Арсений Миронов - Много шума из никогда
Нет. В сжатом кулаке жарко забился чужой пульс — и Данила понял, что тяжелый летательный аппарат, этот небывалый воздушный змий сразу ожил и загулял на дальнем конце невидимой струны: стальная птица рванулась навстречу! Данила почти увидел: крылатая ракета рывком стартовала со столешницы в горнице, легко пробила брешь в стене дома, низко пронеслась над костром — посреди двора, над головами бегающих дружинников — и, со свистом распиливая воздух, на бреющем ушла за околицу, вослед новому хозяину… И вот — этот свист приблизился! Блестящий полумесяц отточенных перьев, закладывая тугой вираж над перелеском, снизился… ворон взмахивает крылами все тяжелее и мягче, замедляясь над Данькиной лошадью… Данила обернулся и почти ткнул стиснутым кулаком позади седла — хрипло крикнув, железная птица плавно опустилась на лошадиный круп, с лету и намертво впилась когтями в окованный жестью обод щита, притороченного сзади к седлу… Закачалась, постепенно складывая страшные крылья… Замерла — даже зеленоватый блик в маленьких глазах, казалось, сонно померк — это Данила разжал свой кулак и на всякий случай повернул перстень на пальце камнем внутрь.
— Ух… жуткая птица! — содрогнулась Рута и тут же расхохоталась: — Ну, вперед, миленький братец! Я знаю путь до твоей баньки — вкруг озера по гатям, здесь близенько!
Через полчаса они уже мчались по гребню оврага, в котором давеча Потап собирал малину, а рыжая лазутчица потом прятала своего коня, отправляясь по заданию Палицы в разведку. Снова сжалось Данькино сердце: как весело было тут еще недавно — парились с братом в баньке, лечились медом… Он тряхнул головой и впервые ударил Волчика плетью: скорее, скорее! Дождаться этого проклятого Колокира, забрать Стати и спасти брата от азиатского заклятия!
Ужаленный плетью Волчик прыгнул было вперед, намереваясь обогнать медного мерина с рыжей девкой в седле, — но вдруг захрипел, заплакал и дернулся вбок, испуганно мотая головой! Данька подскочил в седле, натягивая поводья, — сбоку бешеный конь под Рутой тоже кратко и жалобно завизжал, завертелся на месте…
«Нечисть!» — быстро подумал Данила и увидел волка. Зверь стоял в полуста шагах впереди — черное горбатое пятно выскользнуло из жестких кустов и теперь застыло на серой ленте лесной тропинки. Стоял боком, неподвижно и странно — по-человечьи высоко и прямо выставив узкую акулью морду. «Ух, тварь…» — скрипнул зубами Данька, заметив, как изжелта в зелень блеснули, переливаясь, хищные глазки. Огромный, матерый и хладнокровный. Проклятие… Каких-то триста шагов не доехали до лесной избушки — вдали взгляд, казалось, уже различал знакомые очертания покосившейся баньки под соломенной крышей… А зверь-то словно поджидал их на тропинке — обернул голову… вдруг рывком тронулся с места и холодным сгустком хищной энергии скользнул ближе, в движении почти растворяясь во мраке.
— Ах, братец! — только и сумела выдохнуть Рута.
— Назад! Поворачивай назад! — прохрипел Данька, нащупывая холодный перстень на пальце. — Сейчас я его…
Снова парно блеснули мелкие злые глаза на серебристо-черной морде, волк сделал еще несколько шагов — и вдруг…
Данила понял, что с каждым шагом зверь все выше задирает голову, неестественно прогибаясь в спине… шерсть на загривке заходила седой волной, поднялась горбом — мягко подгибая передние лапы, зверь присел на собственный хвост, немыслимо раздуваясь в ребрах, в груди… Господи, он уже движется только на задних лапах, он вырастает в человечий рост…
В облаке пыльных одежд, низко наклонив крупную голову, весь заросший седой шерстью, бурой глиной и лесной паутиной, на дороге стоял, молчаливый и страшный, полуночный оборотень Вретень. Верный раб Свища, порой заставлявший трепетать даже своего жестокого хозяина. Шестой по счету член коганого отряда, отправленного на поиски богатыря Потыка в окрестности Малкова починка. «Я совсем позабыл про тебя, хитрая тварь», — с омерзением подумал Данька и дернул перстень на пальце, поворачивая камнем наружу.
Сзади, за спиной у Данилы уже металлически заскрежетали расправляемые крылья, уже шевельнулась, отыскивая бесцветным взглядом очередного противника, плоская скорпионья голова с железным клювом. Вретень не тронулся с места — он стоял посреди лесной тропы, чуть раскачиваясь на коротких кривых лапах… Данька с отвращением осознал, что чудовище по-прежнему изменяется внешне — волчьи уши уменьшаются, подрагивая и прижимаясь к мохнатой голове, тесный ряд клыков скрывается в густой бороде, на костлявых руках шевелятся отрастающие длинные пальцы… Что это? Словно ворох темной шерсти сползает с плеч, подобно поношенной шубе — и бледно-зеленые глаза… не глаза вовсе, а крошечный тусклый фонарь, упавший на землю и покатившийся в пыли!
— Приветствую тебя, славный и хитроумный воин! — мягко произнес Вретень и слегка поклонился. Отшвырнул с дороги в кусты обрывки волчьей шкуры и изящным движением руки оправил темные волосы над высоким смуглым лбом. Легко шагнул вперед, поднял голову — и Данька увидел утонченное эллинское лицо великого актера Колокира. — Я принес то, что ты ищешь.
В его руке качнулся небольшой сверток, дорожная торба бурого цвета — вроде той, в которой дед Посух носил кузовок с земляникой.
— Итак… последняя моя роль сыграна! — Грек поклонился в пояс, смуглой дланью опуская свою драгоценную ношу в глубокую пыль у дороги. — Я принес вам сердце погибшей Империи. Мой народ не сумел удержать это сердце в своей груди. Теперь оно — ваше… Я ухожу.
Данька не успел остановить его. Колокир снова весь будто сгорбился и, переступая вспять, как-то разом скрылся в глубокой лесной темноте при дороге. На тропе рядом с невнятной грудой сброшенного актерского реквизита осталась лежать странническая сума с царскими Статями базилевсов.
— Да, совсем забыл… — Из-за древесных стволов вновь проявились очертания его крупной головы. — От себя замечу, что роль Данэила Казарина была сыграна блестяще… Не думал, что среди славян встречаются столь дивные лицедеи. Я впечатлен. Я слышал каждое слово, лежа в сенях на сене и изображая чудовище. Изображать чудовище было нелегко — ха! — однако твоя роль куда сложнее, славный воин! Господь с тобою, прощай…
И он исчез уже навсегда.
— Ха-ха! Милый братец, это ж никакой не волк! — радостно завопил над ухом девичий голосок, и Данька вздрогнул:
Рута, соскочив с коня, подлетела к валявшейся на земле сумке, подхватила и замахала в воздухе над головой, едва не подпрыгивая от восторга: — Чудо-чудо чудненькое! Он принес нам Стати, братец! Мы всех-всех перехитрили, вот какие мы умницы! Вот они. Стати — ха-ха! Лови!
Как детский мяч, она бросила мягкую торбу Даниле — тот едва успел поймать! Вцепился в грубую ткань переметной сумы, прижал к животу, подержал в руках пару мгновений — что-то жесткое там, нетяжелое, но… веское. Сунул за пазуху.
— Ну, куда теперь поскачем, братец? А? Я говорю, куда нам теперь? — Рута уже вскарабкалась на спину гнедого мерина — тот завертелся и зафыркал, проникаясь нетерпением седока. — Братец, ты чего молчишь? Ты здоров?
— Да. — Данька тронул Волчика пятками, снова нащупал узду.
— Гей, братец! Ты куда? Опять к избушке? Ха-ха! Зачем? Мы уже нашли Колокира — что ты там забыл, в этой баньке?
— Забыл? Ах да — забыл. Так, мелочь одну… Подожди здесь — я мигом вернусь.
Послушная сестрица кивнула и осталась ждать на тропинке. Данька стронул Волчика рысью к избушке — вот она, совсем рядом. Не то чтобы Даниле особенно хотелось туда, где несколько часов назад он расставался с обезумевшим от горя, зачарованным братом Михайлой… Просто Данька вспомнил про крошечный образок Нерукотворного Спаса под крышей. Не оставлять же в глухой, заброшенной избушке.
Он даже не стал привязывать Волчика — тяжело сполз на землю (затылок еще болел после удара), сделал несколько шагов к перекошенному крылечку — и замер. Опять он забыл у седла свой боевой цеп… И меч позабыл, и щит — а между тем сквозь щель под дверью баньки отчетливо пробивался изнутри оранжевый свет лучины, просачивался меж ставен и сквозь прорехи в разбитых стенах…
Данила всего на миг прильнул к окну, пытаясь разглядеть, что происходит внутри — что за нежданные гости? Ах, это не лучина! — кто-то растапливает печурку: согнутая тень мелькнула в контровом свете… У стены на лавке сидит еще некто бородатый — лица не видно, только лысина поблескивает…
Тяжелая. Когтистая. Мохнатая лапа легла ему на плечо — и снова Данька услышал, как заурчал за спиной кто-то огромный, вонючий и клацающий зубами. Второй раз на дню шею обожгло жарким дыханием зверя, и за ворот потекла обильная тягучая слюна. Только на этот раз Потап урчал и клацал зубьями не от гнева и возмущения, а — от радости. Он уж и не чаял увидеть хозяина живым.
