Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов
Другое дело, что за последнее время количество отребья увеличилось кратно, и вот это несколько пугает. Много демобилизованных по ранению солдат, привыкших убивать, озлобленных и отмороженных на всю голову. Хватает и дезертиров, беженцев… А среди последних, к слову, всякого люда полно!
Беженец, это же не всегда несчастное существо, которое требуется обогреть и приютить, за что он будет век Бога молить. Многие из них и раньше-то ангелами не были, а теперь лишились всего и готовы буквально рвать зубами горло, пытаясь вернуть хотя бы часть привычной жизни. Особенно если у человека семья… или после некоторых событий сдвинутая набекрень психика.
А уж сколько уголовников под видом беженцев! Словами не передать. Много молодых совсем ребят, которые за голодные и лихие военные годы привыкли хотя бы по мелочи нарушать закон просто потому, что жрать хочется каждый день.
Отдельно — выселяемые из прифронтовой зоны (что трактуется порой очень широко) поляки, этнические немцы и евреи. Обычно их депортируют во внутренние районы Российской Империи, стараясь побольше народа загнать за Уральский Хребет. Но случается всякое, да и сами «жиды, полячишки и немчура» не так уж часто спешат слиться в братском экстазе с войсками кайзера.
Бесчинств, творимых войсками, хватает с каждой стороны… Те, у кого есть такие возможности, покидают подступающую прифронтовую зону заранее, получая в таком случае некую фору и не то чтобы привилегии, но скажем так — шансы.
Правда, тем же евреям, вынужденно покидающим черту былой осёдлости[14], власти стараются давать не паспорта, а некие «документы» разной степени востребованности. А это не добавляет ни лояльности к властям, ни человеколюбия вообще. «Документы» такого рода гарантируют разве только то, что тебя не повесят вот так сразу, без судебных разбирательств.
А уж тема заложников[15] и вовсе из ряда вон! Жидоедство[16] какое-то, право слово…
У польских, немецких и русских беженцев проблем немногим меньше. Власти оказались решительно не готовы к такому развитию событий… впрочем, ничего нового[17].
А в случае с российскими беженцами, казалось бы, своими и полностью лояльными властям, дело осложняется тотальной безграмотностью, полным незнанием своих прав, и разумеется — коррупцией. Воруют чиновники, не боясь ни Закона, ни Бога. Да плюс ещё народ озлобился от долгой войны, нищеты и наплыва беженцев, так даже сочувствия к несчастным чем дальше, тем меньше.
В Петроград и Москву, равно как и в другие крупные города, беженцев и переселенцев стараются не пускать, но народ рвётся и прорывается. Вполне логично, как по мне…
Выбросив из головы умствования, я заспешил к Сухаревке, на ходу здороваясь с многочисленными знакомцами. Ох, недаром говорят, что Москва, это большая деревня… Не знаю, как там в двадцать первом веке, а сейчас древняя столица полностью соответствует этому званию!
— Доброе утро, Лев Ильич! — со всем возможным почтением здороваюсь с похожим на моржа стариканом.
— Доброе, доброе, — бурчит пожилой одышливый чиновник, приподнимая фуражку. Вот тоже… кадр. Московский. Хлебосольный хозяин, тонкий ценитель искусства и человек, очень добрый и отзывчивый к тем, кого знает лично…
… и притом — взяточник! Ворует самозабвенно, не помня себя! Но — с умом. Знает, кому и сколько нужно занести, с кем надо выпить рюмочку, с кем крестить детей и над чьей шуткой посмеяться. Ну и когда брать совсем нельзя, тоже понимает. Все всё знают, но… это Россия! Императорская.
Достаточно распространённый тип среди московского чиновничества, к слову. За всю Империю не поручусь, там могут быть свои подвиды, ничуть не менее своеобразные и интересные.
— А, Стоик! — издали приветствует меня Беленький, приподнимая щегольской тонкой тросточкой соломенную шляпу и раскрывая руки, будто призывая обняться.
— Андрей, — приветственно киваю представителю богемы, не подходя, впрочем, слишком близко. Чёрт его знает, с каких доходов он существует… Не люблю злословить, но его видели в компании Кузьмина[18] и иже с ним, а это, как по мне — сигнал! Да и смотрит он иногда так… облизывающе.
Я, к слову, вполне толерантен к меньшинствам, ибо человек вправе распоряжаться собственной жопой, равно как и прочими частями тела и души без цензуры со стороны общества и государства, но вот содержание и проституция, это уже несколько иное. А Беленький, вот кажется мне, как минимум на содержании. Он смазлив, андрогинен и несколько, я бы сказал, вызывающе андрогинен. Подчёркнуто.
В женском платье, подобно Феликсу Юсупову, по городу не передвигается, но сдаётся мне, исключительно потому, что он не Юсупов! Там, где наследнику одной из знатнейших фамилий простят выходку и покивают на эксцентричность, почётному гражданину Беленькому могут впаять статью.
— Как там продвигаются дела у акулы антикварного дела? — интересуется он, и сам же смеётся.
— Акула… скажешь тоже! Так, пескарик в луже, — ворчу я, но в нескольких словах обрисовываю свои нынешние возможности. Сам Беленький никогда и ничего не покупает, но он болтлив, обладает обширными связями и тем полезен.
Пара минут разговора, после которого хочется помыться, и я ускоряю шаги. А вот и Сухаревка…
Привычная, давным-давно знакомая до последнего закоулочка, до последнего подвизающегося здесь нищего. Но в последнее время чем дальше, тем больше она маргинализируется. Ещё пару лет назад убийство было здесь чем-то из ряда вон, хотя кражи являлись делом вполне обыденным. А сейчас не проходит и недели, чтобы кого-нибудь не грохнули!
Уголовники, беженцы, дезертиры… последние льют кровь, как воду, и озлобленны до последней крайности. Но это понятное, и в общем-то знакомое зло, а вот тот факт, что начали маргинализироваться в общем-то безобидные представители городского дна и придонья, сигнал опасный.
— Алексей Юрьич, моё почтение… — вежливо приподнимает шляпу знакомый антиквар, раскладывающий товар на прилавке.
— Никандр Сосипатрович… — зеркалю я.
— Стоик! — а вот это очередной полубогемный представитель Москвы, прибывший с утра пораньше на Сухаревку. Мы знакомы по Гимнастическому клубу, где он скорее числится, нежели тренируется. Но тем не менее, мы представлены, пару раз пересекались в компаниях и считаемся почти приятелями, — Хорошо, что я на тебя наткнулся!
— Вот, гляди, — он ткнул мне под нос потрёпанный фолиант, — я в сомнениях!
— Хм… — не отвечая, я взглядом показал продавцу, что я думаю о нём и о качестве подделки, но сдавать не стал, — А давай оставь пока, а я потом посмотрю? Здесь я сходу вижу несколько моментов, которые нужно уточнить. Устраивает?
— Более чем, — обрадовался он, — Ну, бывай, Стоик!
