Юрий Туровников - Абсолютное зло

— Слушай, а зачем они мусор запирают? — удивился Владимир.

— Чтобы БОМЖи не раскидывали, и чтоб жители близлежащих домов свой не выбрасывали. Кто за вывоз платит, тот и выкидывает! У нас в доме у каждой парадной свой бак, подписанный. У меня даже собственный ключ от него имеется.

— Идиотизм, — сплюнул под ноги журналист.

— Согласен, — Воронцов нажал кнопку на брелоке и «Майбах» весело отозвался.

Зотов пошел за сыщиком.

— Слушай, я вот никак не пойму, почему запретили курить на улице? Неужели табачный дым приносит больше вреда, чем автомобильные выхлопы и выбросы в атмосферу и реки всякой дряни с заводов и фабрик, которые еще работают?

Виктор остановился и посмотрел на журналиста.

— А чего ты меня спрашиваешь? Напиши об этом в своей газете, подними тему, раскрой ее.

— Это никому не интересно. Всем скандалы, интриги, расследования и секс подавай, — ответил Владимир. — А если все вместе — бомба!

Воронцов промолчал. Народ уже давно ничего не интересует кроме денег.

Будут «бабки», будет и все остальное. Сыщик сел в «Майбах», дождался, когда Зотов закроет дверь, и надавил на педаль газа.

Виктор сидел и крутился в просторном офисном кресле со встроенным массажером, то и дело поглядывая на монитор. Минуты ожидания превратились в часы. Вокруг капитана гудели, скрежетали и светились разноцветными лампочками сотни различных приборов, собранных в республике Чина и призванных служить на благо народа Русландии. Центрифуга натужно завывала, отделяя из окурка ДНК подозреваемого. Наконец, монитор моргнул, а колонки наполнили лабораторию звуковым сигналом, который воспаленный мозг следователя воспринял как паровозный гудок. Воронцов вздрогнул и замер. На экране появились данные. Подъехав к столу, капитан заколотил пальцами по клавиатуре и вел полученные данные в программу распознавания и нажал клавишу ENTER. Вновь потянулись томительные минуты ожидания.

Воронцов закурил, закрыл глаза и откинулся на спинку. Нашарив на подлокотнике кнопку, Виктор вдавил ее пальцем, и кресло завибрировало, распространяя по уставшему организму следователя блаженную негу.

Неожиданно для самого себя работник сыска задремал. Капитан был профессионалом: через двадцать минут он обязательно проснется. Это привычка выработалась у него с годами.

Воронцов видел сон…

Погода была чудесная, светило солнце, и на небе не было ни облачка.

Пьяные могильщики стояли в стороне и курили. Кладбище не располагало к приятного рода мыслям. Шум приближающегося автобуса Виктора раздражал. Он осознавал, что умер, но это его, почему-то, не беспокоило.

Сейчас начнется. Прижизненные знакомые вывалят из провонявшего потом ПАЗика, и начнут рыдать, о том, как им его жаль, какой хороший он был, и тому подобный бред… Лицемеры!

«Жарко-то как! — подумал Воронцов. — Выходят. Нет, ну так нельзя! Это уже ни в какие ворота не лезет! Они на похороны пришли или на гламурную вечеринку?!».

На жене покойного одежды меньше, чем на Еве. Друзья тупо ржут в кулак, ну им простительно. От ярких красок режет глаза.

«У меня снова есть жена?»

Виктор твердо знал, что эта особа его супруга. Была. Во сне.

«Так… Друзья, друзья друзей, их друзья. Да я и половину народа не знаю.

Жара. Сейчас сдохну! Хотя, куда уж дальше?! Сейчас вынесут. Интересно, во что они меня одели? Сволочи, хоть всплакнул бы кто. Ну вот, поставили на табуреты среди убогих могил, покосившихся оград и крестов. А ведь все могло бы быть по-другому…».

Ухоженное Арлингтонское кладбище, усеянное зеленой травой.

Аккуратные могильные плиты, ухоженные и строго одетые провожающие.

Виновник в ярком и сияющем гробу, в охрененной форме морпеха, а не…

«Суки!».

В старых джинсах и потрепанной кожанке.

«Молчат, будто сказать про меня нечего. Ну, не тяните, закапывайте уже!

А ведь это можно было сделать красиво…».

Боевой генерал произносит офигенную речь о том, какой покойный был герой, как достойно сражался и не менее достойно откинул копыта. И, судя по всему, рога тоже…

«Что за урод трётся возле моей жены? Кто же он такой? А он бы мог быть моим…».

Боевым товарищем, которого покойный спас, прикрыв собой, заслоняя от множества пуль. Он стоит рядом и держит супругу погибшего за руку.

«А не за задницу!».

И говорит шепотом, как ему жаль, и какой павший в бою был крутой, что он (друг) обязан ему (погибшему) жизнью, и что если бы не Виктор… Все тот же боевой генерал, поправив мундир и фуражку и приняв из рук морпеха государственный флаг, поворачивается и четким строевым шагом идет к вдове героя и передает флаг ей.

«Почему-то странные ассоциации возникают при виде передачи этой посмертной награды».

Вместо генерала возникает добротная русская баба. С длинной косой и кокошником на голове. Флаг в руках превращается в ароматный и румяный каравай, с солонкой наверху. Скорбящие сослуживцы оборачиваются Урановскими бабушками, которые на несколько голосов горланят зарубежные хиты прошлых лет.

«Стоп. Ага, закапывают. Ну, вот и все. Церемония та ещё».

Невесть откуда взявшийся черный кот, помочился на свежезакопанную могилу.

Вдова подходит к холмику.

«Ну, сейчас она что-нибудь скажет, уронит слезу».

Она открыла свой миленький ротик и произнесла… Нет, не:

— Дорогой, я буду вечно помнить тебя и не смирюсь с твоей смертью. Я проживу остаток своей жизни в скорби…

А: — Гори в Аду, жалкий ублюдок!

Виктор открыл глаза и подумал:

«А, реально, если я умру, кто придет на мои похороны? Как и где меня погребут? Припомнят ли мои заслуги? Всплакнет ли кто над могильным холмиком? Хотя, кому рыдать? Ни детей, ни жены, ни прочих родственников».

Капитан помотал головой, отгоняя мрачные мысли.

Колонки вновь издали пульсирующий звуковой сигнал, похожий на тот, коим микроволновые печи извещают своих хозяев о том, что чертов горячий бутерброд опять, падла, перегрелся и сыр растекся по блюдцу. Или наоборот: тарелка раскалилась — в руки не возьмешь, а суп до сих пор ледяной.

Воронцов вздрогнул. Пепел, истлевшей до фильтра сигареты, обломился и упал на пол, выложенный керамической плиткой, которую выпускали лет сто назад. Виктор с надеждой посмотрел на монитор.

— Сука!

Посередине экрана мигала надпись:

«Совпадений не обнаружено».

Следствие снова зашло в тупик.

Виктор оставил «Майбах» на стоянке и подошел к центральному входу. Он потоптался среди уходящих ввысь колон, разглядывая афиши, плюнул, увидев рекламу шоу карликов-трансвеститов, и потянул на себя позолоченную дверь.

Холл впечатлял. Повсюду стояли скульптуры обнаженных женщин в самых разнообразных позах. Такому обилию каменных изваяний мог бы позавидовать и Павловский парк и Екатерининский, вместе взятые. Но что-то в них показалось Воронцову странным. Сыщик вгляделся в лица мраморных дев. Ну конечно же!

Это же точно приукрашенные копии современных «поп-звезд». Вот Жанна Виски завлекающее прогнула спину и выпятила грудь. А чуть поодаль, заломив над головой руки, ютилась Анжелика Пиварум. За ней, прикрыв интимные места ладонью, прилегли певицы Вячеслава и Максимилиана. На скульптуру Бухачевой Виктор смотреть не решился, но задержался у каменных копий Анны Сисинович и Анфисы Пеховой. Вторая явно проигрывала сверху, но ушла далеко в отрыв снизу.

Взглянув на статую стоящей на коленях Затваренюк, Воронцов прыснул в кулак, ибо она стояла в трех метрах от каменного изваяния Димы Иблана, и с этого ракурса картинка казалась более, чем пошлой. Дальше стоял Морис Боисеев и загадочно улыбался Максиму Палкину, тоже, естественно, обнаженному, но прикрытому фиговым лиском. Последним Виктор оценил монумент того, к кому, собственно, он и пришел. Кирипп Филкоров собственным… талантом.

К Воронцову подошел охранник двух метров роста и такой же широкий в плечах. Черный отглаженный костюм ему явно маловат. Сквозь плотную ткань проступают очертания пистолета.

— «Беретта», если не ошибаюсь? — спросил капитан.

— Не, — растянул лыбу здоровяк, — это черненькая из «ТаЭту».

— Я про ствол, — следователь показал пальцем на топорщившийся пиджак и раскрыл удостоверение.

— Она самая, господин капитан. Что-то случилось?