Стилист - Геннадий Борисович Марченко
Такую бумаженцию я отдам только человеку, которому смогу доверять. Вон в «красном уголке» висит плакат с изображением членов Политбюро, избранном пленумом на съезде КПСС от 1971 года:
Брежнев, Воронов, Гришин, Кириленко, Косыгин, Кулаков, Кунаев, Мазуров, Пельше, Подгорный, Полянский, Суслов, Шелепин, Шелест, Щербицкий. Плюс кандидаты, в число которых входили Андропов, Демичев, Машеров, Мжаванадзе, Рашидов и Устинов. Чтобы пообщаться с кем-то из них тет-а-тет, не опасаясь для себя и своих близких серьёзных последствий — об этом пока не могло идти и речи. Не могу я подставлять свою семью, свою Лену, которая носит под сердцем нашего будущего ребёнка.
Чёрт, от этих мыслей просто голова разрывается! Впору забить на всё и просто готовиться к развалу страны, чтобы в нужный момент предпринять какие-то меры к сохранению собственного благополучия и благополучия своих близких. Не знаю, кто и с какой целью меня сюда отправил, подозреваю, это фантастическая случайность, и если так, то и нечего дёргаться: живи — как жил, делай — что делал, обеспечивай хорошую жизнь своему маленькому клану, своим наследникам.
Интересно, кстати, кто у нас родится? УЗИ пока 1/6 части суши ещё не светит, так что придётся гадать до последнего дня, до того мгновения, пока акушерка в роддоме не сообщит: «Поздравляю, папочка, у вас сын!» Либо дочь, хотя, учитывая, что одна девчонка в семье уже есть — хотелось бы пацана.
Тем временем продолжалась работа над книгой. Мне в голову пришла идея пообщаться с костюмерами московских театров и «Мосфильма». Но процесс налаживания отношений обещал занять не один день, а по-другому доступ к историческим костюмам не получить.
Вот если бы у меня было удостоверение журналиста… Тут-то я и вспомнил, что, собственно говоря, являюсь внештатным автором «Работницы», почему бы не попросить у Вавилиной соответствующий документ?
Дело на удивление выгорело легко, и вскоре я стал обладателем багровых корочек внештатного корреспондента журнала «Работница». С которыми и отправился брать приступом попавшие в мой список учреждения культуры. МХАТ, Театр им. Вахтангова, отмечающий 150-летие Малый театр… Все они любезно распахнули передо мной свои двери, с остальными я решил разобраться уже после поездки в ГДР, если она, конечно, выгорит.
С «Мосфильмом» тоже пришлось пока отложить. В приёмной, куда я дозвонился, мне сказали, что такие решения принимает директор киностудии Николай Трофимович, а он сейчас находится в рабочей командировке по Сибири и Дальнему Востоку. Впрочем, не теряя времени даром, я зашёл с ревизией в Государственный исторический музей, где моё удостоверение также вызвало толику уважения. Не ожидал, что коллекция исторических костюмов окажется такой богатой.
20 сентября Вязовская снова пригласила меня в свой кабинет. К тому моменту мою будущую командировку в ГДР уже обсудили на профсоюзном и даже партсобрании, хотя я пока являлся лишь кандидатом в члены КПСС, и моя положительная характеристика с была отправлена в райком партии. Куда, со слов Вязовской, мне и предстояло заявиться на следующий день.
— Ты у нас в первую смену? Ничего, я тебя отпускаю. Ты хоть подготовился?
Я утвердительно кивнул. Осознавая важность зарубежной поездки, выучил не только, как зовут генеральных секретарей компартий стран соцлагеря, каждую свободную минуту использовал для «прокачки» своих знаний в самых разных аспектах. Знать бы ещё, какие конкретно вопросы будут задавать… Впрочем, я надеялся, что до меня не слишком будут докапываться, и с такими мыслями следующим утром направился в районный комитет партии по адресу Кропоткинская-17.
— Вы к кому? — поинтересовался усатый вахтёр.
— Тут моё дело собираются рассматривать по поводу зарубежной поездки.
— Пройдите в 18-й кабинет, там уже заседает комиссия, вас вызовут.
18-й кабинет располагался на втором этаже, в конце коридора, и оказалось, что тут уже трутся с десяток желающих попасть за границу. Мне объяснили, что меня вызовут, поэтому раньше времени дёргаться не нужно. Тут как раз из кабинета вышла женщина, как оказалось, работница швейной фабрики «Большевичка», премированная за ударный труд турпоездкой в Венгрию. Очередь тут же начала её пытать:
— Что спрашивали?
— Спросили, есть ли дети? Я говорю, что есть. Они меня спрашивают, на кого их оставляю? Говорю, на мужа. Муж не пьет? Нет, он у меня смирный…
— А ещё что?
— Да больше ничего такого.
Ну, если так, то, может и меня будут не слишком донимать. Как же глубоко я заблуждался.
— Бестужев!
Ну вот и моя очередь взбираться на Голгофу. Переступив порог, я оказался в комнате с двумя выходившими во двор окнами, за которыми накрапывал мелкий осенний дождик. Да, теперь на мотоцикле особо не покатаешься, вот уже неделю мой «железный конь» стоял в сарае.
— Бестужев Алексей Михайлович?
За столом сидели трое, почему-то сразу на ум пришло сравнение с тройками НКВД, о которых когда-то читал. Я опасался, что в составе Комиссии может оказаться второй секретарь райкома Гуськов, и тот мог бы припомнить мне нежелание делиться идеей «Бессмертного полка», но, к счастью, мои опасения оказались напрасными. Двое мужчин и женщина, все на вид пенсионного возраста, причём один, с будённовскими усами, явно постарше остальных. А общался со мной преимущественно тот, что сидел по центру, с изрезанным морщинами лицом потомственного заводчанина, который, казалось, только что вышел из-за станка, вытерев руки ветошью.
— Садитесь, Алексей Михайлович, — сказал «работяга». — Куда едете?
— В Германскую Демократическую Республику.
— Да, так и есть, — глянув в лежавшие перед ним бумаги, подтвердил он. — А с какой целью?
— Участие в чемпионате мира по парикмахерскому искусству.
Я отвечал спокойно и уверенно, решив, что не изменю своей манере, даже если вопросы покажутся глупыми или провокационными. Слишком многое стояло сейчас на кону.
— Угу, угу… Странные, конечно, соревнования сейчас проходят, ладно, чемпионат мира по плаванию или лёгкой атлетике. Так вы у нас парикмахер? А где работаете? В «Чародейке»? Небось колымите?
— Нет, что вы…
— Знаем мы вашу братию, — подала голос женщина. — Стрижёте только по блату.
— Это кто-то ввёл вас в заблуждение, — с улыбкой ответил я. — Можете прийти
