Главная роль - Павел Смолин
Грек покивал.
— Спасибо, — благодарно улыбнулся я и поделился проблемой. — Я уже трижды отклонял приглашения нашего летописца.
Князь Ухтомский ведет хронику путешествия, обильно снабжая ее имперским пафосом и почтением к Николаю.
— Я попрошу его тебя не беспокоить, — снисходительно пообещал цесаревич.
Порой прорезается разница в возрасте и положении. Полагаю, неосознанно — как рефлекс на просьбы. Раздражает, но это же будущий царь, можно и потерпеть.
После завтрака нужно обязательно посетить кают-кампанию и выкурить по папироске с нашедшимися там господами офицерами. Завершив перекур, Его Императорское Высочество потащил нас в любимое место на корабле — в часовню.
Крестясь в такт с Николаем и архиереем Илларионом, я, кажется, начал понимать: любое появление Николая на палубах или в других местах общего пользования вызывает суету. Да, все понимают, что цесаревича впервые в жизни выпустили на большую и веселую прогулку, чтобы по возвращении запереть в Зимнем дворце уже навсегда, и поэтому стараются не лезть. Но совсем не лезть нельзя — такой вот человек наследник, всем нужен, всем должен.
Часовня — исключение: здесь тихо, царит уютный полумрак, вкусно пахнет ладаном. А уж когда Илларион монотонно затянет: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веко-о-ов…», можно и глаза прикрыть, погружаясь в православную медитацию. Однажды чуть не уснул под мерное покачивание корабля — настолько душеспасительно было.
Здесь Николаю волноваться не о чем. «Из вне» побеспокоят только в крайнем случае — за все путешествие таковым стала только моя болезнь. Еще Иван Грозный этот «лайфхак» нашел: царь молится, а это дело, как ни крути, уважаемое. Династия другая, но политическая традиция-то та же!
Выбравшись на воздух, мы отправились на корму. Здесь, помимо стационарной удочки, которой специально обученные люди ловят добавку к обеду, расположен высокотехнологичный аппарат по запуску «тарелок». Клеймо блестит на солнце солидным «1887».
— Давненько я не баловался дробовыми! — проявил Николай трогательную заботу.
В прошлый раз мы стреляли пулевыми, и я набрал почетный ноль очков.
— Дробь живописно развеивает мишени по ветру, — поддержал его Георг.
Ну и где теперь ваша «Игра престолов»? Такие хорошие люди! Дворцовый переворот против Никки выглядит настолько подлым и ненужным поступком, что я даже пытаться не буду — потом всю жизнь добрые глаза Николая во сне будут являться.
Коллекция оружия на корабле внушительная, но ни одного ружья-«вертикалки» я не видел. Даже если не существует, заморачиваться не буду — страна нищая, впереди — очень плохая война, и разменивать ресурсы на охотничьи забавы смысла нет.
Зарядив двустволку с надписью на стволе «Fait pour J. M. Larderet a S-t Petersbourg», я спросил:
— Никки, кто такой Лардере?
— Жан Лардере, придворный мастер-оружейник, — ответил Николай и подошел «к снаряду» первым. — Давай, — дал отмашку лакею, и тот дернул рычаг.
Мишень и вправду живописно развеивается по ветру.
— Имеет ли месье Лардере отношение к нашей армии? — спросил я.
Поразив вторую мишень, Николай взял паузу на перезарядку и ответил:
— Не имеет, но поставляет отличные охотничьи ружья. По большей части — из Бельгии.
Ясно, к этому месье мы не лезем — он просто богатый комерс, которому повезло получить монополию на подгон ружей монаршей семье. Уверен, все, у кого хватает денег, за ружьем бегут в первую очередь к Лардере, и им вообще плевать на качество и происхождение его ружей — главное, это приписка об императорском расположении.
Подмывает спросить, с кем можно «за армию» конструктивно поговорить, но Никки такие разговоры расстраивают. Надо было Илюху внимательнее слушать — кроме генерала Драгомирова в голове ничего не всплывает, но по возвращении в Питер разберемся. Я не военный, но наслушался многого. Например, о необходимости насыщения армии пулеметами и кратного увеличения производства снарядов — «снарядный голод» был актуален для всех армий Первой Мировой, и нужно сделать Империю исключением. А еще кавалерия — ее у нас много, и ее все важные персоны очень любят. Какая, блин, кавалерийская атака в XX веке на европейском театре? На колючую проволоку, по превратившейся в «лунный пейзаж» линии соприкосновения да под пулеметным огнем? Минуты две такая атака продлится, полагаю. Ладно, это все тоже потом, а пока хвалим принца Георга за меткость и идем на позицию.
Первая мишень осталась цела, но половинку второй «развеять» удалось, что было всеми нами воспринято как большой успех. Проверим на черный юмор.
— Бывалый охотник граф N стрелял вслепую. Слепая бегала зигзагами и кричала.
Гоготнув, Никки испытал моментальное раскаяние, попросил меня:
— Больше так грубо и дурно не шути!
И потащил в часовню — замаливать «грех». Урок усвоен, черному юмору — бой!
Сымитировав короткую молитву, я виновато развел перед цесаревичем руками и сослался на урок у вице-адмирала. Понят был правильно и даже с одобрением — Жоржи любви ко флоту не растерял, а значит и в остальном остался тем же.
Каюты высших чинов хороши: не трехкомнатные апартаменты Никки, не двухкомнатные принца Георга, но с моей «однушкой» потягаться могут на равных. Юродствовал оригинальный Георгий, он же типа «простой мичман», вот и выдали каюту компромиссную, компенсировав недостаток объема дорогущей мебелью.
«Наш», монарший сегмент корабля, кстати, частично изолирован: с нами плывут деньги, подарки важным колониальным шишкам и чудовищных размеров гардеробы — все это хранится в отдельном складе, доступ к которому имеем только мы, наши слуги и уполномоченные высшие чины.
Еще у Никки в гостиной стоит фортепиано — Георгий на нем играть умел, а я честно учусь, когда появляется возможность. Учителя музыки на «Памяти Азова» не нашлось, но Николай и Георг обладают всеми нужными навыками и получают огромное удовольствие от каждого моего музыкального успеха.
Репертуара «попаданческого» я с собой из будущего не прихватил. Что-то наскребу, что-то помогут адаптировать придворные «креативщики», но немного. Да и смысла нет — музыка в эти времена монетизируется только на нижнем уровне: когда кабацкому лабуху пьяный расчувствовавшийся купец мятый рупь в ладошку сует. Второй способ монетизации — сочинить настоящую оперу, тогда можно рассчитывать на гроши с театральных билетов. Оперу я сочинить не смогу — некоторые арии просили исполнить на кастингах, я запомнил, но их авторы Мусоргский и Чайковский уже успели оставить наследие и умереть. Короче — прорывным поэтом-песенником и композитором мне не быть. Стихов, однако, я
