Валерио Эванджелисти - Падение в бездну
Карнесекки обернулся к нему, и на его измученном лице отразилось удивление.
— Вы? — воскликнул он. — Вы с вами познакомились в прошлом году при дворе…
— …Екатерины Медичи, — закончил Михаэлис.
Он был возмущен таким отступлением от ритуала. Видимо, Венецианская республика собиралась воспользоваться независимостью своей инквизиции, чтобы подорвать устои инквизиции римской. Этого допускать было нельзя. Как только закончится этот фарс, он тут же обратится к кардиналу Алессандро Фарнезе, чтобы тот проинформировал Папу. Все венецианское духовенство в сговоре.
Карнесекки попытался улыбнуться и с мольбой сложил руки.
— Благодарю вас от всего сердца, падре. Вы едва со мной знакомы, а явились свидетельствовать в мою защиту. Это прекрасно.
Михаэлис не ответил и поклонился экзекуторам.
— Вы меня знаете, и, может быть, это даже хорошо, что не надо будет повторять идентификацию личности на этом трибунале. Я принадлежу к ордену иезуитов, основанному покойным Игнацием Лойолой. Уже несколько лет этот орден существует и в Венеции. Спрашивайте меня, и я отвечу на все вопросы, кроме тех, что будут истолкованы во вред обвиняемому.
Михаэлис произнес все это вежливо, но жестко. Старший экзекутор, казалось, немного смешался. Он быстро перекинулся с коллегами несколькими словами на венецианском диалекте, потом сказал:
— Падре, мы проводим не процесс, а предварительное расследование. Как видите, здесь нет нотариусов и никто не ведет протоколов. Присутствующий в зале Пьеро Карнесекки подозревается в богохульстве и ереси. Если у вас есть аргументы в его защиту, пожалуйста, изложите их.
Михаэлис заговорил, взвешивая каждое слово и стараясь высказываться как можно убедительнее:
— Высокочтимые экзекуторы, что касается виновности подозреваемого в ереси, то я могу представить косвенное свидетельство. Этот человек никогда открыто не выступал против церкви. Он действительно поддерживает некоторые тезисы реформатов, но в своих сочинениях просит о созыве очередного заседания Тридентского собора и высказывает пожелание, чтобы его идеи были там обсуждены. Таким образом, он не восстает против церкви и признает ее авторитет. Это необходимо учесть.
Худолицый экзекутор согласно кивнул и обратился к старшему коллеге:
— Это абсолютно верно, и это доказывают все изученные нами документы. Заметьте к тому же, что говорил иезуит, а у реформатов нет больших врагов.
Старший пожал плечами.
— Вполне вероятно, но решающим аргументом это быть не может.
Он посмотрел на Михаэлиса.
— Падре, нас занимает не только это. Наша задача — понять, содержалась ли в сочинениях подозреваемого хула в адрес Бога. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Те из его сочинений, что я читал, не содержали выпадов ни в адрес Бога, ни в адрес Сына Божьего, ни в адрес Духа Святого. Конечно, они полны ложных утверждений и фальсификаций, но определить их как богохульство нельзя. Полагаю, что вы произвели обыск в жилище арестованного. Нашли ли вы там доказательства обвинения?
Магистрат сделал неопределенный жест.
— В техническом смысле выпадов против Божества мы не обнаружили. Мы нашли сочинения Лелио Сочини, Лонио Палеарио, Пьетро Джелидо и других лютеран. В них содержится меньше богохульных слов, чем ежедневно произносят здешние гондольеры, по крайней мере напрямую, без метафор. Однако имеется зашифрованная рукопись…
Экзекутор не закончил фразы, потому что в зал вошел посыльный в красной с золотом короткой тунике. Он подбежал к экзекутору, вручил ему сплошь покрытый печатями пакет и быстро вышел.
Магистрат вскрыл конверт и вытащил оттуда листок, который тут же пробежал глазами. Лицо его обрело выражение твердой решимости. Михаэлис это заметил и прикидывал, хороший это знак или плохой в той игре, которую он вел. Но прежде чем пытаться это выяснить, надо было ответить еще на один вопрос.
— Ваше превосходительство, вы начали говорить о рукописи. Что это за рукопись?
— Очень странная рукопись, в ней удается прочесть только название: «Arbor Mirabilis». Там полно непристойных рисунков обнаженных женщин в непонятных сосудах, а также невиданных цветов. В этом трактате, если это действительно трактат, могут содержаться богохульные суждения, например, под рисунками. Но он зашифрован, а подозреваемый, похоже, не владеет ключом к шифру.
— Это потому, что его пока не подвергли пытке, — буркнул самый молодой из магистратов. — Сразу бы и рукопись прочел.
Карнесекки, который внимательно прислушивался к диалогу, впервые запротестовал. Судя по лязганью, он был прикован к месту металлической цепью.
— Я ничего не знаю об этой книге! — крикнул он, содрогнувшись. — Она принадлежала французскому магу, так называемому пророку!
Падре Михаэлис оживился.
— Какому магу? — спросил он, стараясь скрыть интерес.
— Знаменитому, тому, что издает альманахи… Нострадамусу!
Михаэлис в душевном порыве возблагодарил Господа. Оба следа, по которым он шел, Карнесекки и Мишеля де Нотрдама, снова чудесным образом сошлись. Теперь стало ясно, что Господь направил его по верному пути. И он обязался посвятить ночь благодарственной молитве.
Теперь настал миг решающего броска, продиктованного новой уверенностью.
— Прошу вас, ваше превосходительство, — сказал он, обращаясь к старшему магистрату, — велеть увести обвиняемого. То, что я хочу сказать, не предназначено для посторонних ушей. Говорю вам это как иезуит, выступающий не только от своего имени, но от имени высшего руководства.
Свидетель, пусть и авторитетный, обращался к трибуналу неслыханным тоном. Трое магистратов снова посовещались по-венециански. Худолицый возмущался больше всех и сильно жестикулировал. Однако старшему, после колоритного увещевания, удалось утихомирить коллегу. Он жестом подозвал двух солдат, стоявших в глубине зала.
Заключенного с трудом подняли и поволокли прочь. Стало видно, что ноги его скованы цепью, и из-за этого он мог передвигаться только маленькими шажками. Он умоляюще взглянул на падре Михаэлиса.
— Вы будете меня защищать, правда?
Тот ничего не ответил, только опустил и снова поднял веки. Это можно было расценить как согласие. Карнесекки закричал:
— Я буду вам благодарен всю жизнь! Понимаете? Всю жизнь!
Стражники буквально приподняли его над землей, понуждая идти, нелепо хромая.
Старший экзекутор подождал, пока закроются портьеры в глубине зала, потом медленно сказал:
— Падре Михаэлис, мы выполнили вашу просьбу исключительно из почтения к ордену Иисуса. Надеюсь, теперь вы сообщите нам, что же вас так заинтересовало, что заставило нарушить протокол допроса.
Михаэлис почтительно склонил голову.
— Вы правы, ваше превосходительство. Я должен вам сообщить конфиденциально, что бывший епископ Пьеро Карнесекки разыскивается римской инквизицией по подозрению в тяжком преступлении. Он был сообщником гугенотов, которые пять лег назад похитили из застенков лионской инквизиции Мишеля Серве.
Экзекутор с красным лицом изумился:
— Вы имеете в виду Микеле Сервето, еретика, которого потом сжег Кальвин?
— Именно так.
— Я полагаю, вы просите препроводить подозреваемого во французскую инквизицию?
— Совершенно верно. Я берусь сам препроводить его в Лион с небольшим эскортом. Дайте мне пару людей, но только до Пьемонта, а там подключится французская стража. И конфликт между вашей компетенцией и компетенцией Совета Десяти будет разрешен. А заодно освободитесь и от неугодного заключенною, за которым стоят сильные покровители.
Красное лицо экзекутора озарилось. Он повернулся к старшему коллеге:
— Это действительно решает все! Тем более что мы не можем продолжать расследование такого запутанного и странного дела.
Глава комиссии посмотрел прямо на падре Михаэлиса.
— Идея хороша, но пришла слишком поздно.
Он показал только что полученное письмо.
— Наш дож, Лоренцо Приули, приказывает немедленно отпустить Пьеро Карнесекки на свободу. Венеция предоставляет ему надежное убежище на срок, который он сам сочтет необходимым.
Михаэлис боялся такого исхода событий с того момента, как в залу вошел гонец, одетый в цвета Венецианской республики, но протестовать даже не пытался.
— Я полагаю, вы должны повиноваться, — прошептал он.
— Правильно полагаете.
Все трое магистратов поднялись с кресел. Заседание окончилось, но Михаэлис вовсе не был расположен признать свое полное поражение.
— Высокочтимые магистраты, — сказал он, — я понимаю, что все противоречия для вас закрыты. И улики, которые вы собрали, вам больше не нужны. Среди них есть одна, которая мне очень бы пригодилась.
— Которая? — спросил старший экзекутор, стаскивая тогу.
