Стоунхендж. Время для мятежника - Гарри Гаррисон
Даже и не строение – это слишком громкое слово. Скорее хижина. Такие жалкие жилища он раньше видел во время каникул только глубоко в лесных дебрях вокруг Миссисипи. Грубые сооружения из некрашеного леса, покоробленного дождями и солнцем. Точь-в-точь такая. В щель между досками можно было руку просунуть. Дверь открывалась прямо в слежавшуюся дворовую грязь. Половину хижины затенял старый дуб, а под дубом сидел старик, молча наблюдая за Троем. Черная кожа изрезана морщинами, а на голове оставалась пара пучков седых волос. Старик был одет в какие-то древние заплаты. Трой кивнул ему, подошел, но старик не шевельнулся.
– Привет, – сказал Трой.
Старик покачал головой:
– Пока, а не привет. Ты еще до заката помрешь.
Трой улыбнулся, пытаясь обратить слова в шутку:
– Ладно тебе, старик, еще накликаешь.
– Чего там кликать. Ты где сумки спер?
– Они мои.
– Плохо врешь, даже я не поверю. Такие сумки бывают у белых, а у ниггеров не бывают. Первый встречный белый сперва тебя пристрелит, а потом только спросит, где спер. Ты с Севера или как?
– С Севера.
– По говору вроде так. Так вот, парень, у нас тут Юг.
– В дом не позовешь? Похоже, мне тут надо кое-чему обучиться.
– Это уж точно! – Старик рассмеялся кудахтающим смехом. – Я глазам своим не поверил, когда ты вот так чапал по дороге. Мистур янки, тебе много чего надо понять. Ты не на Севере, и здесь ты всего лишь раб.
Эта спокойная констатация факта резанула Троя сильнее, чем угроза или оскорбление. Как-то вдруг остро пришло осознание, что негры сейчас в рабстве и что рабство узаконено. Этот вот всю свою жизнь провел в рабстве. Стала ясна одна простая вещь: либо Трой научится вести себя так, как этот старик, либо может считать себя мертвым.
Он чуть не упустил шанс. С дороги, по которой он шел, послышались голоса и стук копыт.
– Залазь! – прошипел старик. – Залазь – или ты уже покойник!
Трой не стал спорить. Он кувыркнулся в открытую дверь, подкатившись под стену. Стук копыт приблизился, а потом раздался голос:
– Эй, дядя, ты давно здесь сидишь?
– С рассвета, сар. Как рассвело, капитан, так я здесь.
– А ну-ка расскажи, что ты здесь видел. Да говори правду, а то я спущу твою черную шкуру!
– Что видел, капитан? Да ничего, сар. Вороны только летают.
– Вороны, говоришь? А настоящую черную ворону не видел? Ниггера в чудных ботинках с крадеными сумками?
– Как изволите говорить, сар? Нет, сар, не видел. Тут никто не проходил, сар, могу поклясться, капитан!
– Я вам говорил, Лютер, что этой дорогой он не пойдет, – сказал другой голос.
– Вы называете моего мальчика лжецом?
– Если бы я считал, что он лжет, меня бы здесь не было, правда? Я только считаю, что этот хмырь наврал мальчику, чтобы сбить нас со следа. Я думаю, как только мальчик скрылся из виду, он рванул в другую сторону. Вы посмотрите на той дороге, по которой мы приехали, а я сообщу в Корнерс. Тогда ему далеко не уйти. Спорить могу, что за этого ниггера и награда назначена.
Копыта отстучали прочь, но Трой не шевелился. Он вжался в стену, не обращая внимания на цепочки муравьев, переползавших со стены на него и обратно. Им овладел страх, которого он не испытывал еще никогда в жизни. Даже тогда, когда оказался отрезанным от своей роты на территории противника.
Он и сейчас был на территории противника. В своей собственной стране – но она не была его страной. Еще не была.
Он знал историю по книгам, а сейчас начинал чувствовать ее собственной шкурой, и понимать по крайней мере одну из причин Гражданской войны, и чувствовать, что значила победа, купленная столь дорогой ценой. Трой глянул вниз и увидел, что у него трясутся пальцы. Со злостью сжав их в кулак, он вмазал по стене. Рано еще сдаваться.
Старик, кряхтя, разогнулся, устроился на пороге и глубоко вздохнул. Он сидел спиной к Трою.
– Ты спас мне жизнь, – сказал Трой. – А я даже не знаю, как тебя зовут.
– И не надо. Когда тебя поймают, ты не скажешь.
– Как мне от них удрать? И куда податься?
– Откуда приперся, туда и иди, скатертью дорога. Вылазь на задворки да спрячься в кустах за хижиной. Туда они не полезут. Когда стемнеет – вылезешь.
– А куда потом? Ты же слышал, они поднимут на ноги всю округу. Как я выберусь?
Старик презрительно хрюкнул:
– Если будешь таким дураком, то никак. Тебя поймают, выпорют и вздернут, но сначала ты им про меня расскажешь. Я с тобой влип, парень, понял? Влип!
Он что-то проворчал себе под нос, покачиваясь на пороге, и принял решение:
– Выйдешь оттуда и пойдешь, куда я скажу. Я свяжусь с Дорогой, и пусть они с тобой возятся. А теперь пошел вон.
Под кустами было жарко. Раскаленный воздух не шевелился, мухи терзали немилосердно. Трой заставил себя вздремнуть, но мухи заползали в нос и в рот. Он их выплевывал, отмахивался. Безуспешно. По дороге иногда проходили люди, слышался скрип тележных колес. К сумеркам у Троя раскалывалась голова от гудящей боли. Шевелиться он не решался. Раздался звук медленных шагов, и он вжался в кусты. Скрипнула дверь хижины, и послышался шепот:
– Тут тебе миска с водой. Не хапай, пока я не уйду.
Вода была теплая и вонючая, но Трою она показалась самой вкусной на свете. Он заставил себя растянуть ее как можно дольше.
Когда стемнело, воздух чуть-чуть остыл, но главное – исчезли мухи. Удовольствие было недолгим, мух сменили наглые и звенящие комары. Казалось, прошли часы, пока снова хлопнула дверь и раздались шаги старика. Он куда-то прошлепал между деревьями и спустя целую вечность возвратился.
– Эй, ты! Давай вокруг дома. Там тебя встретит мальчишка.
Между облаками плыла бледная луна, и в ее свете можно было разглядеть две фигуры. Старик махнул ему рукой:
– Вот этот парень. Он боится, но он тебе поможет. И ты ему помоги. Мамаша у него болеет, надо лекарство. У тебя доллар есть? Должен быть, при таких-то шмотках.
– Конечно! Рад буду заплатить. Если я могу тебя еще чем-то отблагодарить, буду счастлив…
