглядом, остановившись на Алексее. — Юноша справляется. Даже слишком хорошо. Боюсь, как бы не вошел во вкус.
— Для того и Изабелла рядом, — ответил я.
— Ах, да. Испанка, — в его голосе проскользнула едва уловимая ирония. — Прекрасный баланс. Наша с вами дружба, генерал, держится исключительно на этом балансе.
Отсалютовав мне бокалом, он так же беззвучно растворился в толпе, направившись к английскому послу. «Скальпель». Хирург. Готовый резать там, где Алексей не сможет ударить. И он же первым вонзит нож мне в спину, если система даст сбой. Вся конструкция держалась на этом хрупком пакте.
Захотелось промочить горло. Пробираясь к столам с вином, я наткнулся на Леонтия Магницкого. Окруженный учеными, он выглядел так, будто его приговорили к прослушиванию лекции о пользе пиявок.
— Леонтий Филиппович, — я тронул его за локоть, — не увлекайтесь научными диспутами. Помните, телеграф ждать не любит.
— Петр Алексеевич, — вздохнул он, в глазах его стояла вселенская тоска математика, попавшего на поэтический вечер. — Эти господа пытаются доказать мне, что числа есть дьявольское искушение. Боюсь, мой рассудок не выдержит.
— Держитесь, — усмехнулся я. — От вашего рассудка зависит связь Империи.
Фундамент. Вся наша затея держалась на его расчетах и на мозолистых руках парней, которых здесь, в этом зале, не было и быть не могло. Мыслями я снова вернулся в свой заваленный чертежами кабинет в морозовском подворье, где всего несколько часов назад давал последние наставления Гришке и его бригаде.
— … чтобы к моему возвращению бумажный комбинат первую партию выдал. И реле для телеграфа — на конвейер. Не сбавлять темп ни на час.
Вместо ответа — лишь их угрюмые, сосредоточенные лица. Война технологий не прекращалась ни на секунду. Пока здесь пили и танцевали, в Игнатовском, под Азовом и на Урале дымили трубы и лязгало железо. Моя Империя работала. И только это имело значение.
Оставив Магницкого спорить о природе чисел, я начал пробираться через зал. Моя цель — глоток холодного кваса и пара минут тишины на балконе — лежала по ту сторону бурлящего людского моря. И пока я шел к ней, мне предстояло убедиться, что моя «свора» готова к охоте.
Первого я услышал раньше, чем увидел. Раскатистый бас Василия Орлова гремел у бочки с венгерским, заглушая скрипки. Он собрал вокруг себя плотное кольцо голштинских и датских офицеров и, судя по всему, как раз дошел до кульминации рассказа.
— … а шведский капитан мне и кричит: «Сдавайся, русак, нас тут сотня!» А я ему в ответ, через бойницу: «А нас — рать!».
Офицеры грохнули хохотом, хлопая себя по ляжкам; один, особенно впечатлительный, чуть не поперхнулся вином. Я усмехнулся. Работает. Мой «Голос», мой парадный таран. Пусть пьют с ним, хохочут, считают его простым, как солдатский сапог, рубакой. Пусть думают, что вся Россия — такая же, бесшабашная и прямолинейная. Он усыплял их бдительность, словно медведь — мужика в малиннике. Перед тем, как свернуть шею. Проходя мимо, я поймал его быстрый, трезвый взгляд. Едва заметный кивок в ответ. Все в порядке.
Дальше путь лежал мимо затененной ниши за тяжелой бархатной портьерой. Якобы поправляя манжет, я замедлил шаг. В полумраке, неподвижный, как изваяние, стоял Андрей Ушаков. Его взгляд, проигнорировав общее веселье, был прикован к свите австрийского посла. Проследив за ним, я заметил то, что ускользнуло бы от любого другого: мимолетный обмен взглядами между вторым секретарем посольства и каким-то неприметным купчишкой, жавшимся у стены. Ничего особенного. Короткая заминка. Однако для Ушакова этого было достаточно. Он уже плел свою паутину.
Пока Орлов будет собирать пену — громкие слухи и пьяные откровения, — Ушаков станет копать вглубь, выискивая трещины, вербуя и надавливая. Он уже на охоте. Я двинулся дальше. Мои указания ему не требовались.
У самого выхода на балкон, в алькове у высокого, заиндевевшего окна, я нашел своих технарей. Андрей Нартов и Федька, мой самородок, совершенно выпали из реальности. Перед ними на столике лежал разобранный диковинный хронометр — подарок датского посла-хитреца. Петр лично велел впустить Федьку в зал, рявкнув на церемониймейстера: «Мастеровому человеку у нас везде дорога!». И вот теперь этот «мастеровой», с руками-кувалдами выкручивал крошечный винтик из механизма.
— Не сталь это, Андрей Константиныч, — басил Федька, поднося детальку к свече. — Мягче. И цвет другой.
— Медь? — предположил Нартов.
— Нет. Плотнее. И не гнется почти. Гляди.
Подойдя, я заглянул им через плечо.
— Сплав, — сказал я тихо.
Оба вскинули на меня головы.
— Что?
— Сплав или тугоплавкий металл. Они научились делать из него пружины. Вот вам и первая загадка на завтра.
Взяв со стола нетронутую отвертку, я легонько подтолкнул ею одну из шестерен.
— Вот этим вы и займетесь в Европе. Будете разбирать их чудеса на винтики. Смотреть, запоминать, а по ночам в нашей походной мастерской — повторять. И делать лучше. Чтобы утром, когда их механик придет хвалиться своим хронометром, вы ему покажете такой же, только который еще и погоду предсказывает, — тут я позволил себе хмыкнуть. — Вы — мое главное доказательство. Не подведите.
— Будет сделано, Петр Алексеич, — Нартов бережно убрал пружинку в кожаный мешочек. — Сделаем так, что они свои часы есть будут от зависти.
За моей спиной раздался тихий голос:
— Зависть, мсье, — прекрасный двигатель прогресса. И отличный повод для работы лазутчиков.
Я обернулся. Анри Дюпре. Элегантный, как рояль, ироничный, как Вольтер — это самое точное его описание сейчас. Мой бывший враг, а ныне — «инженер-консультант».
— Следите за мыслью, Анри, — усмехнулся я.
— Я всегда слежу за вашей мыслью, мсье барон. Это самое увлекательное занятие в последнее время, — он окинул взглядом моих гениев. — И, должен признать, вы собрали превосходную команду. Мозг, руки… не хватает только языка.
— Для этого есть вы.
В памяти всплыл доклад Ушакова: «Он не предаст. У него в Париже висит долг чести. И пара кредиторов, которые этот долг с него сдерут вместе с кожей. Он наш, с потрохами». Я рискнул включить его в состав Посольства, впихнул в уходящий поезд.
— Ваша задача, Анри, — быть моими ушами и моим голосом. Переводить смыслы, а не слова.
