Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны
— Очень великодушно с вашей стороны, — молвил Метью.
— Великодушие… Господи! А Чарли? Он всего на два года старше моего сына. Я знаю, что, наблюдая меня с другими мужчинами, он возбуждается. Презрение для вас то же самое, что великодушие?
Метью молчал. Он все еще не отпускал ее руку, и Эйприл, спохватившись, вырвалась. Тихим охрипшим голосом она произнесла:
— Секс и материнство — главное в существовании женщины. Теперь то и другое для меня — только лишь омерзение и страх. Малыш Арчи… Этот мной еще не овладел, но только потому, что не попросил. — Она взглянула на него и отвела взгляд. — Я научилась опасаться большинства мужчин и презирать их всех до одного. Я мылась в ручье, подняла глаза и заметила, как вы разглядываете меня… Меня посетила безумная мысль, что между мужчиной и женщиной все еще может существовать доброта и настоящая привязанность. Это всего лишь моя иллюзия, тут нет вашей вины.
— По–моему, это не иллюзия.
Она пропустила его слова мимо ушей.
— Простите мне мою несдержанность. Вы — очень внимательный слушатель, Метью.
Ярость и горечь прошли, однако он готов был сожалеть об этом: теперь Эйприл удалилась от него бесконечно далеко.
— Послушайте! Меня–то вы по крайней мере не боитесь?
— Нет. — В ее голосе звучала усталость. — Не боюсь. Но презираю. Презираю как мужчину. Зато я завидую вам как человеку. Помните, что я сказала, когда перевязывала вам ногу? В тот момент я не сообразила, насколько это верно. Для вас ничего не переменилось — кроме декораций. Для всех остальных Землетрясение — божественная десница, растеревшая мир в порошок, — а для вас? Широкоформатный фильм со стереозвуком, только и всего. Джейн жива, и вы прокладываете к ней путь среди разрухи. Знаете, что я вам скажу? Мне кажется, вы ее действительно найдете. На ней будет белое шелковое платьице с оранжевыми цветочками, и вы как раз поспеете к ее венчанию с чистеньким юношей с безупречными манерами; им только и будет недоставать, что вашего отцовского благословения.
— Я хочу остаться здесь, — сказал он.
Эйприл помотала головой:
— Ничего не получится. Других я еще могу выносить, но не вас.
— Со временем сможете.
— Нет. Вы напоминаете мне обо всем, что исчезло навечно. Если вы останетесь, то придется уйти мне. Надеюсь, вы не толкнете меня на такой шаг.
Наверное, можно было найти ответ, который сумел бы разрушить бессмысленную тиранию слов и вернуть радость утренней встречи. Однако если бы он даже нашел его, еще неизвестно, оказалась бы ему по карману цена.
Эйприл оставила его и побрела к саду и гроту. Немного постояв, Метью пошел за ней следом, не пытаясь, впрочем, ее нагнать.
14
Метью решил, что будет разумнее не рисковать встречей с саутгемптонскими ордами. Сперва он подумывал, не отправиться ли ему на север, однако потом набрел на более удачную мысль — двинуться на юго–восток, к побережью. Держась за береговую линию, можно ориентироваться даже в самую облачную погоду.
Лоренс настаивал, чтобы он запасся едой с их склада, однако Метью отказался. Он в свою очередь предлагал им свое ружье, но тоже натолкнулся на отказ. Обстановка была не больно дружеской: поняв, что он всерьез вознамерился покинуть их, новые знакомые огорчились и нахмурились — все, за исключением Эйприл: к ее обычному благоразумию в это утро добавилось разве что безразличие.
Когда Лоренс попытался затеять с Метью спор, она мигом поставила его на место:
— Он все равно принял решение.
— Но ведь это чистое сумасшествие!
— Пусть поступает по–своему.
Немного помолчав, Лоренс выложил последний козырь:
— А Билли?
— Думаю, ему лучше будет остаться с вами, — ответил Метью. — Если, конечно, у вас не будет возражений.
— Никаких возражений! — отрезала Эйприл.
— Нет! — всполошился Билли. — Я хочу идти с вами, мистер Коттер!
— Тебе надо остаться, Билли, — сказал Метью.
Но мальчик упрямо тряс головой:
— Не хочу!
— Я–то думал, что стану учить тебя врачебным премудростям, — пригорюнился Лоренс. — По крайней мере тому, что я еще сам помню.
Мальчик вконец растерялся и расстроился. Он хотел было что–то сказать, но не нашел слов и прикусил губу.
— С Метью он будет в такой же безопасности, как и с нами, — устало сказала Эйприл. — А то и в большей. Если он не хочет оставаться, то нет смысла его принуждать.
На этом спор кончился. Они сложили поклажу и ушли. Сперва Билли по привычке щебетал, изображая радостное настроение, однако Метью почти не реагировал на его речи, и мальчик скоро умолк. Они дошли до места, где впервые повстречали Эйприл, — сейчас здесь тоже мелькнула чья–то фигура, поспешившая прочь при их приближении, — перешли дорогу и зашагали по полям.
Метью чурался мыслей об Эйприл. Было невозможно думать о ней, не вспоминая о вчерашнем вечере; ее горечь и презрение казались теперь еще острее. Он понимал, что дело не только в ее резкости. Перед уходом Метью поймал себя на том, что не может без гадливости смотреть на Чарли. Однако размышлять о собственном отношении к услышанному было столь же неприятно и унизительно, как созерцать, облизываясь, все то, что творилось с ней и что впоследствии вытворяла она сама.
Вместо этого он стал думать о Джейн. Он снова загорелся при мысли, что дочь могла выжить. Метью представлял себе одинокий дом и толстенные бревна стен. Она наверняка ждет его там, ибо знает, что он обязательно до нее доберется. Вспомнилось, как пятилетняя Джейн потерялась на ярмарке в Хемпстед–Хит. Он целый час продирался сквозь толпу, разыскивая ее, и наконец нашел — испуганную, но вовсе не заплаканную — на ступеньках карусели. Она сказала, что нисколечко не сомневалась, что он за ней придет, и поэтому была не прочь побыть немного одной.
Метью попытался подкрепить свою веру в счастливый исход другими воспоминаниями. В доме был большой подвал, в котором Мери всегда хранила внушительные запасы провизии, — видимо, памятуя о детстве, пришедшемся на военные годы, когда мать только и делала, что припрятывала еду, а также из опасения, что снегопады отрежут их от остального мира. Это случалось уже дважды, причем в последний раз длилось добрую неделю. Скорее всего дочь останется в доме, который вряд ли станет приманкой для мародеров.
Билли уже давно теребил его за рукав, но Метью отвлекся и не расслышал его слов.
— Что такое, Билли? — опомнился он.
— Тут была чья–то стоянка. Вон там!
Здесь действительно побывали люди, более того, разводили огонь. Если бы рядом нашлись дрова, которые удалось бы разжечь, можно было бы сделать привал и пообедать. Путники подошли ближе к брошенной стоянке. Костер давным–давно прогорел. Рядом с пепелищем валялись остатки трапезы: куриные кости, перья. В траве чуть поодаль что–то поблескивало. Метью нагнулся. Это был фотоаппарат «Пентакс», судя по всему, целый. Он повертел его в руках, не зная, что делать с находкой. Непонятно, кому и зачем понадобился фотоаппарат?
Вскоре они подошли к границе опустошения, оставленной гигантской волной. Впереди серела высохшая донная грязь пролива Те–Солент, за ней простиралось затянутое туманной дымкой плато острова Уайт. Приглядевшись, Метью различил внизу несколько двигающихся фигур — примерно человек десять. Они шли в сторону острова. Наверное, очередная банда, рыскающая в округе в поисках поживы.
Под вечер путники пересекли саутгемптонский эстуарий. По пути им попался на глаза корабль, наполовину затянутый тиной. Здесь наверняка побывали мародеры: вокруг валялись пустые банки и прочие ненужные предметы. Метью задумался, не стоит ли провести ночь именно тут. Отсюда открывался неплохой обзор; вокруг было пустынно. Недавно прошел дождь, выглядевший как предвестник более обильных осадков. Корпус корабля мог бы послужить укрытием на случай ливня.
Однако стремление продолжить путь пересилило. Неприятное чувство, не дававшее ему покоя в начале путешествия по Ла–Маншу, вернулось. Избавиться от него казалось важнее, чем обрести крышу над головой.
— Еще миля–другая не убьет нас, а, Билли?
— Конечно.
Они стали карабкаться по бесконечному склону, нацелясь на голую линию горизонта на востоке. Там, где недавно громоздились портовые краны и заводские трубы Портсмута, простиралась все та же безрадостная пустыня. Кое–где взору представали следы разрушения — кирпичи, доски, случайный хлам, а также останки людей. Впрочем, последние, благодаря целительному времени, а также усилиям выживших, утративших человеческий облик, превратились в безликие скелеты, почти полностью лишенные плоти. В сумерках они казались таким же малозначительным мусором — холодным и лишенным запаха.
В конце концов путники нашли, где провести ночь: к границе полного разрушения снесло с чьих–то задворок домик, по неведомой причине оставшийся почти целым. Дверь домика была оторвана, в стенах недоставало досок, но в остальном он был хоть куда. На полу лежал песок, а само сооружение, как вскоре выяснилось, успели заселить песчаные блохи. Толком выспаться не удалось: Билли всю ночь вертелся, словно его мучили кошмары. Под утро стал моросить дождь, после рассвета превратившийся в ливень. Позавтракав холодными консервами, они высунулись было под дождь, но тут же залезли обратно.
