Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга - Филип Хосе Фармер
Один из наших разведчиков узнал, что Немо приказал разместить производство по разным уголкам цивилизованного мира, включая Штаты. В конце концов, американцы, при всех их недостатках, всегда были хорошими инженерами. Немо устроил все так, чтобы созданные там отдельные детали привозили на отдаленный остров, где он собирал их. Наш лидер поручил мне войти к Немо в доверие и устроить саботаж на его подводном аппарате. Я выполнил первое требование и надеялся, что смогу справиться и со второй частью задания. Через определенные каналы мне удалось выяснить, что Немо вербовал команду из различных стран. Большинство этих несчастных, оказавшихся во власти заблуждений людей были патриотами. Они приехали из стран, находившихся под гнетом колонизаторов. Немо говорил им, что будет вести смертоносную войну против угнетателей. Он намекал, что сам был родом из земель, пострадавших от британского правления. Чтобы придать себе сходство с жителем Индии, Немо носил стеклянные линзы, благодаря которым его глазам казались черными, и часто говорил о том, что бежал из родной страны после неудачного восстания против британцев.
У него на корабле даже принято было говорить на его языке, которому он обучил команду в достаточной степени, чтобы они могли выполнять его приказы. Полагаю, это был диалект Бунделькханда. Немо провел в Бунделькханде долгое время и оказывал значительную помощь радже до того момента, как тот предал капеллеан. На самом деле, я бы не удивился, если бы узнал, что сам Немо толкнул раджу совершить эту измену. Своим девизом Немо следовало бы избрать не «Mobilis in mobili» – «Подвижный в подвижной среде», а «Aut Nemo aut nemo» – «Либо Немо, либо никто».
Как бы там ни было, но я завербовался на корабль под именем Патрика Макгвайера – ирландца, ненавидевшего англичан. Я был членом команды, которая терроризировала моря с 1866 по 1868 годы. И я несу такую же ответственность за уничтожение всех тех кораблей, поскольку должен был играть свою роль. Я убеждал себя, что их все равно затопили бы. Мне приходилось принимать в этом участие, чтобы рано или поздно положить конец гнусной деятельности Немо. По правде говоря, если бы меня не было на борту, то «Наутилус», возможно, продолжал бы свою деятельность еще несколько десятилетий. Но все равно я чувствую себя виновным.
И вы можете представить себе мое состояние, когда я узнал, что участвовал в затоплении корабля, пассажиром которого был мой отец. Я стал отцеубийцей.
В этот момент Ауда, по щекам которой текли слезы, положила ладонь на руку Фогга. Он сделал вид, будто не заметил этого. Но руку не убрал.
– И то, что я совершил это ненамеренно, не могло успокоить мою совесть.
С того момента, как «Наутилус» отправился в свое первое плаванье, я искал возможность утопить его вместе с его командиром. Однако на борту было слишком много людей, за мной постоянно следили дюжины глаз, а возможность все никак не появлялась. После того, как был протаранен фрегат «Авраам Линкольн», принадлежавший флоту США, мы подобрали Аронакса и его спутников. Дальше события развивались примерно так, как их описывал профессор, однако он часто даже не догадывался о смысле происходящего.
А потом мы попали в водоворот у мыса Луфутодден. Мы, скорее всего, выбрались бы даже из такого мощного водоворота, если бы мне тогда не представился, наконец, шанс перейти к действиям. Пока все оставались на своих постах и были парализованы ужасом от попадания в Мальстрём, я смог уничтожить схемы питания рулевого колеса.
– Так это вы затопили этот злосчастный подводный аппарат! – сказал Паспарту.
Он уже полностью отказался от первоначального представления о Немо как о борце со злом, несчастного и одинокого гения, чьей единственной целью была месть угнетателям.
– Да. Но мне нужно было взорвать его гораздо раньше, пускай это и обернулось бы для меня гибелью. Вы уже знаете, что Аронакс, Консель и Ленд спаслись. Как и я. Как и Немо. Возможно, и остальные тоже. Я не знаю. Какое-то время я думал, что был единственным выжившим. Несколько месяцев спустя я вернулся в Лондон. Мы с нашим лидером считали, что Немо погиб. Затем второго октября я увидел его в тени дверного проема рядом с Реформ-клубом.
– Но, – сказал Паспарту, – неужели этот человек совсем уж плохой? А как же портрет женщины с двумя детьми, который Аронакс заметил на стене в каюте Немо? Разве славный профессор не видел, как Немо опускался на колени перед портретом, протягивал к нему руки и тихо всхлипывал? Разве мог так вести себя человек, у которого нет сердца?
– Он, без сомнения, способен на чувства, – согласился Фогг. – Как известно, даже самый отъявленный преступник может любить мать, жену, детей или собаку. Мне ничего не известно о его семье. Сказать по правде, я был удивлен, узнав, что у него были жена и дети. Но я не думаю, что этот брачный союз продлился долго. Он обладает настолько грандиозным интеллектом, что всех остальных, как мужчин, так и женщин, считает умственными пигмеями. К тому же Немо чрезвычайно властный человек и подвержен частой смене настроений. Возможно, жена ушла от него, забрав детей. Может быть, поэтому он и рыдал. Это нанесло большой урон его самооценке – если кто и должен был уйти, то, конечно, он.
В любом случае, портрет не все время висел на стене. Как вы могли заметить, Аронакс говорил, что заметил портрет лишь после того, как пробыл на борту «Наутилуса» почти полтора года. Ведь он, наверняка, упомянул бы о портрете, если бы увидел его прежде? Даже я, который находился на корабле с самого начала, видел портрет лишь дважды. И оба раза – второго июля; Аронакс также стал свидетелем той печальной сцены второго июля. Вероятно, эта дата имеет для Немо особое значение, и только ему одному известно, какое именно.
– Значит, сэр, если я вас правильно понял, – сказал Паспарту, – Немо не патриот-индус, который собрал команду со всего света, чтобы бороться с угнетателями. Он был пиратом.
– Большинство членов его команды, несомненно, были патриотами. Однако Немо использовал их. Они считали, что он отдавал добытые ими сокровища подпольным организациями, финансировавшим революции в их странах. Ничего
