Спасти кавказского пленника - Greko
— Нет! — сухо ответила моя царица.
— Выносят чарку, а потом идут до околицы, держась за стремя.
— Я — сейчас! — тряхнула косами и убежала в дом.
Вернулась с кружкой.
— Садись на коня! — приказала.
Я подчинился.
— Пей, но только половину! — снова приказала.
Я выпил полкружки и вернул ей сосуд.
— Остаток солью в бутылочку. Допьешь, когда вернешься! — гордо сказала она. — Я так хочу! Но заруби себе на носу: не желаю быть черной розой Тифлиса![1] Хочу белое платье и фату! Прощай! — и, не поцеловав на прощание, развернулась и ушла в дом.
Моя царица! Нет для нее правил! Сама их придумывает и устанавливает! Девочка по имени «Хочу»!
… Хан-Гирей был приятно удивлен моей оперативностью. Не ожидал, что я так быстро соберусь в Черкесию. Но что-то его тяготило. Что-то прорезало его лоб скорбной морщиной. Заставило опуститься уголки губ. Он улыбался мне через силу.
— Вот так скорость! Хвалю! Вижу, судьба Торнау вам не безразлична. И от души поздравляю с высокой наградой! Я воздержался в штабе от проявлений восторгов, дабы не ставить вас в ложное положение. Теперь же, наедине, спешу отметить. Не унывайте от скромности ордена. Император не балует Кавказ наградами. В прошлом году ни одного Георгия не дали в войсках. Будто не гибнут офицеры и солдаты во славу Государя от пуль и шашек немирных горцев. Не совершают бессмертных подвигов…
— Возможно, господин полковник, Государь пребывает в двусмысленном положении? Никак не решит, война здесь или мятеж?
— Вот, что я скажу вам по секрету. В Петербурге слишком много дурных советчиков. Утром доставили мне инструкцию от военного министра. От меня требуют невозможного. Хотят, чтобы я к приезду Государя на Кавказ собрал до пятидесяти депутатов для встречи с царем, чтобы они подписали капитуляцию. Именно так я воспринимаю пункты, кои следует мне донести до вождей непокорных племен. Полюбуйтесь.
Он протянул мне бумагу с грифом секретно, подписанную графом Чернышевым. Без смеха сквозь слезы нельзя было читать эту длиннющую инструкцию, содержащую семь пунктов. Каждый из них можно было смело назвать оскорблением для горцев. Выдать аманатов-заложников, не давать приюта немирным соседям, принять над собой власть назначенного начальника-пристава… Они там, что, вконец, обалдели, эти столичные «стратеги»?
— Это просто невыполнимо!
— А что мне делать? Получен приказ. Надо выполнять!
— Как же выполнять, коль он противоречит самому свободолюбивому духу непокорных народов?
— Кто-то убедил Государя, что одного его приезда будет достаточно, чтобы склонить Северный Кавказ к покорности! Жалкие льстецы! Ничего не смыслят в местных реалиях, а все туда же — раздают указания! Договорились до того, что стоит уверить горцев в масштабах и силе Империи, и они склонят свою выю!
— В горах свое представление о необозримости! Имея перед глазами уходящие вдаль и в небо снежные хребты и вершины, подобные Эльбрусу, сложно представить, что есть что-то более величественное!
Хан-Гирей согласно кивнул.
— Конечно, есть в горах немало достойных мужей благородного происхождения, с кем можно иметь дело. У меня есть целый список. Я буду с ними встречаться и упирать в разговорах на то, что князьям и узденям во имя сохранения своего положения не мешало бы обуздать воинственность подданных и договориться с русскими. Сложнее с шапсугами и натухайцами. Их уорки и свободные крестьяне в грош не ставят свою знать!
— Как же так вышло?
— Я расскажу. Поучительная история. Незадолго до последней войны с русскими султан отправил в Анапу одного пашу. Этот эмиссар оказался очень деятельным. Проповедовал ислам, найдя в народах близ Анапы полную поддержку. Им особо приглянулась мысль о равенстве правоверных. В итоге, паша уехал, а шапсуги и натухайцы низвели свое дворянство до равного положения с чернью. Создали соприсяжные братства, внутри которых происхождение не имеет значения. Их сотни нынче на землях от устья Кубани до Абина и границ с убыхами.
— Меня приняли в одно из таких обществ. Его члены называют себя всадниками.
Хан-Гирей рассмеялся.
— Это другое! Вы попали в братство, которое скорее противостоит обычным соприсяжникам и объединяет людей благородных. Которые отстаивают старые привилегии, когда слово князя было законом.
— Мне так не показалось. Скорее их сплотила идея борьбы с русскими.
— Дайте таким людям шанс возвыситься, обещайте им покровительство — и они станут мирными! Люди боролись и будут бороться за власть. В вашем случае сочту удачей вступление в подобный союз. Нужно подумать, как сие использовать к общей пользе.
Я не стал спорить с князем. Понял, что он целиком поглощен мыслью защиты своей корпорации черкесского дворянства. Но не стоило спешить с выводами. Хватало случаев убедиться, что на Северном Кавказе все иначе. Другая логика. Иная система координат.
— Что с вашим планом? Когда начнем его претворять в жизнь?
— Возьмем паузу до приезда Государя. Сосредоточьтесь на Торнау. Инструкция, которую я показал, сильно ударила по моим позициям. Нужен успех! Государь оценивает людей по результатам, а не по болтовне и обещаниям!
— А что с англичанами?
— Пока не до них! Пусть себе болтают! До меня дошли слухи, что черкесы уверяют всех кого ни попадя, что англицкий король следит за их судьбой. Наивные! В них говорит отчаяние. Но скоро их глаза раскроются, и тогда Белю несдобровать!
В общем, инструкции-напутствия весьма просты: к англичанам пока не лезть, сосредоточиться на спасении кавказского пленника. На том и порешали.
… Со счастливой оказии началось мое путешествие. На станции, откуда два раза в неделю отправлялись почты в Ставрополь и далее, в Россию, сговорился я с попутчиком. Ненамного меня старше, рано поседевший капитан отправлялся в Пятигорск залечивать ревматические боли. Подцепил он свой недуг в сырых и ветхих казармах Грузинского гренадерского полка в Гори, где стояла его рота. Звали офицера Платон Платонович Буйнов.
Вопреки фамилии, капитан был тих, незлоблив и участлив. Мигом оценив мой заспанный вид, предложил мне место в своей повозке, как только увидел в руках подорожные до Прочного Окопа. Он нанял осетина, чтобы на перекладных добраться до Крестового перевала.
— Лошадок ваших, чудных, привяжем сзади. Путь нам долгий лежит. Пущай отдохнут. А вы выспитесь. Эвон как зеваете.
Я кочевряжиться не стал. Закутался в бурку. Поерзал, устраиваясь поудобнее. И отключился, будто свечу задул. Сказались бессонные ночи.
Очнулся затемно, перед подъемом на Кайшурскую гору.
— Здоровы же вы дрыхнуть! — приветствовал меня капитан. — Все на свете проспали! И древнюю
