Желудь - Михаил Алексеевич Ланцов
— Если это враг, нам нужно быть начеку. И вообще, уходить в лес, ставя там жилище. Возвращаясь, они обязательно к нам заскочат.
— Не обязательно.
— Но могут?
— Могут, — нехотя согласился Вернидуб. — Так какой смысл за ними идти? Вон, в полудне пути есть хороший ручей в лесу. Почему бы туда не перебраться?
— Нам к зиме нужно готовиться. А для этого тратить время на сооружение еще одного жилища неразумно…
Так и пререкались, что, впрочем, на подготовку не влияло. Поэтому Неждан, быстро собрав нехитрые припасы, двинулся следом за теми воинами. После ночевки «дикарем» он уже особо не опасался диких животных. Да, лучше не подставляться дуриком, но в целом — им и без него добычи хватает…
Аккуратно переходя от дерева к дереву, он старался находиться в тени их силуэтов. Держа дистанцию где-то в километр. Стараясь. А вообще, вся эта история выглядела предельно странно. Он не понимал, отчего эти ребята только от его поселения двинулись пешком. А раньше, что? Людоловы ведь уходили вдоль реки. Зачем ноги сбивать? Греби себе и греби, время от времени проверяя наличие следов. Тут же они еще и время теряли, так как лодка не могла идти нормально, ориентируясь на темп пеших.
Но, не имея ответа, Неждан продолжал осторожно идти следом. До самого вечера, когда они остановились и начали разбивать лагерь на берегу. Не таясь. Да и чего им опасаться? В таком количестве и вооружении это они главный хищник всей округи. На такую толпу у костра даже голодный медведь не факт, что полезет.
Чуйка подсказывала Неждану опасность. Нарастающую. Но он все одно решил подойти поближе, чтобы послушать их речь и понять — кто они, куда и зачем идут, ну и так далее. Вон — огонь развели. Расселись.
Пятьсот шагов до них.
Сто.
Неждан старался ступать, тихонько сдвигая в сторону все, что может хрустеть перед тем, как наступить. Словно бы скользя.
Прислушался.
Ничего. Слишком тихо говорили.
Еще полсотни шагов. И он прижался к большому дереву. Спиной. И смачно выругался на великом и могучем. Потому как из-за деревьев у него в тылу выходило три бойца. Один из которых заухал совой, переполошив всех у костра…
Глава 5
166, июнь, 12
Светало.
Где-то недалеко заливисто пел соловей.
Неждан завтракал, как и все вокруг…
Накануне вечером драки не получилось.
Парень вскинул свое копье, приняв стойку и начав лихорадочно обдумывать пути отхода. Однако только он собрался рвануть в сторону реки, чтобы прыгнуть в нее и уплыть, как один из засадной троицы неожиданно произнес:
— Неждан! Ты ли это?
Парень промолчал, но явственно вздрогнул. Услышать свое имя от этих незнакомцев он не ожидал. Поэтому говорящий, поняв, что не ошибся, продолжил:
— Не узнаешь меня? Это же я? Жирята[17].
И выступил вперед, так, чтобы отблески костра попали на его лицо. Отчего в памяти парня всплыло смутное воспоминание. Да. Это тело встречало прежде этого человека. В гости наведывался. Родич он, хоть и дальний.
— Жирята? Худой ты больно Жирята. Болел, что ли? — произнес Неждан, выходя из стойки и ставя свое копье рядом с собой.
— Почему болел? — опешил тот.
— Отец сказывал, что в юности ты был намного полнее и волосы густые буйно вились.
— Дурное тебе отец сказывал. Дурное. — нахмурился этот боец, невольно коснувшись обширной залысины. Впрочем, ставя также свое копье рядом, к ноге, как и Неждан.
Остальные же засмеялись.
Нехитрая шутка удалась и хорошо разрядила обстановку. Так, с улыбками к костру и вышли.
Познакомились.
Разговорились.
Речь местных автоматически переводилась осколком старой личности в понятный обновленному Неждану язык. Ну и обратно так же. Но это не спасало. Там, с Вернидубом, он не стеснялся и мало обращал внимание на реакцию седого, а тут вдруг осознал, насколько это странно выглядит.
Беда заключалась в том, что во II веке нашей эры очень многих понятий, явлений и предметов носители языка не знали. Их еще или не придумали, или они в здешние края не попали. Из-за чего слов для их обозначения и не имелось. Вот Неждан «на автомате» и вставлял эти слова из привычного ему русского языка. А осколок старой личности просто озвучивал их как есть, не имея возможности перевести или адаптировать. Из-за чего они буквально ударяли им по ушам.
Ведь славянский язык, еще общий во II веке, не прошел через массу исторических процессов. Даже первая палатализация его не коснулась. А потому в нем не было шипящих вовсе, равно как и большинства мягких согласных. Да и с гласными ситуация была дикая для современного человека, связанная с актуальным бытованием сверхкратких и долгих, а также носовых, то есть, произносимых в нос.
Все это приводило к тому, что речь звучала отрывисто, грубовато и жестковато, со взрывными ускорениями. И чем-то напоминала манеру общения брутальных самураев из фильмов про «Японию, которую мы потеряли». Хотя, конечно, это изрядная натяжка.
А вот русский язык прошел довольно сложный и извилистый путь. Сначала тысячу лет смягчения, сделавшись совершенно певучим и мягоньким, словно манная каша без комочков. А потом вторичное отвердевание и кучу всего другого. Включая, обширное заимствование в разных формах из самых разных языков.
Поэтому русские слова местным казались совершенно иноземными. Любые. Как собственно родные, появившиеся в рамках словотворчества, так и заимствованные. Посему они, как и Вернидуб, кривились, слыша их. А когда не улавливали смысл из контекста — переспрашивали.
И переглядывались.
Много.
Видимо, Неждан их сумел удивить.
