Александр Афанасьев - Под прикрытием

Но сбить его и в самом деле очень непросто. Это ведь не реактивный самолет. С реактивным самолетом проще – попало что-то в турбину, работающую на предельном режиме, сломалась хоть одна лопатка – все! Двигатель сам себя разнесет в считаные секунды. Для того чтобы произошла авиакатастрофа, достаточно предмета размером с гильзу – такое не раз бывало. Взрыв боеголовки самонаводящейся ракеты рядом с воздухозаборником реактивного двигателя – смерть без вариантов. А вот поршневой двигатель, пусть он и устаревший, но его разрушить намного сложнее, он работает далеко не в критическом режиме. А если он еще и прикрыт бронированным капотом…

Но другого оружия не было. И выхода – тоже.

Единственным выходом был залп – сразу три ракеты по двум самолетным двигателям. Ахиллесовой пятой «Виндикейтора» была его слабая тяговооруженность, если на уровне моря мощности двигателей вполне хватало, то в горах, при разреженном воздухе, полный отказ даже одного из двигателей вел к катастрофе. Поэтому все должны были стрелять по одной и той же цели – по двигателю, находящемуся слева, это оговорили заранее. И молиться, чтобы хотя бы две ракеты, но успели попасть по цели и пробить ее защиту.

Надсадный гул двух моторов британского тяжелого штурмовика они услышали раньше, чем увидели саму птицу. Большая, пузатая, уродливая птица, надсадно завывая моторами, шла со стороны долины.

И тут у Ахмада не выдержали нервы. Конечно же, Ахмад… Мальчишка, которому не исполнилось и двадцати – здесь же он был мужчиной и воином, потому что больше воевать было некому. Его семья погибла под британскими бомбами, поэтому он требовал, чтобы его обучили стрелять именно из ПЗРК, угрожая в противном случае даже броситься в пропасть. Технику, сложную для пуштуна, он изучал истово, компенсируя свою неграмотность диким, безумным желанием научиться. Он делал все, что говорил Карим, если Карим приказывал повторить упражнение десять раз – он повторял не меньше тридцати. С «Либерти» он проявил себя как нельзя лучше, а вот сейчас сплоховал.

Он поспешил. Увидев птицу, ту самую, что убила его родственников и соплеменников, он не стал ждать остальных, он хотел убить ее первым и в одиночку. Вместо того чтобы ждать, он вскочил на ноги, в полный рост, и, направив жерло ракетной системы на ненавистный самолет, нажал на спуск. Почти одновременно с тем, как вышибной заряд вытолкнул ракету, на «Виндикейторе» застучал носовой пулемет.

– Вспышка! Слева на склоне!

Чейни моментально отреагировал – он начал косо смещать самолет влево, не подставляя брюхо и давая возможность работать пулеметчику на носовом пулемете. Так и есть – РПГ…

Забухтел пулемет – носовой пулеметчик был вооружен спаренным авиационным «М3 Браунинг», производимым фирмой «Виккерс» по лицензии. Когда этот пулемет стрелял – грохот долбил по ушам и в кабине, но дело свое он делал. От струи пуль, каждая из которых размером с большой палец, далеко не уйти…

– Сэр! – предостерегающе выкрикнул Маллиган, и тут что-то грохнуло прямо над кабиной, грохнуло сильно и неожиданно. Один из двигателей зашелся на высокой ноте, самолет начал едва уловимо крениться вправо, требуя работы штурвалом.

– Сэр, нас зацепило!

Что за хрен? Он ведь ушел от удара.

— Вик, что там у нас?

Виктор Кронье, бортмеханик, лихорадочно что-то -делал.

– Сэр, проблемы с правым двигателем. Кажется, задело винт. Я не могу вывести его на рабочую мощность!

– Я его достал! Достал!!! – выкрикнул носовой пулеметчик.

Не обращая внимания, Чейни передвинул селектор тяги правого двигателя на чрезвычайную мощность, начал отваливать влево и вверх, чтобы иметь запас по высоте. Чрезвычайная мощность – тоже ничего хорошего, долго двигатель в таком режиме не выдержит.

– Утечка масла! Шунтирую! Сэр, двигатель долго не выдержит!

– Вышка, я – Козел! Мэйдэй, мэйдэй. Атакован РПГ в квадрате одиннадцать-девятнадцать, один из двигателей поврежден. С земли ведется огонь. Мэйдэй, мэйдэй…

Чейни решился на отчаянный трюк – на поврежденном самолете он был еще более безумным. Набрав запас по высоте, он развернул самолет и начал заходить на атаку со снижением, чтобы нанести бомбовый удар и стереть афганцев с лица земли. Самолет разворачивался медленно, на пределе – и тут небо сменилось в остеклении кабины пиками гор, земля понеслась навстречу…

– Кап, глуши их!

Снова заработал пулемет – малиши успели еще раз выстрелить. Майор снова начал сдвигаться влево, и тут он заметил, что мчащаяся навстречу ему ракета… дымный след – отклоняется.

Она управляемая…

— Держитесь!

И тут стартовала третья ракета – майор даже увидел человека, который ее выпустил…

– Ракета!!! – выкрикнул он в эфир. Сам он спастись уже не рассчитывал, хотя бы предупредить тех, кто пойдет следом.

Карим не видел, что стало с Ахмадом – все равно ему не помочь. Только подставишь себя и ляжешь, останешься навсегда в этих горах. Что со вторым расчетом, выстрелил он или нет, Карим не знал. Если выстрелил – расстреляют из пулеметов, если нет… Надежда была только на себя да на третью ракету. Не может же эта тварь остаться в воздухе после трех ракет…

«Виндикейтор» пронесся мимо, Карим отсчитал до десяти и тоже встал в полный рост. Самолет разворачивался для нового захода на цель, его сложно было удержать в черном кружке прицела, но Карим стоял, как на строевом смотре, ведя прицелом за самолетом…

– Двести один… Двести два… Двести три…

Пронзительный визг зуммера – и Карим нажал на спуск, выпуская ракету по уже налетающему, идущему в лобовую атаку самолету… А потом упал за валун, спасаясь от надвигающегося на него грозного рева…

– Аллах акбар!

– Да, милостью Аллаха мы это сделали, Назралла…

Двое – Карим и Назралла, единственный оставшийся в живых зенитчик, стояли на склоне, жадно впитывая картину, развернувшуюся прямо перед их глазами. Метрах в пятистах от них в долине валялась изломанная, с оторванными крыльями, чадящая черным дымом туша британского тяжелого самолета огневой поддержки. Самолет чудом перевалил через хребет – еще немного, и он упал бы прямо на них, похоронив их под собой. Он перевалил через хребет, едва не напоровшись бронированным брюхом на каменные пики гор, но далеко не улетел – рухнул, не продержавшись в воздухе и мили. И сейчас грудой металла лежал на склоне.

– Надо пойти туда…

– Зачем? – остановил боевика Карим.

– Посмотреть, не выжил ли кто. Если выжил – добить.

– Не стоит. Аллах судья им – и всем нам. Если Аллах решит даровать жизнь кому-то из этих свиней, не нам идти против воли Аллаха. Пошли, надо уходить…

Менее чем через час двадцать четыре реактивных бомбардировщика «Инглиш Электрик» Р-78, пройдя над злополучным квадратом одиннадцать-девятнадцать, сбросили каждый по восемь бомб весом в одну тысячу фунтов каждая. На обратном заходе они сбросили на этот же квадрат по две планирующие кассетные боеголовки.

Ничего живого в этом квадрате после такого бомбового удара остаться не могло.

Но ничего живого там уже и не было…

Море…

За все время, пока я работаю здесь, больше всего мне недостает моря. Не знаю сам почему, но это так. Хотя нет – знаю. Наверное, лет с трех я уютнее и спокойнее всего чувствую себя на корабле. Любом, желательно боевом, конечно, но сгодится любой корабль. Наверное, это детские воспоминания – йодистый, острый запах моря, серо-стальные силуэты кораблей на лазурной глади, здоровенный усатый боцман, подкидывающий меня ввысь, к слепящему своим светом желтому диску. Шторм – качающаяся под ногами палуба, летящая в лицо соленая морось, вырывающийся из рук трос. Кают-компания – большой черный рояль Бехштейн, на котором по вечерам обязательно кто-то музицировал, сигаретный или сигарный дым, завесой плавающий под потолком. Офицеры, которые, пока дед на мостике, учат меня разным соленым морским словечкам – и в то же время пихающие друг друга в бок, если кому-то доведется выразиться матом. Первая моя форма – ее сшили для меня вручную, и я ее берег, как ничто другое. Капитан по адмиралтейству Полянский – в пять лет он впервые разрешил мне пострелять в тире из своего «браунинга» – пистолет тогда неловко и больно дернулся в руке, я выронил его и заплакал. Но удивительно – хоть в четверку, а попал!

В общем – все детские воспоминания у меня связаны с морем. И впервые за три года я оказался на море – пусть простым шкотовым[121] на обычной яхте, длиной всего восемнадцать метров, но все равно я был счастлив. Впервые за долгое время я задышал полной грудью, вдохнул запах моря, увидел бурлящую серо-зеленую стальную гладь на расстоянии вытянутой руки от меня. И понял – как мне этого всего не хватало.