Роберт Силверберг - Царь Гильгамеш (сборник)
Гнев возвратился в ее глаза: ей не нравилось, когда ей перечили. Потом она пожала плечами, и в следующий миг словно выкинула из головы все, о чем мы говорили. Уже другим голосом, бесцветным и деловым, она спросила:
— Почему ты от меня столько скрываешь?
Это меня поразило.
— Скрываю?
— Ты знаешь что.
Я почувствовал в душе что-то понял — это предупреждение.
Так вот, что она хотела от меня услышать! Я побоялся сказать ей это. Я ничего не ответил. Разговаривать с ней было все равно что переходить бурную реку с каменистым дном: в любую секунду нога может соскользнуть, и тебя унесет течением.
— Почему ты многое скрываешь от меня, Гильгамеш?
— Не зови меня этим именем.
— Да, наверное, не надо. Пока не надо. Но тебе не уйти от меня.
— Почему ты думаешь, что я от тебя что-то скрываю?
— Потому что знаю, что так оно и есть.
— Ты можешь заглянуть в мои мысли?
Она загадочно улыбнулась.
— Возможно.
Я заставил себя упрямо сопротивляться ей и сказал:
— Тогда у меня от тебя нет секретов. Ты и так все знаешь.
— Я хочу услышать это из твоих собственных уст. Я думала, что ты придешь ко мне сам и скажешь. Когда ты не пришел, я сама позвала тебя. Ты переменился. В тебе появилось что-то новое.
— Нет, — сказал я. — Это ты переменилась.
— И ты тоже, — сказала Инанна. — Разве я не просила тебя прийти и сказать мне, когда какой-нибудь бог выберет тебя? Какой это бог?
Я в изумлении уставился на нее.
— Ты это знаешь?
— Это так легко увидеть!
— Как? Это видно по лицу?
— Я это почувствовала через пространство, разделявшее нас. Теперь в тебе божество. Ты не можешь этого отрицать.
Я покачал головой.
— Я и не отрицаю.
— Ты обещал мне сказать, когда тебя выберут. Выполни обещание.
— Это очень личное, когда тебя выбирают, — сказал я, потупив глаза.
— Выполни обещание, — сказала она.
— Я думал, тебе не до меня… Праздник, похороны старой Инанны.
— Выполни обещание, — сказала она.
В голове у меня пульсировала боль. Перед ней я был беспомощен. Лугальбанда, молил я, наставь меня, помоги!
Кроме пульсирующей боли, я ничего не чувствовал.
Она сказала:
— Назови мне имя бога, который теперь защищает тебя.
— Ты все на свете знаешь, — дерзнул я сказать. — Зачем мне говорить тебе то, что ты и так знаешь?
Это ее и позабавило и разгневало. Она отвернулась от меня и стала расхаживать по комнате. Потом схватила связки тростника и крепко сжала их. На меня она не смотрела. Молчание сковывало меня бронзовыми обручами. Я задыхался. Шутка ли — открыть имя своего личного бога! Это значит потерять частичку той защитной силы, которую бог тебе дает. А я еще далеко не был уверен в собственной силе, чтобы принести эту жертву. Но точно так же мне не хватало сил противостоять Инанне, скрывая от нее то, что она требовала. Я дал обещание жрице, а выполнить обещание требовала богиня.
Я сказал очень тихо:
— Бог, вошедший в меня, это мой отец, герой Лугальбанда.
— Вот, значит, как, — сказала она.
Больше она ничего не сказала, и пугающее молчание снова повисло в воздухе.
— Не говори об этом никому, — сказал я.
— Я — Инанна! — в гневе вскричала она. — Никто мне не указ!
— Я тебя прошу никому не говорить. Разве это большое одолжение?
— Ты не смеешь ни о чем меня просить!
— Просто обещай…
— Никаких обещаний! Я — Инанна.
Сила богини заполнила зал. Подлинное присутствие божества наполняет вас леденящим холодом, потому что оно притягивает к себе все тепло жизни. В этот момент я почувствовал, как Инанна забирает мое тепло, высасывает его из меня, оставляя только пустую заледенелую оболочку. Я не мог шевельнуться, не мог говорить. Я остро чувствовал, как я молод, глуп и неискушен. Я видел, что передо мной стоит богиня, чьи желтые глаза горят, как у дикого зверя в ночи.
8
Несколько дней спустя, когда я вернулся домой с поля для метания дротиков, я обнаружил запечатанную табличку на постели. Это было, как сейчас помню, в девятнадцатый день месяца: это всегда самый неудачный день. Я поспешно разбил обертку из коричневой глины и прочел сообщение, потом еще и еще раз. Эти несколько слов, написанные на глине в один миг вырвали меня из уюта моего родного города и ввергли в странную жизнь изгнанника, словно это были не слова, а буйное дыхание самого бога Энлиля.
Табличка гласила: «Немедленно беги из Урука. Думузи покушается на твою жизнь».
Внизу стояла печать Инанны.
Моя первая реакция — чувство протеста. Сердце мое грохотало в груди, руки сжимались в кулаки. Кто такой Думузи, как он смеет угрожать сыну Лугальбанды? Мне ли бояться такого ленивого слизняка, как он? А еще я подумал: власть богини выше власти царя, значит, мне незачем бежать из города, Инанна защитит меня.
Когда я шагал из угла в угол, охваченный гневом и яростью, вошел один из моих слуг. Он тут же попятился назад, но я велел ему остаться.
— В чем дело? — требовательно спросил я.
— Двое. Господин, два человека были здесь…
— Кто такие?
Какое-то время он не мог сказать ни слова. Потом с трудом выдавил из себя:
— Рабы Думузи. На руках у них были красные повязки царя.
В глазах у него был страх.
— У них в руках были ножи, мой господин. Они было спрятали их в одежду, но я заметил их блеск. Мой господин…
— Они тебе сказали, что им надо?
— Поговорить с тобой, мой господин, — он запинался.
Страх сделал его лицо серым.
— Я с-с-сказал, что ты у б-б-богини, и они сказали, что вернутся… С-с-сегодня вечером вернутся…
— Хорошо, — тихо сказал я. — Значит, это правда.
Я взял его за край одежды, притянул к себе и прошептал:
— Будь начеку! Если увидишь их поблизости, немедленно сообщи мне.
— Непременно, мой господин!
— И никому не говори, где я!
— Ни слова, мой господин!
Я отпустил его и снова начал ходить по комнате. В горле у меня пересохло, я весь дрожал. Не от страха, а от ярости и негодования. Что мне оставалось делать, как не бежать? Я видел, как нелепо все складывается. Да, можно быть дерзким и смелым. Но за это я заплачу жизнью. Как же я был заносчив! Как был уверен, что Думузи не может угрожать сыну Лугальбанды, забыв, что Думузи царь, и моя жизнь находится в его руках. Если бы у Инанны была хоть единственная возможность меня защитить, разве она послала бы письмо, приказывая бежать? Я уставился в пустоту. Нельзя медлить ни минуты. Я это знал, даже не пытаясь искать объяснений. В мгновение ока Урук был потерян для меня. Я должен бежать, и как можно скорее. Я не смею задерживаться, чтобы попрощаться с матерью или преклонить колена у святилища Лугальбанды. В эту самую секунду двое убийц по приказу Думузи направляются сюда Промедление смерти подобно.
Я не собирался надолго. Я найду прибежище в каком-нибудь городе на несколько дней, если понадобится, то на несколько недель, пока не узнаю, в чем моя вина, чтобы нажить себе врага в лице самого царя, и как можно исправить положение. Я не мог даже предположить, что отправляюсь в четырехлетнее изгнание.
Онемев, дрожащими руками я собрал кое-какие пожитки. Я связал одежду в узел, взял лук и меч, амулет пазузу, который моя мать дала мне еще в детстве, маленькую статуэтку богини, которую я получил от Инанны, когда она была жрицей. Я взял табличку, на которой были написаны заклинания — средство на случай ранения или болезни, и кожаный мешочек с травами, которые можно зажечь, чтобы прогнать духов в пустыне. Я взял небольшой нож древней работы, в рукоять которого были вделаны драгоценные камни, не очень острый, но нежно хранимый, ибо его привез мне Лугальбанда с одной из своих войн.
В первую стражу ночи, когда восходят звезды, я выскользнул из дома и, крадучись, направился к Северным Воротам. Шел мелкий дождь. Легкий дым поднимался от крыш домов к темнеющим небесам. Сердце мое разрывалось. Никогда прежде я не покидал Урук. Я был в руках богов.
Я решил отправиться в город Киш. Эриду или Ниппур были ближе и добраться туда было легче, но Киш казался безопаснее. Влияние Думузи в Эриду и Ниппуре было гораздо сильнее, а Киш был ему враждебен. Мне не хотелось появиться в таком месте, где меня бы скрутили и немедленно отправили обратно в Урук из любезного отношения к царю Урука. Акка, царь Киша, вряд ли считал себя обязанным оказывать какие-либо услуги Думузи. И Лугальбанда часто говорил о нем, как о добром воине, достойном противнике и человеке чести. Значит, в Киш. Кинуться в ноги Акке и просить о милосердии.
Киш лежал на севере, на расстоянии многодневного перехода. По воде пути не было. Не было проверенного пути для маленького плота или лодки, чтобы плыть против течения по бурной Буранну, и не было смысла рисковать и пытаться пробраться на один из больших царских кораблей, плывущих вверх по реке. Я знал, что по восточному берегу вьется караванная тропа. Если идти по ней на север и поживее переставлять ноги, рано или поздно, я оказался бы в Кише.
