Владимир Перемолотов - Звездолет «Иосиф Сталин»
– Позавчера мне стало известно, что большевики сумели решить и её.
Голос прост и обыден, но первый вздрогнул, словно от удара и ухватил товарища за руку.
– Спокойнее, Семен Николаевич. Спокойнее… – оглядываясь по сторонам, сказал князь. – Не ровен час меня за карманника примут…
Он осторожно разжал чужие пальцы на своем запястье.
– Точнее?
Понизив голос и отвернувшись к реке, князь спокойно сказал:
– Особая лаборатория товарища Иоффе за успехи в социалистическом соревновании выдвинута на награждение переходящим Красным знаменем.
Семен Николаевич поморщился, и князь добавил серьезно.
– Зря морщитесь. Мой человек в институте видел установку в действии. Думаю, что месяца за три краснопузые доведут её до нужных кондиций и задумаются, что с ней делать дальше, как употреблять.… К этому времени мы должны быть готовы.
– Три месяца? – Семен Николаевич что-то прикинул и покачал головой. – Нам не успеть…
– Надо успеть…
– Или сделать так, чтоб три месяца превратились в шесть… И вы правы… Профессора пора будить.
Год 1928. Февраль
Германия. Геттинген
Сон сгинул. Мир вокруг стал четче, резче, словно кто-то смахнул пыль со стекла, сквозь которое он смотрел на него. Такие сны приходили к нему редко, и казались напоминанием о чьей-то чужой, случайно прожитой жизни. Господи! Присниться же такое…. Вместо нормального сна, полагающегося каждому лютеранину…
Хотя, что нормального теперь в Германии? Ничего! Чего уж удивляться таким снам?
После Черного Вторника двадцать третьего года, когда за доллар давали четыре миллиарда двести миллионов марок Германия так и не оправилась… Деньги стали мусором, бумагой не стоившей ничего. А в прошлом году, подгадав как раз под 13 число, и второй раз фатерлянд на ногах не удержался и в туже грязь со всего маху….
Он закряхтел, расправляя затекшие ноги.
Все тут не слава Богу. Нет денег. Ни на что нет денег. Ни на науку, ни на опыты…
А в России сейчас все по-другому…
Хотя где ж та Россия – теперь на территории старой Империи растет новая – Союз Советских Социалистических Республик. И царь новый – Иосиф Первый…
Мысли о России посещали профессора почти месяц. Он думал о ней не как о недавнем враге его Империи, а как о стране, в которой происходит что-то необычное…
Память вернула ему воспоминания двадцатилетней давности, когда он учился в Санкт-Петербурге.
Там тоже зима… Только другая. Здешняя, похабная, какая-то, не похожая на русскую, немецкая зима – сырость, промозглый холод и темнота, ветер треплет ветки лип на Фридлендверг.
Хоть и холодно, а другой тут холод, фальшивый…
Русский холод он как соленый огурчик из дубовой бочки, с хрустом, со льдинкой на зубах… А тут. Хотелось сплюнуть отчаянно, но он только вздохнул. А тут кисель какой-то. Не снег, ни дождь…
Слякоть и бедность….
Что делать? Что?
Не поднимаясь с кресла, профессор Вохербрум протянул руку к серебряному подстаканнику, отхлебнул чайку, поднял старое серебро на уровень глаз и с удовольствием прочитал: «Его превосходительству профессору Санкт-петербургского университета господину В.В. Кравченко от сослуживцев». Подстаканник попал к нему лет пять назад какими-то неведомыми путями. Попал и остался, словно и впрямь что-то значил для него.
«Теперь там, наверное, таких не дарят», – подумал хозяин кабинета. – «Красные знамена, вымпелы…. Да не людям. Не личностям, а трудовым коллективам… Как это во вчерашней „Правде“? „Время одиночек прошло“…. Что ж. Может быть в этом они не так уж и не правы…. Интересы личности – ничто! Интересы коллектива – все!
За прозрачным изогнутым стеклом чайного стакана виднелся желтоватый лист позавчерашней газеты. С тех пор как в Германии стало можно купить „Правду“ он старался не упускать возможности почитать новости с края света.
Как к ним не относись, а в одном они правы. Большое дело в одиночку не поднять. Коллективы, звенья, бригады… В одиночку трудно, а без денег просто невозможно. Он вспомнил, сколько ушло на экспериментальный образец его установки, и с досадой тряхнул головой. Пожалуй, этот подстаканник и впрямь последняя ценность оставшаяся в доме.
Взгляд пробежал по полосе и наткнулся на знакомое имя. В набранной мелким шрифтом небольшой заметке говорилось о награждении. „…Наградить лабораторию товарища Иоффе А.Ф. переходящим красным Знаменем за успехи в деле укрепления обороноспособности СССР“. Что-то крутилось в голове, связанное с этим именем, но что? Ведь вчера было то же самое. Учились они вместе, что ли? Так и не вспомнив, досадливо махнул головой и перевел взгляд ниже.
Там имелась большая фотография. Не секретной лаборатории, конечно, а передовиков – шахтеров.
На фотографии из шахты вылезали герои-ударники. Шахтеры несколько вымученно улыбались. Зубы у них сверкали как у обожаемых большевистскими политическими пропагандистами негров, плечи ширились нерастраченной силой. При всем при том были они чистыми, словно работали не с углем, а со снегом или же где-то в недрах земных прятали хорошую баню.
Он улыбнулся детскому простодушию пропагандистов.
Ниже заметки про шахтеров колонкой из девяти абзацев мир стремился поделиться с ним своими бедами.
В Эфиопии итальянцы резали негров. На Дальнем востоке китайцы и японцы делили что-то между собой и в делёжке отчего-то принимали участие американские канонерки. На КВЖД опять провокации… Что в русских, что в своих, немецких, газетах одно и тоже…
Взгляд сквозь окно улетел к качающимся на ветру ветвям.
Мысли его были просты – о будущем.
Тут и не поймешь уже, что лучше– то ли безрадостная бедность европейского захолустья, а Германия, чего уж там скрывать, и стала таким вот захолустьем, или строительство новой Империи. По здравому рассуждению следовало уехать в САСШ, там-то уж… Но отчего-то душа не принимала такого решения. Ах, Россия, Россия. Приворожила она его что ли?
Конечно, чем рано или поздно заканчивается строительство Империй, он знал. Империя развивается, ей становится тесно в отведенных Всевышним границах и те начинают потрескивать. Сперва тихо, потом погромче, а потом получается то, после чего все хватаются за головы – „Как же это мы все просмотрели?“.
А с другой стороны все и так идет к одному и от него не зависит… Когда это было, чтоб от умных людней в этом мире что-то зависело бы? Мир сам по себе безо всякого его участия все больше и больше походил на пороховую бочку.
Вот в 1914 году такого не было. Тогда в газетах печатали новости, а не неприятности со всего мира… Хотя возможно этих неприятностей в те времена вовсе не было?
Он вдохнул.
Если так, то совсем все плохо… А чем все кончилось? Мировой бойней… Что будет с миром, если предвоенные новости нельзя сравнить с тем, что печатают нынешние газеты? Да что было, то и будет.
Как и во все времена, вожди рвали мир на части. Пока они только пробовали силы, выбирали куски пожирнее, но рано или поздно они решатся откусить своё. Или то, что считают своим.…
Надо что-то делать…. Надо… Иначе будет поздно.
Он пододвинул поближе лист бумаги и несколько секунд подумав, решительно опустил перо в чернильницу.
„Дорогой господин Сталин!..“
Год 1928. Февраль
СССР. Москва
… В буфете Наркомата Обороны пахло рыбой.
Запах плавал в воздухе, рождая неодолимое желание заказать пива, но вместо этого профессор Иоффе взял стакан чая и бутерброды. Несколько секунд он поверх очков оглядывал зал, прикидывая куда бы сесть, пока не услышал, как кто-то его окликает.
В сторонке от галдящей молодежи с Уральских заводов, за столиком на двоих, сидел давний друг-соперник Владимир Иванович Бекаури. Абрам Федорович довольно улыбнулся. Проиграл коллега. Вчистую проиграл прошлый год!
Хорошая это, все-таки, штука – социалистическое соревнование. Полезная.
Они сидели друг перед другом– товарищи и соперники одновременно. Совещание закончилось и теперь, в стороне от чужих ушей и глаз, изобретатели могли поговорить о своей работе. Конечно, не положено было вести такие разговоры, но среди своих-то, отчего не поговорить? Чужих тут быть не могло, да и за галдежом молодых передовиков никто ничего не услышит…
– Поздравляю вас, Абрам Федорович, с награждением преходящим Красным знаменем… Хорошо про вас сегодня Нарком сказал! – с несколько кисловатой улыбкой поздравил коллегу Бекаури. – Так понимаю, создали таки вы свой „фонарь Плутона“?
Невозмутимо пережевывая бутерброд с балтийской килькой, профессор Иоффе отозвался.
– Что ж это вы, Владимир Иванович, чужими-то тайнами интересуетесь? Не иначе как боитесь в социалистическом соревновании проиграть?
Его визави откинулся на скрипучем стуле и несколько нервно ударил по столу пальцами.
– Ничуть. Думаю, что первый квартал за мной будет! Мои-то изделия уже в полной боевой готовности. Хоть сейчас на полигон.
