Под знаком феникса - Герман Иванович Романов
Навязавшуюся на беду супругу он не любил, но жили вместе и как ни странно в ладу — девчонка взбалмошная, но его любила, и старалась сделать все, чтобы он обрел в семейной жизни много радостей. Да и тесть встретил его и родителей приветливо, даже тепло, да и говорил с ним искренне. Узнав, что Павел уже задумался над написанием диссертации, а ему предложили остаться на кафедре, обрадовался, но зауважал зятя, когда тот решительно отказался от любого содействия. Дом полная чаша, «отоварка» ведь шла через спецраспределитель, а там было многое из того, чего не встретишь в обычном магазине. Хотя Иркутск не бедствовал, все же областной центр. В магазинах можно даже купить сигареты «Кэмел» или «Бонд», но по «заоблачной цене» в один целковый…
— Вы позволите, Павел Иванович, — рядом с ним на лавку присел улыбчивый незнакомец, с поразительно плавными движениями, поджарый, с цепким внимательным взглядом. Можно было рубль за сто смело ставить, откуда он. А еще зашел с левой стороны, ведь глаз плохо видел — перед последним школьным экзаменом крепко его побили, и зрение резко ухудшилось — потому и в армию после первого курса не взяли, а так бы не было в его жизни этого постылого бракосочетания.
— Давайте я вам сразу все объясню — троих посадили не потому, что пели песенки или читали Солженицина, ругали Политбюро и ЦК КПСС. Да, они рассказывали анекдоты о Ленине, и нашем «дорогом Леониде Ильиче», но если всех за подобные шалости грести, работать станет некому. Дело в другом — у нас теперь новый 1-й секретарь обкома, понимаете? Через две недели будет объявлено.
— Их использовали в качестве повода?
— Не они, так другие, до чего угодно можно уцепиться. И заметьте, Павел Иванович, посадили только троих, остальных пожурили для острастки. Отделались студенты легким испугом, можно так сказать.
— Двоих с комсомола исключили, а это автоматическое исключение из института. А они по три года отучились…
— Нечего «Голос Америки» слушать и за истину в последней инстанции принимать, — улыбка у незнакомца стала недоброй. — А вы сами «самиздат» лучше бы прятали, а то попал в руки «товарищам», тут даже я не помог. Все ломаете голову, куда он делся? Сгорел сей трактат. Хотя один герой был уверен, что рукописи не горят.
Павел сидел ошеломленный, незнакомец, оказывается, вполне был в курсе определенных дел, а ведь о них он знал только один. Никритин машинально спросил, сжавшись внутри как пружина.
— Вы из КГБ?
— И оттуда тоже, поверьте мне на слово — тут не место, чтобы красные корочки доставать. Мы с вами тезки по отцу, только я Алексей Иванович, и разговор у нас чисто приватный. Вашего тестя оставят на должности, нас он не интересует. А вот к вам есть предложение поработать на нас. Но что вы так сжались — писать не потребуем, да и не годитесь вы в стукачи на профессоров. Что они болтают за бутылкой водки в кабинетах мы и так хорошо знаем — интеллигенция в России всегда в оппозиции. Как вы смотрите на то, чтобы к осени стать кандидатом в члены партии?
— Да кто меня возьмет, мне всего девятнадцать лет…
— Вот и хорошо, на «вырост» сгодитесь. Я за вами два года наблюдаю, к вашему сведению. К «женитьбе» вашей отношения не имею — тут самодеятельность чистой воды. Уперлись бы, вас и отпустили. Но ничего — если захотите развестись, только скажите — все будет в лучшем виде. А на счет партии просто — поедете летом со стройотрядом, станете там комиссаром. Работать будете ударными темпами, покажете пример всей стране. Вы и командир получите по ордену, не из значимых. «Октябрину» или «трудовое знамя» не дадут, но «почет» или «трудовую славу» получите. Бойцов наградят медалями — статьи в газетах напишут — ведь есть не только молодые герои спорта, но и герои труда. А орденоносцев, но уже как рабочих, в партию примут, несмотря на молодость — у нас ведь она пролетарская должна быть. Смекаете, Павел Иванович?
— Вы это сможете?
— Не только это, многое другое. Так работаете с нами? Скажу прямо — либо да, или нет, и сразу! Учтите, от вашего ответа зависит судьба Эльзы — девушка в истерике от вашего поступка, оскорбила декана, и ее исключили. Сейчас она в Нарве, а там та троица, что вам глаз подбила и зубы проредила. И на свободе эти гаврики, и опасны. Но ваше согласие сразу решит проблему — мы их быстро упрячем в места не столь отдаленные, но только по географической карте. Они года три-четыре на казенной баланде посидят, подумают о своем антисоциальном поведении.
Павел сидел как пришибленный — такого поворота судьбы он не ожидал. А в голове только один вопрос бился, по поводу места, где всегда можно найти бесплатный сыр. Да и какого хрена — что в нем такого есть, чтобы танцы вокруг Боливара устраивать?!
— Захотите с этими мерзавцами лично разобраться — можете им кишки выпустить, или их пристрелите сами «при попытке к бегству». Не сразу, но через пару лет, как специальную подготовку пройдете. Такие возможности у нас есть, и наш руководитель полномочиями наделен огромными. Хотя не столь обширными, как у Мехлиса. Вам, как историку, эта фамилия должна быть хорошо известна.
Никритин кивнул, он теперь понимал, с кем имеет дело — возможности в столь серьезном учреждении более чем весомые. Одно непонятно — зачем он им нужен?! Зачем?!
И после короткой паузы Павел тихо произнес:
— Согласен, только Эльзе помогите…
Глава 11
— Так, еще две недели доучится в школе, экзамены сдать и аттестат получить в руки — и вперед, к самостоятельной жизни!
Никритин вытянул из пачки сигарету, закурил — дым сизыми клубами потянулся к раскрытой настежь форточке.
— В Сибирь ехать — только время напрасно терять. Теперь я туда ни ногой — урок извлек, и снова прыгать по граблям не стану. В Питере поступить можно, конечно, тяжело прорываться будет, конкурс там просто бешеный — десяток на место. Но возможности имеется, надо их только правильно реализовать. К тому же там военная кафедра, что немаловажно.
Павел задумался, налил себе еще рюмку водки. После чего запечатал
