Честность свободна от страха - Саша Фишер
— …когда я пришел домой в день смерти матери, я почувствовал себя чужим, — Шпатц отставил опустошенный стакан и слегка стукнул им по столу, показывая, что не против повторного наполнения. Он рассказал про отца и Джерд, про свои подозрения о смерти дяди, про то, что отец перестал обращать на мать внимания, еще когда он был совсем мелким. Про долгие разговоры, которые вела с ним Блум уже после того, как в доме появилась младшая жена. Она рассказывала про историю Вейсланда, про то, как строились исполинские невесомые люфтшиффы, про вагены, про идеальные мощеные дороги. Про то, как она любила свою родину. — Я собрал вещи и ушел, еще точно не зная, куда и что я буду потом делать. А потом меня накрыла тень — это снижался люфтшифф с восьмилучевым солнцем. Я понял, что надо делать. И вот я здесь.
— Если Блум была несчастна в Сеймсвилле, что мешало ей вернуться в Вейсланд? — Боденгаузен наполнил стаканы снова.
— Хотел бы я знать! — Шпатц сделал глоток и зажмурился. Жидкий огонь обжег пищевод и стал растекаться теплой волной по телу. — Может быть потому что…
На плацу ударил сигнальный колокол. Потом еще. И через короткий промежуток еще раз. Шпатц и Боденгаузен повернули головы к окну. Посреди плаца стоял инспектор Карденцанг, сопровождавший сразу двоих кандидатов — семейную пару откуда-то с юга. Мужчина и женщина стояли перед ними, а за каждым из них замерли четыре конвоира с невозмутимыми лицами.
— Шаур Фен-Фассель, Кара Фен-Фассель! — торжественно заговорил инспектор. — Вы презрели оказанное вам доверие, попытавшись проникнуть на территорию Шварцланда под видом обычных горожан. За вероломство вы приговариваетесь к смерти. Примите с честью вашу судьбу!
Женщина страшно закричала и рванулась в сторону. Мужчина побледнел и остался неподвижным, глядя как охранники схватили его жену. Она брыкалась как дикий зверь. Выла, рычала, срывалась на пронзительный визг. Рослым парням в форме приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удерживать хрупкую женщину на месте. Инспектор стал медленно поднимать руку с тяжелым армейским пистолетом. Охранник справа ухватил женщину за волосы и с силой дернул голову вниз. Та замерла на мгновение в нелепой позе, задрав подбородок вверх и не переставая кричать. Раздался громкий хлопок выстрела, и плац погрузился в звенящую тишину. Охранники разжали руки, и тело женщины опустилось на плац нелепым мешком. Инспектор медленно перевел оружие на мужчину, не встречаясь с ним взглядом. Белые губы приговоренного зашевелились, как будто он пытался что-то сказать, но слова утонули в грохоте нового выстрела. Мужчина, дернувшись, рухнул на спину, голова с мерзким глухим стуком ударилась о черную брусчатку плаца. Инспектор вернул оружие в поясную кобуру, что-то тихо сказал одному из охранников, тот хохотнул и махнул рукой. Со стороны медицинского сектора выдвинулась процессия служащих в темно-зеленой форме. Охранники столпились над телами, один из них закурил. Инспектор махнул рукой и направился к жилому сектору.
Шпатц сглотнул и облизал пересохшие губы. Потянулся за стаканом. На плацу зеленые санитары деловито схватили оба тела за ноги и поволокли момо медицинского сектора. Шпатц никогда не заходил на хозяйственную часть Гехольца. Обратил внимание на несколько кирпичных построек, но ни разу не задумался об их назначении. Прачечная, котельная, кухня, что в этом может быть интересного? Дверь столовой открылась, четверо охранников с плаца вошли внутрь и присоединились к своим коллегам за большим столом в центре. Как всегда. Шпатц отхлебнул шнапса и выдохнул. Руки не дрожали.
— Потому что? — переспросил Боденгаузен.
— Ах да! Простите, герр инспектор, — Шпатц вытер со лба выступившие капельки пота. — Мне кажется, она сама сбежала из Вейсланда. По очень личным причинам, говорить о которых отказывалась.
Шпатц с трудом разлепил глаза. Было темно, и он не сразу сообразил, что его разбудило. Взгляд сфоркусировался на темном силуэте перед кроватью. Чьи-то холодные пальцы закрыли Шпатцу рот, и одновременно зазвучал торопливый шепот:
— Тихо, Шпатц, пожалуйста, не шуми! — это Флинк. Они почти не общались в Гехольце, потому что основным и единственным собеседником у каждого был его инспектор. — Мне нужно с тобой поговорить.
Шпатц осторожно убрал руку Флинка от своего лица и, стараясь не шуметь, сел на кровати.
— Что случилось?
— Доктор. Этот длинный и жуткий. Он раздал всем склянки и сказал наполнить их кровью.
— Ну да. Это тест на грязную кровь.
— Он сказал. И еще на решительность. Что тот, кто хочет стать гражданином Шварцланда, не остановится перед такой мелочью, как порезать себе палец.
— У меня ничего такого не просили… Он сам и делал надрез, и проводил тесты.
— Как и всем, кто попал к нему вчера. Ты и те… двое. А остальным он раздал склянки после ужина и сказал…
— Я понял.
— Я не могу!
— Не можешь порезать палец? Тебе нужна помощь, наполнить склянку твоей кровью?
— Да. Только не моей. Твоей.
— Что?!
— Ты прошел тест, — глаза Флинка лихорадочно блестели в темноте. Холодные пальцы судорожно сжали руку Шпатца. — Я не знаю. Я боюсь. Я не хочу…
— Хорошо.
«Почему я согласился? Во что такое он меня впутывает?» — подумал Шпатц. Но Флинк выглядел таким жалким и испуганным, что он никак не мог поверить, что его приятель по пограничному бюро может оказаться кем-то из грозных виссенов. Можно и выручить парня, просто чтобы он успокоился.
— Только порезать палец тебе все-таки придется, — дверь скрипнула едва слышно, так что никто не проснулся, когда Флинк и Шпатц выходили из общей спальни. — Иначе как ты объяснишь доктору, откуда взял кровь?
Чиркнула спичка. Прикрывавшие ее пальцы Флинка засветились красным. Пламя на мгновение выхватило из мрака его лицо и погасло. Флинк затянулся, кончик сигареты стал ярче, вокруг него заструились призрачные голубоватые струйки дыма.
— Моя мать принесла меня в подоле, когда ей было тринадцать, — голос его звучал негромко. После того, как склянка с кровью опустилась в его карман, Флинк успокоился. — Родители, мои дед с бабкой, отхлестали ее по щекам и приказали никогда и никому не говорить, откуда я взялся.
