Анатолий Лернер - На перекрёстке судьбы. Вторая книга романа «Завет нового времени»
Сейчас же, хромой Хаим с женой Захавой и другими взрослыми большой и дружной семьи Давида, были заняты приготовлениями к празднику, и дети были предоставлены сами себе. На жилой половине, разгороженной войлочной ширмой, сёстры Ребекки зажгли масляные лампадки, а на каменном подоконнике прорубленного в стене окна, поставили светильник с девятью лампадками – праздничную ханукию. На расчищенном для беспрепятственного вращения волчков полу, они запускали свои волчки, загадав самые важные – девчоночьи желания.
– Теперь мы с Ребеккой! – потребовал Шахар, и сёстры увидели гостей и с радостным смехом кинулись к ним, целуя Ребекку и обнимая младшего брата. Пока девчонки обменивались своими новостями, Шахар поднял с пола волчок. Ему уже четыре года и он знает, какие буквы изображены на четырёх сторонах ханукального волчка.
– Нун, Гимель, Хэй, Шин, – сказал он, и сильно запустил волчок, сопровождая возгласом, раскрывавшим смысл слов, стоящих за этими буквами: – «Нес Гадоль hая Шам!»17
Маленький Шахар, закрыл глаза, представляя, как придёт Машиах и исполнит его самое заветное желание: вернёт маму с папой из поглотившего их огня. Когда-то мама говорила ему и пятерым братьям и сёстрам, что Машиах щедр на чудеса. Нужно только уметь их дождаться. Так ведь он уже умеет ждать! А сегодня он сам зажжёт огонь в лампе. Это будет другой огонь, не тот, что убил его родителей. И, хотя, ему будет страшно это сделать, он отважно зажжёт огонь в лампе, и поставит на подоконник, чтобы Машиах не заблудился и не прошёл мимо. Чтобы утром, когда Шахар проснётся, его самое сокровенное желание было исполнено…
Малыш рассмеялся, словно всё уже произошло, и, не дожидаясь пока волчок остановится, выбежал из лавки на улицу, где мужчины закончили сборку, выкованной по случаю праздника ханукии, и дедушка Давид читал молитву на открытие горшочка с освящённым маслом для праздничного огня.
Когда в небе появилась первая звезда, далеко на холмах загорелись сигнальные факелы. Давид залил освящённое масло в две лампадки ханукии, и погрузил в них фитили. Дети окружили его, а он прочитал молитву, и поджёг фитиль, что был по центру. Огонь разгорался ровным светом, без копоти. Когда Давид перенёс огонь на крайнюю лампаду, все дружно произнесли: «Чудо великое было в Иерусалиме», возвестив о наступлении первого из восьми праздничных дней Хануки. Дней празднования Победы, одержанной чудесным образом и Божественного присутствия в стане народа своего. И первая лампада открыла счёт этим дням.
В ханукальные дни люди ждали новых чудес для себя и своего народа. И маленький Шахар тоже. Он прижимался к ногам деда, напугано смотрел на огонь, который, несмотря на праздничную обстановку, внушал ему прежний страх, напоминая о пламени пожара, устроенного карателями. Тот огонь убил его маму и папу. Прячась за ногами деда, очень хотевший чуда малыш, просил огонь, вернуть назад его родителей, ведь они ему так были нужны… Ребёнок сложил ладошки у рта, и, обогнув деда, приблизился к лампаде с потрескивающим фитилём, на конце которого поселился огонь. Закрыв глаза, Шахар повторил слова заветного желания: – Чтобы мама и папа вернулись домой!
Слова маленького Шахара обожгли Давида изнутри. Они сдавили грудь и остановили дыхание. Из глаз вырвались слёзы. Он присел перед внуком, взял его на руки и, подняв так, чтобы видеть глаза, шёпотом – только ему одному, сказал:
– Думаю, Всевышний услышал твоё сокровенное желание, Шахар.
В это время пламя оторвалось от фитиля, и огонь в лампаде погас. Возникла пауза, и скорая на суждения Ребекка разочаровано произнесла: «Ну вот. Теперь ничего не сбудется». Маленький Шахар разрыдался. Давид усадил внука на одну руку, а второй снова поджёг фитиль от вспомогательной лампадки, и, обратив лицо в сторону Ребекки, как просьбу произнёс: «Любя, твори добро». Потом он нашептал на ушко Шахару, о том, что воины Света в великой любви своей к Всевышнему, своими собственными руками сотворили великое Чудо.
– А я смогу так? – спросил серьёзно малыш. – Так… чтобы свершилось чудо?
– Конечно, – с улыбкой ответил дедушка. – Ведь ты воин Света.
– Да, – согласился Шахар. – Я воин Света.
– Тогда выслушай всё, что я тебе скажу, как воин. Мне бы очень хотелось сообщить тебе, что твои мама и папа завтра вернутся в наш дом, но…
– Они вернутся, только будут невидимы, да? – с надеждой спросил Шахар. – Как ангелы?
– Как ангелы, – согласно кивнул дедушка, и вздохнул. – Ангелы, которые снова и снова возвращаются на небеса.
– Зачем?
– Потому что там их дом.
– И я их больше никогда не увижу? – грустно спросил мальчишка, размазывая по лицу слёзы.
– Придёт время, и когда-нибудь, тебя тоже призовут Небеса. И тебя там встретят твои мама и папа. А пока время не пришло, они, как ангелы, будут сверху наблюдать за тобой и радоваться, когда тебе весело и печалиться, когда ты грустишь. А если надо защитить тебя – они смогут, они защитят, не сомневайся.
Шахар кивнул:
– Значит, их дом теперь на небе? – спросил он уже без грусти.
– На небе. – Давид поставил на землю внука, посмотрел в черноту неба, и сказал: – Очень скоро в тот дом на небе, вернусь и я.
– И я тоже? – спросил Шахар, и дед согласно кивнул:
– В своё время и час, – улыбнулся он понятливости внука.
– А встречают всех-всех? – спросил Шахар.
– Всех, кого земной путь ведёт на Небеса.
– А кто встречает?
– Родные души. Все мы, когда-нибудь будем встречать своих любимых, чьи искры оторвутся от земного костра и окружающего мрака, чтобы устремиться в Небо, навстречу с нами…
– Я хочу рассказать вам о воинах Света, в память о которых мы зажигаем огонь, – сказал Давид, усаживаясь с внуком на соломенный коврик, рядом с Ханукией. В ногах его уже примостилось несколько внуков. Остальные уселись напротив.
– Я расскажу вам о тех, кто в трудные для детей Израиля времена, не дожидаясь чуда от Всевышнего, собственноручно сотворили его.
– Они были, как мы, кузнецами? – серьёзно спросил Шахар, и дед кивнул.
– Да. Они были кузнецами. Оружейниками, кующими волшебное оружие для битвы Света с Тьмой. И прекрасными воинами, которые могли использовать его в сражениях с силами Тьмы. Тучи вражеских полчищ были отбиты ими, и в промежутке между сражениями, воины Света очистили Храм и освятили его огнём храмовой Меноры.
– Это и было их чудо? – спросил Шахар.
– Да, – ответил Давид. – Они поняли это, когда масло, которого должно было хватить лишь на одну ночь, горело и не сгорало на протяжении восьми последующих. Так Всевышний показал, что Он с ними, в стане народа своего, и что это была Его битва. И победа в ней принадлежала Ему.
– Когда это было, дедушка? – спросила Ребекка, присаживаясь рядом с Давидом, усаживая Шахара на колени.
– Почти два века тому назад произошло это Ханукальное Чудо18, – ответил Давид, – и весть о нём зашифрована в детской игре, волчке, при помощи которого вы сегодня обыгрывали друг друга на сладости. Мудрецы решили, что история о Великом Чуде, сохранится надёжней в детской игре, чем в памяти человека. Горстка детей Света победила миллионное войско и освободила страну от чужаков и язычников. Чудо? Когда они поднялись на Храмовую гору и ценой жизни возобновили на ней службу, зажигая свет Святости, погашенный вероломным Велиалом – тоже было Чудом. Но чудом, иного плана. Это чудо они сотворили сами своими руками. И только тогда, когда в очищенном и обновлённом Храме был зажжён огонь во славу Всевышнего, а масло для меноры, рассчитанное на одну ночь горения, не сгорало восемь ночей, они стали осознавать, что благодаря их усилиям Шехина посетила их стан. И они верили, что Божественное Присутствие больше не покинет Свой народ, и что земля Израиля наконец-то станет свободной, и что, вот теперь, слава А-Шему, будет страной священников и Учителей, как Он и заповедал…
– Почему же это так и не случилось, дедушка? – спросил старший внук. – Почему сегодня мы снова сражаемся с вероломным Велиалом?
– Это произошло потому, что одной победы на поле боя было недостаточно. Язычество нужно было победить в себе самих, чтобы уберечь страну от врага, глубоко засевшего в умах и сердцах иудеев. Ведь к тому времени эллинская культура уже завоевала нас. Легко завоевала, непринуждённо. Язык греков, воспевавший все человеческие пороки, и ставший олицетворением высшей формы язычества, вытеснил иврит и арамейский повсеместно. Сначала он вторгся в быт иудеев, а после проник и в Храм, где священники начали обращаться к собранию на языке страны, чтившей своих грешных богов, далёких от закона А-Шема. И первым язычником среди них почитался человек, занявший земной трон при помощи тёмной силы, не терпящей конкуренции.
