Детство 2 - Василий Сергеевич Панфилов
Я снова руку крендельком свернул, да и пошли дальше по парку гулять. Недолго гуляли, пока на шахматистов не наткнулись. Такие себе умственные мужчины за столиками, а то и просто на лавочках.
Постоял у одного, у другого, а потом часы песочные заприметил, и думаю – ага! Прошёлся да приглядел, где на тридцать секунд часы стоят, да и туда.
Походил, к партиям присмотрелся, к людям. Такие нужны, штоб время провести пришли, да не слишком надменные. Нашёл такого дяденьку, по виду из рантье небогатых, ну или шулеров средней руки, если говорить за Одессу. Здесь не вдруг и поймёшь, кто есть кто, да и не вдруг тоже.
Сидит на лавочке, скучает, сам с собой играет. Не так штобы молодой, и волосы такие чёрные, што сразу видно – красится! Седину закрашивает, значицца.
Я остановился рядышком, да гривенник подбросил.
— Блиц?
— Имеете на взять перекинуть[9]? — и взгляд такой саркастический.
— На заработать имею, — киваю и сажусь напротив, — мне до вечера ещё гитару насобирать надо, хочется потому как.
— Уважаю здоровую наглость, — хрюкнул смешливо дяденька, да и начал расставлять фигуры, — но не обещаю ублажить ваши воспалённые хотения.
— Тридцать секунд по лондонским правилам[10] или как?
— Или как, это как?! — засмеялся дяденька. — Давай по лондонским.
— Шломо, — представляюсь я.
— Н-да? Скорее Иван, ну да твоё дело. Агафоник Юльевич. Ну-с…
…он сделал первый ход.
— …однако, — озадаченно сказал он, теребя подкрашенный чёрный ус. — Однако! Повторим?
— За ваши деньги почему бы и не да?
Шестая глава
— Спасибо, тётя Песя, — благодарю хозяйку и не без труда встаю из-за стола, всерьёз думая о том, штобы пришить на штаны лямку через плечо, потому как после таких обедов пуговица на живот давит так, што просто ох.
— Ой, да всегда пожалуйста, — смущается та. — Может, доешь-таки рыбку? А то котам отдавать придётся!
— Мрау! — подтвердил басом рыжий всехний кот, крутящийся под ногами, и теранулся о ногу тёти Песи.
— Ну как знаешь!
Котяра перехватил рыбку ещё в полёте и заурчал судовым двигателем, пожирая лакомство.
— Спасибо, тётя Песя, — поднялся вслед за мной Санька. — Непривычная еда, но вкусно – страсть!
— А то ж! — подбоченилась та. — Фира сегодня старалась, во кому-то жена достанется!
— Ма-ам! — смущённо протянула девочка, стреляя в мою сторону глазами, отчево мне почему-то стало неловко и хорошо одновременно.
Вперевалочку спустились в прохладный подвальчик. Сиеста у нас, как у местных. Встаём чуть не раньше солнца, потом на море пешком бегаем, штоб мелюзга не прицепилась, потому как уследить за ними ну невозможно! Так тока, ровесники иногда с нами, а иногда и нет, втроём чаще.
Плаваем и ныряем до одури, даже дружок мой потихонечку учится, хотя пока и на мелководье. А потом и отрабатываем – то коленца какие, то акробатику, то рукопашество и ногодрыжество бойцовское всякое.
Фирка в такие минуты обычно сидит и смотрит просто, а то мидий начинает собирать или ещё што. А когда плясать начинаем, так сразу здесь! Раз! И будто всегда тут была, хотя тока-тока чуть не за горизонт уходила.
Я с ней пляшу, а Санька с подругой её, Рахилью. Но ето он так, чисто из вежливости, потому как больно носата девчонка!
Потом снова купаемся и назад. Обед, значицца, и сиеста. Потом когда как, чаще по Молдаванке шаримся, да с местными знакомимся. В парк Дюковский ещё, но ето уже под вечер самый.
Ну и вечером во дворе чуть не заполночь сидим. В карты играем, байки рассказываем. Душевно!
Две недели завтра будет, как в Одессе живём, а дальше Дерибасовской и не выбирались. Всё какие-то дела-делишки находятся, што вроде как и да, но таки нет. Драчка сперва, потом в шахматы загорелось мне, потом Ёся знакомил нас со шпаной местной и входами-выходами через улочки-проулочки.
Кто понимает если, то ого! Завсегда теперь помогут, если вдруг што. На Хитровке мне для таково вот чуть не год прожить пришлось, а тут раз! И друг ты всем сердешный. Хорошие люди.
Санька иногда гыкает, што вокруг меня сплошные Циперовичи, Рабиновичи, Бляйшманы, Кацы и Шацы, но тут уж как есть! Попал сюда через идишей, так через них и живу.
Даже с гитарой тоже через них вышло. Начал было в шахматы на деньги, штоб насобирать, а утром стоит футляр у порога, да с письмецом. И гитара там, да такая, што ого! Не каждому благородию по карману в такую цену. А в письмеце записочка, что подарок ето от Фимы Бляйшмана для любимово приёмново племянника. Меня, значицца. Душевно!
Но вот ей-ей! Хочется посмотреть за всю Одессу, а не только за Молдаванку! А то совсем уже идишем становиться стал.
— Што фыркаешь-то конём? — поинтересовался Санька, похлопывая себя по надувшемуся барабаном пузу со счастливой улыбкой вкусно пожравшево человека.
— Да думаю, што совсем уже жидом стал на Молдаванке етой! — поворотился я к нему. — Меня севодня спросили о чём-то, так я на идише и ответил! На русском спросили! А?!
Чиж залился беззвучным смехом, ажно до слёз. Глянет на меня, да и снова смехом давится.
— Шло… Шломо! — выпалил он наконец. — Ты так тово и глядишь, гиюр[11] примешь через годик, да и поедешь в Эрец Исраэль!
— А сам-то! Сам! Давно ли такие слова выучил, а теперь вот – дразнишься даже!
Хохотали долго, дразня друг дружку, да и угомонились потихонечку.
— …Мендель! Мендель, горе в еврейской семье!
— А? — сел на топчане, протирая глаза, да тут же почти и встал. Жара спадать начала, и не нужно на часы глядеть, штобы понимать, што дело к вечеру движется.
Сунулся было к чайнику, потому как пить охота, но остановился. Вода местная гадкая, невкусная, да ещё и холера, мать её ети! Не так штобы прямо сейчас гуляет, но и далеко от Одессы ета зараза и не отходит. Так што пить надо или чай, или как мне насоветовали – лимон туда давить. Кисло, а куда деваться?
— Полей, — попросил Санька, нагнувшись над ведром и тут же зафыркав под тонкой струйкой, — уф! Тебе полить?
— Угу!
— Севодня в парк Дюковский, или как?
— Или как! Хочу Одессу посмотреть, а то вот ей-ей, смешно уже! Приехали в город, а как с вокзала прошли, так с Молдаванки считай и не выбирались! Всё! Руки в ноги и пошли!
— Просто? — чуть удивился Санька.
— Агась!
Одев парадную рубашку, покосился на ботинки, но одевать
