Афганский рубеж - Михаил Дорин
— Можно, — прозвучал мужской голос.
Открыв дверь, я тут же попал под искромётный взгляд Тоси. Она сидела за столом доктора, заполняя медицинские книжки. Не успел я поздороваться с ней, как из-за ширмы вышел доктор с лысиной на голове, утирающий салфеткой рот.
Наверняка, утренним чайком баловался. Но только он сделал шаг мне навстречу, я понял, что чай был очень «крепкий».
— Клюковкин, родненький, проходи. Как голова, Сашка? — поздоровался он со мной, дыхнув стойким амбре.
— Всё хорошо. Не болит, — ответил я, присаживаясь на стул.
Тося продолжала смотреть в книжку, не обращая на меня внимание.
— Ага. Ну раз хорошо, чего тогда пришёл? — спросил доктор.
— А он вчера не приходил, Марат Сергеевич. По положению… — закудахтала Антонина, подложив мою медицинскую книжку терапевту.
— Антониночка, я же вам говорил, что голова у меня болит, — сощурился врач.
— Она у вас всегда болит. Я вам предлагала в холодильнике взять рассольчик, — шепнула ему Тося.
— Не-а. Я врач со стажем. Лечусь только тем, что сам изготавливаю. Да, Сашка? — посмеялся Марат Сергеевич.
— Так точно, товарищ… капитан, — ответил я.
Память Клюковкина дала о себе знать. Передо мной начмед полка — Иванов Марат Сергеевич. Все знают, что он самый главный ценитель горячительных напитков в части. Пьёт всё, кроме медицинского спирта. Но делает это слишком часто.
Иванов пролистал книжку, сделал какую-то запись и отдал Тоне.
— Всё там нормально. И прививки, и осмотры проведены. Мне вчера Енотаев дал список, кто в командировку летит. Готов, Саня?
— Так точно, — улыбнулся я.
Однако Тося судорожно листала книжку, пытаясь найти изъяны.
— А давайте его взвесим? У него истощение может быть! — воскликнула она.
Иванов только посмеялся. Вообще, странно, что медсестра лезет в дела доктора. Тем более начмеда. Понимаю, что это она из-за меня, но решения своего я уже не поменяю.
— Давай, Санёк. До встречи! — пожал мне руку Иванов, и я направился к двери.
Перед выходом повернулся, чтобы посмотреть Тосе в глаза. Только мы с ней столкнулись взглядами, она решила отвернуться, надув губы.
Когда пришёл в штаб, то обнаружил суматоху в классе эскадрильи. Больше всех нервничал Батыров, меряющий шагами расстояние от стены до стены.
— Где ты ходишь? — возмутился Димон.
— Пробки, — бросил я.
— Какие пробки?
— Транзисторные. Димон, не делай мне нервы, а то нос откушу, — тихо сказал я, чтобы никто в классе особо не слышал перепалки.
Авторитет командира звена, даже такого, как Батыров, нельзя принижать.
— Ладно. Начальник политуправления армии уже здесь. Чего делать будем? — трясся Димон.
— Ты не помпажируй. Всё мы сделали правильно. Тем более в Афганистан всех отправляют.
— Меня? Нет, — замотал головой Батыров.
Что за новости⁈ Тут мне Димон и поведал. Он в академию собрался. Вот его рапорт и его должен будет одобрить Член военного совета. Потом передаст в армию командующему. А дальше по инстанциям.
— Вообще-то, все об этом знают, — гордо задрал нос Батыров.
— Свалить хочешь отсюда? Ну, я тебя не виню.
— Конечно. Кто в этой дыре захочет жить и служить. Мне тут всё осточертело. Жену с ребёнком отсюда увезу.
— А они сами-то хотят? — уточнил я.
— Только дураки тут служить хотят.
— Про людей нельзя так говорить. Ты если собрался командовать, с народом должен уметь общаться. А ты сейчас его обижаешь. Это плохо, Димон, — сказал я, похлопав его по плечу.
После обеда было объявлено, что с каждым из отправляющихся в командировку, будет проведена беседа. Как сказал комэска, начальник политотдела армии лично хочет с каждым пообщаться.
Одним из первых вызвали меня. Войдя в кабинет командира полка, я громко и чётко представился.
Полковник Доманин — начальник политотдела, сидел во главе стола и всех помечал себе в списке. Рядом с ним полковник Медведев, комэска Енотаев и начальник штаба полка Хорьков. Вот его-то моё прибытие привело в бешенство.
Смотрел он на меня озлобленно.
— Ну что, Сан Саныч, готовы выполнить интернациональный долг? — спросил у меня Доманин.
Полковник был уже в годах и совершенно седым. Лицо покрывали морщины, а глаза были уставшие. Но говорил начальник политотдела армии громко и чётко.
— Так точно, товарищ…
— Товарищ Член военного совета, а может, уточним у лейтенанта, знает ли он задачу, стоящую перед Советской Армией в Афганистане? — перебил меня Хорьков.
Командир полка громко прокашлялся. Видимо, это идёт вразрез с его решением. Какое-то между Хорьковым и Медведевым есть недопонимание.
Комэска Енотаев напрягся, но тут уж ничего не сделаешь. Тем более, Доманину замечание пришлось по душе.
— А давайте! Что скажешь, лейтенант?
Сто процентов, была какая-то лекция, которую мой реципиент прослушал и не запомнил, а возможно вообще на неё не ходил. Надо импровизировать. Хоть даже газетную вырезку из коридора пересказать.
— Основаная цель — оказание помощи дружественному афганскому народу, а также создание благоприятных условий для воспрещения возможных антиафганских акций со стороны сопредельных государств, — на одном дыхании произнёс я.
Доманин одобрительно кивнул. Комэска Енотаев выдохнул, а начальник штаба решил не сдаваться.
— Только это написано в газетах. Вы своими словами можете ещё что-то сказать? — наседал Хорьков.
— Достаточно я думаю, — поспешил остановить его Медведев, злобно зыркнув на Хорькова.
Но Доманину уж слишком понравилось слушать меня.
— Геннадий Павлович, пускай. Парень грамотный. Вы мне сказали, что он подготовлен в профессиональном плане. Хочу послушать, как он морально готов. Прошу вас, Александр Александрович.
Я сделал небольшую паузу. Сочинять на ходу партийные речи не так уж и просто.
— Задача не допустить попыток задушить афганскую революцию и создать проимпериалистический плацдарм военной агрессии на южных границах СССР, — ответил я.
Доманин встал и подошёл ко мне.
— Молодец, сынок! Вот так и служи!
— Товарищ полковник, я бы хотел… — начал говорить Хорьков, но Доманин его тут же прервал.
— Всё! Парень готов. Понимаю, что вы мне хотите ещё его знания показать, но не нужно. Дерзай!
Полковник вернулся на своё место и что-то записал в тетради.
— Хотите задать вопрос, Клюковкин? Не возражаю, — сказал Доманин.
— Обстановка какая сейчас в Афганистане? — спросил я.
— Мы не ожидаем долгого сопротивления оппозиционных