Виктор Глумов - Школа наемников. Враги по оружию
Открыли огонь из пулеметов, главные орудия танкеров не годились для стрельбы по шустрым сендерам.
— Откуда у них противотанковые? — удивился Глыба и сам же себе ответил: — Эвона, древние какие. Наверное, еще до Погибели устарели десять раз.
Дикие начали палить. С первого раза ни по кому не попали и отъехали — перезаряжались. Танкеры перли вперед, надеясь смять наглецов, и стреляли, не переставая. Лекс с удовлетворением отметил, что ружья у диких однозарядные.
— По колесам, — приказал он в микрофон, — по колесам стреляйте!
Сендеры снова приближались, опять зигзагом. Один подбили, он покатился, сминая трубы, из которых был спаян, водителя, стрелков. Головной танкер внезапно будто толкнуло и повело, Глыба заорал нечленораздельно, а Кусака почему–то спокойно произнес:
— В гусеницу. Вот если бы в движок…
Второе попадание пришлось в башню, и Лекс понял: стреляют не зажигательными, просто бронебойными. Глыба убивался по танкеру, как по любимой женщине.
— Оставаться на местах! — крикнул Лекс. — Огонь!
Барракуда снял стрелка со второго сендера. Кто–то изловчился и из пушки жахнул по третьему.
— Все целы? — спросил Лекс сразу у шести экипажей. — У нас поломка: гусеницу пробили. Будем чиниться. Организовать оборону, обыскать сендеры. Он распахнул люк и выскользнул наружу. Московский воздух вонял гарью.
* * *
Их нашли в подвале разрушенного здания — мутанты, самки с детенышами, не человекообразные, а страхолюдные отродья. Выволокли на улицу, хотя могли бы расстрелять там, внизу. Механик заканчивал возиться с гусеницей, Лекс стоял над душой и курил — то ли уже появилась привычка, то ли вкус табака перебивал вонь Москвы.
— Что с этими? — брезгливо поинтересовался сержант.
Лекс глянул на мутантов и отшатнулся. Ну и хари. У той самки, что стояла ближе к нему, было три ряда отвисших грудей, прикрытых не сходящейся на них кожаной жилеткой. Мутантка крутила носом–пятачком, моргала слезящимися глазенками. За ее юбку, тоже кожаную, цеплялся детеныш, весь покрытый темной шерстью.
— Какая погань! — с чувством произнес Лекс.
Этих приказано было уничтожать в первую очередь — генерал Бохан считал мутантов недостойными жизни. Сейчас, глядя на уродов, капитан с ним соглашался.
И все же… Мутантки держались с достоинством: не орали, не бились в истерике. Стояли, выпрямив спину. Одеты — значит, разумны.
Лекс уже почти отдал приказ расстрелять, но осекся. Вспомнил Тойво. Он уже убил невиновного.
Подчиненные ждали, не сомневаясь в решении командира. Прикажи Лекс отпустить мутантов — тут же доложат Киру, и он наконец–то получит шанс разделаться со старым недругом.
— Кто вы? — спросил зачем–то Лекс у мутантов.
Они или не поняли, или не сочли нужным отвечать. Только разнылся самый мелкий детеныш, и самка сунула ему грудь совсем человеческим движением.
— По приказу генерала Бохана, — Лекс не узнавал свой голос, — во имя Омеги вы должны быть уничтожены. Примите судьбу, не ропща.
Откуда взялись эти слова? Зачем Лекс их произнёс? Он не знал. Он просто выполнял приказ, снова выполнял, хотя уже ослушался один раз — на ферме люберецких. Но сейчас Лекс понимал: оставь хоть одного за спиной — выстрелят вслед. Мутантка с тремя рядами грудей склонила голову, будто соглашаясь.
— Вот ведь, — пробормотал механик, отвлекшийся от танкера, — понимают чего–то… Тоже живые ведь твари. С детями.
На механика зашикали. Осталась малость — приказать солдатам открыть огонь. Лекс медлил, раз за разом обращался к себе, спрашивал: останешься ли после этого собой? А если нет, в какую сторону изменишься? Снова полезешь за пистолетом, снова не сможешь застрелиться? Позор. Не офицер — тряпка. Сдавай командование и увольняйся. Сочтут дезертиром. Как Артура.
— Капитан! — закричал дозорный.
Лекс обернулся на вопль. Изо всех щелей, из разрушенных и вроде осмотренных зданий лезли мутанты. Самцы. Злые и хорошо вооруженные.
— Огонь! Но стрелять начали еще до приказа.
Лекс выхватил пистолет и пустил пулю в лоб грудастой. Ее выродок заверещал, кинулся на Лекса, пришлось отшвырнуть его ногой.
Если до этого потерь не было, то мутанты застали омеговцев врасплох, и в первые минуты боя убили несколько солдат. Рядом с Лексом, укрывшимся за гусеницей, валялся механик — ему выстрелом разворотило живот. Раненый скулил. Лекс в отчаянии смотрел на люк танкера: не пробраться, сразу «снимут». И автомата нет, только бесполезный в массовом бою пистолет. Сколько же тут мутантов? Откуда? Ловушка. Дьявольская хитрость. Неужели и правда Артур?
Неожиданно для Лекса «тройка» рванула вперед, гусеницами сминая мутантов. Даже сквозь рев двигателей и грохот выстрелов он расслышал хруст костей и влажное чавканье плоти. Мутанты не собирались отступать, настроены были драться до последнего. Из своего укрытия Лекс наблюдал за бойней.
И с каждым убитым. — не важно, с какой стороны — все больше хотел заорать «Я не играю!», как в детстве. Сбежать. Или встать на сторону защитников Москвы.
Глава 25. ТИММИ
Темно. Вверху, под потолком, — переплетение ржавых, блестящих от сырости труб. Странные стены — гладкие, кое–где поросшие бурым мхом. На толстой, в два обхвата, трубе набухла капля. Повисела, переливаясь, сорвалась… Ба–бах! Артур схватился за голову — недалеко, возможно за стеной, рванула граната.
— Тс–с–с, лежи. — Тимми села на корточки, приникла к стене. В темноте за трубами зашевелились.
— Что там? — спросил Маузер.
— Да капец, сам посмотри.
Значит, не бросили. Артур закрыл глаза, потер виски и нащупал корку — из правого уха текла кровь и засохла.
— Контузия, — проговорил Маузер, заглядывая в щель в стене. — Повезло, что цел остался. Относительно цел, если бы…
Его голос утонул в реве мотора. Задрожала земля. Тимми оттеснила Маузера, раскрыла рот. Когда машина проехала, девушка продолжила:
— Ни хрена себе, сколько их! Долго, собаки, готовились. Ты предупреждал всех, когда они переправы начали подминать, но кто тебя слушал? Никто.
— Да что теперь! — Маузер махнул рукой и достал самокрутку. — Блин, последняя!
— Раньше сваливать надо было, а теперь что? Их тут как муравьев у муравейника!
— Я могу идти, — прохрипел Артур. Собственный голос звучал глухо и далеко. Артур сел. Голова кружилась, тошнило, звон в ушах усилился. Держась за трубу, он поднялся.
— А если мирными прикинуться? — предложила Тимми.
— Я бы на их месте всех мочил, — покачал головой Маузер. — Мирные попрятались по своим норам… Да и не бывает на Пустоши «мирных». Вымерли. Естественный отбор.
— А если подождать, пока проедут? — опять подал голос Артур. — И вечером от дома к дому… Есть хоть, куда бежать–то?
— Есть. Да на ту же помойку.
— Не пойму, зачем мы здесь? Сразу было ясно: бесполезно сопротивляться…
— Да?! — взвился Маузер. — Все так решили: моя хата с краю. Вот омеговцы пришли и воцарились. И передавили всех поодиночке. А кто остался, тот считай раб. Теперь да, поздно суетиться. Скоро построят огромные печи и будут там сжигать тех, у кого не тот цвет глаз или, скажем, волос. Вот ты, Артурка, как раз–таки на еврея похож! Главное — построить, а еврей всегда найдется.
Лицо Маузера сделалось как у сумасшедшего, в темноте белые линии его татуровки, казалось, горели и сверкали белки глаз.
— Тихо! — взвизгнула Тимми, указав в темноту. — Там кто–то есть… Шаги, слышите?
Мужчины одновременно схватились за автоматы. За стеной ухнуло, застрочил пулемет жахнул одиночный выстрел. Кто–то заорал, кто–то выругался. Сквозь звон в ушах Артур различил: сюда идут!
Маузер уже приготовился дать очередь в темноту, но Тимми положила руку на ствол автомата:
— Подожди, вдруг свои?..
Едва она договорила, в помещение вломился оборванец с простреленной рукой. Упал и пополз на заднице, пока не уперся в стену. Его здоровая рука сжимала карабин.
— Что там? — спросил Маузер.
Мужик, даже скорее дед, заорал и наобум пальнул, но стрелял он левой рукой и промахнулся. Тимми, выбив у него из рук карабин, пнула незваного гостя:
— А ну тихо сидеть! Дед кивнул и пробормотал:
— Всех бьють, от мала до велика. За что? — Жидкая бороденка его затряслась.
— Это, дедушка, война.
Артур тронул стену и понял, что это металл. С улицы металл проела ржа, и образовалось множество маленьких дырок, сквозь которые проникали тонкие солнечные лучи, играя золотистой пылью. Потемнело: кто–то прижался к стене. Застрочил автомат. Стреляющего било о стену отдачей.
— Омеговец, — заключил Маузер.
Боец перестал стрелять — очевидно, менял в автомате рожок, — и в этот момент рядом с ним взорвалась граната. Омеговец, проломив ржавую перегородку, рухнул прямо на деда. Тот заверещал. В горло умирающего солдата впились осколки, он хрипел, пытаясь их вытащить, и захлебывался кровью. Наконец дед сбросил с себя раненого и на четвереньках пополз на улицу, где тотчас получил пулю в голову.
