Стальной кулак - Алим Онербекович Тыналин
Я начал записывать варианты. Можно попытаться найти компромат… Слишком долго и ненадежно. Спровоцировать конфликт с другими руководителями? Нет, себе дороже.
Взгляд упал на газету, оставленную предыдущим пассажиром. На первой странице статья о поимке немецкого шпиона.
И тут меня осенило. План начал складываться сам собой. Рискованный, на грани фола, но единственно возможный в текущей ситуации.
Я достал чистый лист. Предстояло продумать каждую деталь операции. Нужны будут надежные люди, безупречные документы, правдоподобная легенда. Надо вызвать Глушкова, без него тут не обойтись.
И может быть, организовать все так, чтобы потом можно было обелить Звягу? Все-таки речь не о мести, а о спасении проекта.
Поезд стучал на стыках рельсов, унося меня в Москву. Через двое суток решится судьба танка. И моя судьба тоже.
На следующее утро я приехал в Москву, заскочил в свою квартиру, привел себя в порядок, отправился на встречу.
Летнее солнце немилосердно палило кремлевскую брусчатку. Я поднимался по широкой лестнице здания Реввоенсовета, стараясь сохранять невозмутимый вид, хотя внутри все клокотало.
Два дня назад Звяга фактически парализовал работу завода, опечатав лаборатории и установив «партийный контроль» над всей документацией.
В приемной наркома было прохладно. Массивные стены старинного здания хорошо хранили прохладу.
Дореволюционные часы с маятником в углу мерно отсчитывали минуты. Адъютант, молодой командир в безупречно отглаженной форме, бросил на меня внимательный взгляд:
— Товарищ Краснов? Климент Ефремович ждет вас.
Я машинально поправил галстук. Операция, которую мы с Мышкиным готовили три дня, должна сработать. Иначе проект можно считать закрытым.
Ворошилов стоял у окна, рассматривая какие-то бумаги. Его характерный силуэт в военной форме четко вырисовывался на фоне светлого окна. На массивном столе красного дерева громоздились папки с документами.
— Присаживайтесь, товарищ Краснов, — не оборачиваясь, произнес нарком. — Интересные материалы вы мне прислали. Особенно про морскую систему стабилизации.
Я опустился в кожаное кресло, чувствуя, как скрипит обивка. Первый ход сделан, Мышкин через свои каналы обеспечил, чтобы документация попала прямо к Ворошилову, минуя бюрократические препоны.
— Да, Климент Ефремович. Система Хендерсона может быть адаптирована для танковой пушки. Наши инженеры уже провели предварительные расчеты.
Ворошилов наконец повернулся, его цепкий взгляд впился в меня:
— А почему именно сейчас? Когда ваш проект фактически остановлен местными… — он поморщился, — активистами?
— Потому что времени осталось мало, — я подался вперед. — События на КВЖД развиваются стремительно. А без новой системы вооружения танк не готов к боевым испытаниям. И потом, мир сейчас очень хрупок. Вдруг очередной пожар разгорится уже не на востоке, а в Европе, у нас под носом? А мы, как всегда, не поспеваем.
— Знаю, — нарком присел за стол, — читал донесения. Кстати, Черноярский уже готовит свою машину к отправке.
Он помолчал, постукивая карандашом по столу:
— А что ваши специалисты? Справятся с адаптацией морской системы?
— Безусловно. Циркулев досконально изучил принцип работы, у него уже есть предварительные чертежи. Руднев разработал механизм точной настройки. Варвара Никитична…
— Это та самая девушка-инженер? — неожиданно улыбнулся Ворошилов.
— Да. Она создала уникальную схему управления. А Вороножский придумал специальный состав для гидравлики.
— Хороший у вас коллектив, — задумчиво протянул нарком. — Жаль будет, если его разгонят из-за партийных дрязг.
Я почувствовал, как пересохло в горле. Сейчас решается судьба проекта.
— Климент Ефремович, — я старался говорить спокойно, — дайте нам две недели. Мы установим новую пушку, проведем испытания. И тогда…
— Хорошо, — неожиданно перебил Ворошилов. — Даю вам карт-бланш на две недели. Я договорюсь, чтобы партийные проверки были приостановлены. Но, — он поднял палец, — если результата не будет, спасти вас не смогу.
Я с трудом сдержал вздох облегчения. Получилось!
— Разрешите приступать? — я поднялся.
— Действуйте, — кивнул нарком. — И да, — добавил он, когда я был уже у двери, — передайте вашей Варваре Никитичне, что ее идея с гидравлическим приводом очень перспективна.
После Реввоенсовета я направился на Старую площадь. Каганович принял меня без проволочек — еще до истории с автопробегом у нас сложились неплохие отношения. Он меня помнил по истории с Крестовским и Стальным трестом.
— А, Краснов! — он поднялся из-за стола, заваленного бумагами. — Наслышан о ваших проблемах. Как же, как же…
В его кабинете, несмотря на открытые окна, было душно. На стене тикали старинные часы, стрелки показывали начало третьего.
— Лазарь Моисеевич, мне нужна ваша помощь, — я коротко обрисовал ситуацию. — Звяга может сорвать важный оборонный заказ.
Каганович прошелся по кабинету, задумчиво теребя усы:
— Этот Звяга… Он ведь докладывал мне о «нездоровых тенденциях» на вашем заводе. Но если Климент Ефремович дал добро…
— Именно. Нам нужно всего две недели спокойной работы.
— Хорошо, — он остановился у окна. — Я сам позвоню на завод.
Я кивнул. После этого разговора можно спокойно возвращаться в Нижний. Теперь все схвачено на самом верху.
Выйдя из здания, я первым делом отправил телеграмму на завод: «Разрешение получено тчк Начинайте работы тчк».
Теперь предстояло успеть невозможное. За две недели создать принципиально новую систему вооружения. Но ничего, команда справится. А со Звягой… что ж, для него у нас тоже приготовлен сюрприз.
В тот же день я поехал обратно. В купе поезда Москва-Нижний я еще раз просмотрел план работ. Времени категорически мало, придется действовать параллельно по всем направлениям.
Колеса выстукивали привычный ритм, за окном проплывали летние пейзажи, а я уже мысленно видел, как новая пушка занимает свое место в башне нашего танка.
Главное — мы получили передышку. Теперь нужно использовать ее по максимуму.
Приехав в Нижний, я пришел на завод на следующее утро.
Испытательный цех встретил меня тишиной. Непривычной, гнетущей. Обычно здесь грохотали станки, свистел пар, звенел металл. Теперь же на массивных дверях краснели сургучные печати, а возле входа прохаживался угрюмый активист в потертой гимнастерке.
Под высокими сводами цеха еще витал привычный запах машинного масла и горячего металла. Огромные станки, накрытые брезентом, напоминали заснувших великанов. На верстаках толстым слоем лежала пыль. За три дня простоя никто здесь не работал.
— А, явился! — раздался хриплый голос Звяги. Он вышел из темного угла, опираясь на трость. Следом появились еще несколько активистов. — Думал, в Москве заступников нашел?
Его маленькие глазки победно блестели. На лацкане потертой кожанки гордо алел партийный значок.
— Прекращайте этот цирк, Прокоп Силантьевич, — я достал из портфеля
