Алые сердца. По тонкому льду - Тун Хуа
Тринадцатый обернулся на звук наших шагов. Следы тоски и усталости мгновенно исчезли с его лица, и он вновь превратился в солидного и серьезного циньвана И.
– Вы давно пришли? – с теплой улыбкой поинтересовался он.
– Только что, – ответила я и опустилась на ближайший стул.
Тринадцатый господин сел рядом, внимательно оглядел меня и спросил:
– Как твое здоровье? Хорошо?
Я кивнула.
– Здоровье важнее всего, – проговорил он после недолгого молчания.
Я выдавила улыбку и перевела взгляд на Чэнхуань. Та как раз занималась тем, что пыталась надеть на палец футляр-медиатор, но никак не могла подвязать его как следует.
– Иди сюда, – позвала я.
Она тут же радостно подбежала ко мне с футляром в руке. Когда я старательно закрепила его у нее на пальце, девочка, улыбаясь, вернулась к чжэну. Тринадцатый засмеялся:
– Даже не знаю, кого ты будешь любить больше: Чэнхуань или ее маленькую сестричку.
– Думаешь, это будет девочка? – улыбнулась я, повернувшись к нему.
Тринадцатый замер на мгновение, а затем признался:
– Я втайне надеюсь, что это будет девочка. Царственный же брат хочет мальчика.
– Я тоже надеюсь, что родится девочка, – сказала я.
Мы вдвоем понимающе улыбнулись друг другу. Я хотела еще поболтать, но тут мой взгляд наткнулся на Иньчжэня, только что вошедшего в комнату. Замолчав, я повернула голову в его сторону. Тринадцатый господин поспешно встал и повернулся, чтобы поприветствовать Иньчжэня. Цяохуэй с Чэнхуань присоединились к приветствию, а вслед за ними и я поднялась со стула со словами:
– Всех благ Вашему Величеству!
Иньчжэнь улыбнулся и позволил всем сесть, сам же опустился на стул подле тринадцатого господина. Лишь я осталась стоять.
– Ваша покорная служанка не смеет, – произнесла я, не двигаясь с места.
Иньчжэнь молча уставился на меня. Тринадцатый же переводил взгляд с него на меня и обратно, словно чувствуя себя между молотом и наковальней.
– Тетушка, ты будешь слушать мою игру или нет? – внезапно закричала Чэнхуань. Девочка нервничала, и в ее глазах читался явный страх.
– Конечно буду, – поспешно улыбнулась я и опустилась на стул.
Тринадцатый господин расслабился и тоже спокойно сел на свое место.
Личико Чэнхуань выражало крайнее напряжение, когда она выпрямила спину и, замерев в строгой, торжественной позе, начала играть, правой рукой перебирая струны, а левой зажимая лад. Комнату наполнили живые звуки чжэна, складывающиеся в мелодию напевных строф Тао Юаньмина «Домой к себе»[90].
В мелодии преобладали высокие ноты, и на строках «Вот лодку мою качает, качает, легко подымая. И ветер порхает, порхает, дуя в мои одежды…» тональность то и дело менялась, будто пытаясь изобразить покачивающие лодку волны и развевающуюся на ветру ткань.
Затем мелодия ускорилась, и теперь в ней переплетались радость и печаль, напоминая следующие строки: «Три тропки в саду сплошь в бурьяне, но сосна с хризантемой все еще живы. Возьму я на ручки малюток и с ними войду к себе. Стоит на столе вино, моя чарка уже полна. Тянусь за кувшином и чаркой и снова себе наливаю. Смотрю пред собою на ветви деревьев, что там во дворе, и довольством полно лицо».
Мелодия продолжала ускоряться, становясь все динамичнее и эмоциональнее. «Облака вылетают из горных пещер свободно, не зная зачем. И птицы устало летят, понимая, что нужно домой», «…знатность, богатство – не то, чего я в душе пожелал бы. Мечтать же о царской столице мне и вовсе, пожалуй, нельзя». «Дай воспользуюсь я этим миром живых превращений, чтоб уйти мне затем в ничто! Зову неба я буду рад; колебаньям откуда явиться?»
На высочайшей ноте мелодия вдруг оборвалась, а потом Чэнхуань, едва касаясь струн, медленно сыграла последние аккорды и закончила произведение на нижней ноте. Казалось, отзвуки чудесной мелодии все еще витали у потолочных балок, наводя слушателей на глубокие размышления.
У меня же в голове эхом отдавались строки: «Я вижу ясно, что дорога заблуждений зашла еще недалеко, и наконец прозрел, что я сегодня прав и был не прав вчера… Прозрел, что я сегодня прав и был не прав вчера… Сегодня прав и был не прав вчера…»
– Жоси! Тринадцатый брат! – окликнул нас Иньчжэнь.
Лишь тогда я наконец пришла в себя. Тринадцатый тоже выглядел потерянным и встревоженным. Мы безмолвно переглянулись и увидели в глазах друг друга глубокую скорбь.
– Жоси! Тринадцатый брат! – вновь позвал Иньчжэнь.
Тринадцатый господин поспешно встал и ответил:
– Ваш брат здесь.
Иньчжэнь махнул рукой, веля ему сесть на место, и спросил, глядя на Чэнхуань:
– Кто велел тебе играть эту мелодию?
Чэнхуань закатила глаза и, окинув нас всех внимательным взглядом, надула губы:
– Я сама ее выбрала, она красиво звучит. Я плохо сыграла?
– Нет-нет, ты сыграла очень хорошо, просто прекрасно! – похвалила я. – Мы так заслушались, что забыли обо всем на свете.
Чэнхуань с сомнением перевела взгляд на отца и спросила:
– Тетя говорит правду?
– Тетя очень любит тебя, и в ее глазах что бы ты ни сделала, все будет прекрасно, – медленно проговорил тринадцатый с улыбкой. – Тебе совсем не удалось выразить общее настроение мелодии, но ты сумела отточить технику, и это уже очень хорошо.
Хотя Чэнхуань побаивалась своего отца, она верила каждому его слову, а потому, услышав ответ, засияла от счастья и тут же спросила Иньчжэня:
– А царственному дядюшке разве не понравилось?
– Понравилось, – отозвался Иньчжэнь, улыбнувшись с некоторой горечью.
Ликующая Чэнхуань подбежала к нам и села рядом с Иньчжэнем.
– Братишки говорили, что царственный дядюшка любит музыку полей и садов, – заискивающе произнесла девочка. – А эта мелодия вроде бы как раз рассказывает о них.
Тут я уже не выдержала и прыснула со смеху. Тринадцатый господин опустил голову и сидел, будто окаменев. Иньчжэнь же, глядя, как я смеюсь, тоже рассмеялся и, приобняв Чэнхуань, радостно сказал:
– Тебя нужно хорошенько наградить!
Я тут же прекратила хохотать и отвернулась.
Тринадцатый господин еще немного посидел, а затем, поднявшись, попросил у Иньчжэня позволения откланяться, взял Чэнхуань за руку и потянул к выходу. Цяохуэй отправилась следом за ними, и
