Вадим Давыдов - Киммерийская крепость
— Здравствуйте, миледи, — Осоргин тоже улыбнулся и чуть склонил голову в поклоне.
Как Осоргин всё-таки на него похож, с тоской подумала Рэйчел. Нет, никакого внешнего сходства, разумеется. Но тот же тип, безусловно. Он обладает просто потрясающей способностью находить мужчин своего типа буквально везде, хоть в Лондоне, хоть в Париже, а то и вовсе – in the middle of nowhere,[14] заражать их своей одержимостью, окружать себя ими. И меня. Господи, как он посмел уехать, мерзавец?!
Осоргин ждал. Бывший офицер русского императорского флота, в свои шестьдесят лет сохранивший выправку и стать юного гардемарина, давно научился ждать и терпеть. И к человеку, который научил его этому – научил, ничему не уча, не поучая и не командуя, научил, ни разу не задев его бешеной гордости и не уязвив самолюбия, Осоргин испытывал чувство, похожее на сыновнее, хотя сам годился ему по возрасту в отцы. А к миледи… Как ты посмел уехать от неё, мерзавец, подумал Осоргин. Когда ты приедешь, я тебя задушу своими руками. Не до смерти, но задушу. Господи Иисусе, если бы ты видел сейчас её лицо. Леди Рэйчел. Господи Боже! Ну сделай же что-нибудь!
Рэйчел вернулась к столу и жестом пригласила Осоргина присоединиться к ней. Когда он сел, Рэйчел посмотрела на него – словно погладила его светом своих серо-синих, как штормовые облака, печальных глаз.
Раньше глаза у неё никогда не были такими печальными, подумал Осоргин. Раньше. Когда этот сукин сын был здесь. Когда он был здесь, её глаза сверкали и лучились так, что в них просто больно было смотреть. Как ты посмел уехать от неё, мерзавец?!
— Я к вашим услугам, миледи.
— Вы всё слышали, Вадим Викентьевич?
Конечно, он всё слышал. Слышал и фиксировал. Над записью откровений депутата уже трудились поднятые по тревоге офицеры аналитического отдела. Всё, что выболтал Каллиган, просто идеально ложилось в схему событий, неотвратимо и властно затягивавших мир в омут очередной бойни. А теперь ещё и эти, о которых они узнали около месяца назад. Проклятье! Осоргин устремил взгляд на хозяйку и нахмурился:
— Это война, миледи. Теперь уже никаких сомнений.
— Да, Вадим Викентьевич, — Рэйчел чуть отвернулась от него и снова посмотрела в окно. — Но ведь это вовсе и не новость для нас, не правда ли? Я сожалею, что не могла пригласить вас. Каллиган не должен ничего заподозрить.
— Разумеется, миледи. Я слушаю вас.
— Я думаю, вам следует отправить несколько человек в Варшавский офис, помочь им свернуть дела и вывезти бумаги и оборудование. Нужно переходить на нелегальное положение. Господи, как мне это не нравится!
— Может быть, после? Нам сейчас не следует распыляться.
— Нет, Вадим Викентьевич, — отрицательно качнув головой, Рэйчел прикрыла веки. — Нельзя, чтобы эти негодяи догадались. Мы должны успеть – и здесь, и там. Я понимаю, это почти невозможно. Но именно – почти.
— Я распоряжусь, миледи.
— У нас много должников во Франции?
— Немало, — вздохнул Осоргин.
— Я полагаю, вам следует отправить самых проверенных людей в Париж и постараться урегулировать всё, что можно урегулировать. Я разрешаю им принимать решения по собственному усмотрению и действовать по обстановке.
— Конечно. Какие будут указания по поводу нашей информации? Мы не можем больше подвергать Его Величество столь явной и серьёзнейшей опасности. Да и вас тоже это касается самым непосредственным образом, леди Рэйчел.
— Вам ведь прекрасно известно – со мной ничего не может случиться, — улыбнувшись, пожала плечами Рэйчел. — Как дела у Владимира Ивановича? Без его приборов нам будет нелегко.
— Ладягину не хватает людей, миледи. Вы же знаете, какая это проблема.
— Да. Знаю, — Рэйчел вздохнула и опустила взгляд.
— Я всё же настаиваю на усилении внешней охраны, миледи, — Осоргин чуть подался вперед. — Ещё четырёх моих офицеров, леди Рэйчел. Пожалуйста. Я отвечаю за вас головой – и очень беспокоюсь.
— Ну, перестаньте же, Вадим Викентьевич. Повторяю, со мной всё будет в порядке.
— Я настаиваю, леди Рэйчел. Не столько прошу, сколько настаиваю. После всего, что случилось, и ещё, похоже, случится. Кому, как не вам, знать это.
— Нет, — Рэйчел вскинула подбородок. Встретившись с ней взглядом, Осоргин, почувствовал, как мурашки побежали у него по спине. — Никаких признаков беспокойства. Никаких. Нельзя спугнуть их сейчас. Сейчас – ни в коем случае. После Мюнхена они совершенно утратили чувство опасности, и это сослужило нам хорошую службу.
— Вы правы. И всё же – ведь это совсем иная ситуация, чем в тридцать четвёртом, миледи. Я осмелюсь, однако, настаивать. Если вы не верите моему чутью, спросите хотя бы Муруока-сан, — Осоргин посмотрел туда, где находился один из телохранителей.
— Ну да, — Рэйчел улыбнулась. — Почтеннейший Сидэи-сан готов согнать сюда всю императорскую армию для моей охраны и не позволить мне больше никогда в жизни ступить ногой на землю. Какое счастье, что в своё время были введены столь чёткие и разумные ограничения.
— Может быть, настало время их пересмотреть? Это настоящие профессионалы, клянусь, вы их даже не будете замечать, точно так же, как и людей Муруоки.
— Вадим Викентьевич. Я запрещаю.
— Хорошо, — Осоргин сдался. Если Рэйчел принимала решение – это было решение, а не повод поспорить. — Когда я должен приступить?
— Как можно скорее, — Рэйчел посмотрела на моряка. — Мы планируем созвать тридцать первого собрание акционеров. Общее собрание. Я была бы рада, если бы могли как-то успокоить наших вкладчиков и друзей.
— Хорошо. Аэроплан в Варшаву вылетит, — Осоргин бросил быстрый взгляд на ручной хронометр, — через четыре-пять часов, это максимум. Людей в Париж я отправлю тоже сегодня же вечером. Аэропланом. Миледи…
— Да?
— Миледи, — Осоргин почувствовал: ещё немного – и голос сорвётся. — Позвольте нам разобраться с этими. Сейчас. Поверьте, мы справимся. И вам не нужно будет…
— Нет, — голос Рэйчел звучал спокойно, — но Осоргин понял: она в ярости. — Нет. Я не позволю. Вы забыли о предупреждении? Не смейте умножать эманаций. Вы стали слишком сильны и самоуверенны. Там, где раньше вы просчитывали три дюжины вариантов, теперь вы… прёте, как дредноут. Именно об этом говорилось. Когда он был ещё здесь. Если вы забыли, я вам напомню. Я среди вас именно для этого. И я запрещаю.
— Да, миледи, — Осоргин повесил голову. — Конечно, вы правы. Простите.
— Я вас люблю, Вадим Викентьевич, — ласково дотронулась до его рукава Рэйчел. — Я вас ужасно люблю, и не хочу потерять. Пожалуйста, не будьте так неразумны. Осторожность и выдержка. Я ведь хорошо вас знаю. Мы можем вызвать такую бурю, которая нас скрутит, сомнёт в мгновение ока. Как бы мы не были могучи и уверены в своих силах, никогда нельзя уверенность заменять самонадеянностью. Перестав думать, мы погибнем.
— Не тревожьтесь, миледи, — тихо сказал Осоргин. — Мы справимся. Всё будет сделано, как надо.
— Прекрасно. Немедленно отыщите доктора Вейцмана,[15] мы должны встретиться безотлагательно. Пусть подготовит докладную записку, возможно, Его Величество сочтёт желательным заслушать его.
— Хорошо, миледи.
— Свяжитесь с господином Жаботинским,[16] пусть его люди приступают к развёртыванию. Кажется, больше ждать не имеет смысла.
— Похоже, так, — Осоргин едва не заскрипел зубами. — Как бы уже не было поздно.
— Они… мы справимся, — твёрдо сказала Рэйчел и вскинула голову. — Ведь другого выхода нет, не так ли?
— Да, миледи. Конечно.
— Подготовьте шифровку Рутенбергу,[17] я должна её посмотреть перед отправкой.
— Полчаса, миледи.
— Кто будет вас замещать на период подготовки?
— Майор Ушаков и майор Репнин. Отличные офицеры, можете на них смело полагаться.
— Не премину, — улыбнулась Рэйчел. И снова сделалась серьезной: – Скажите, Вадим Викентьевич. Я ведь в таких вещах не слишком хорошо разбираюсь. Если придётся держать коридор для эвакуации… Это возможно? С нашими силами?
— Некоторое время, — Осоргин чуть наклонил голову вперёд. — Не очень долго, разумеется. Я не могу и не буду рисковать всем корпусом ради…
— Вадим Викентьевич, — Рэйчел укоризненно покачала головой.
— Нет, нет, — заторопился Осоргин и поморщился от неловкости. — Я же не в том смысле. Мои люди совсем для других задач обучены и предназначены. Это же как шпагой деревья рубить… я просто не имею такого права. Да и потом – насильно мил не будешь, как говорится. Если сам Владимир Евгеньевич не может своих соплеменников перед лицом такой опасности, — Осоргин замялся, подыскивая нужное слово, — уговорить, то где уж нам-то?!
Да, подумала Рэйчел, это правда. Она вспомнила свою встречу с раввинами из Польши, Чехословакии, Румынии и Венгрии – здесь, в Лондоне, в мае тридцать восьмого, за пять месяцев до «Хрустальной ночи». С каким недоверием, с какой враждебностью смотрели на неё эти люди, от которых зависело очень много. Невероятно много. Она улыбнулась чуть заметно, вспомнив, как недоверие сменилось недоумением, когда она объяснила, почему и зачем просила их всех приехать сюда. Когда сказала: есть только один способ жить в ладу с самим собой. Это значит – обращаться с другими так, как хочешь, чтобы обращались с тобой. И делать именно то, что должен, — для того, чтобы случилось, чему суждено. В этих словах – вся правда этого мира. Тому, что без долга и чести ничего не имеет смысла на этой земле, — под этим небом, под этим солнцем, — можно научиться только от мужчин, подумала она, закрывая глаза. Она улыбнулась ещё раз, припомнив, как недоумение на лицах этих людей сменилось совершеннейшим изумлением, когда она сказала: мне всё равно, хороши или плохи евреи. Меня интересует лишь одно: насколько плоха или хороша я – как человек, как женщина и как христианка. И что я должна сделать для того, чтобы случилось то, чему суждено – на самом деле, а не задуманное какими-то извергами, вообразившими себя богами. И что должны сделать для этого вы – точно так же, как и все остальные.
