Элис Манро - Луны Юпитера (сборник)
– Вы преподаете литературу?
– О нет. Нет. Никогда не имел такой чести. Нет. Я даже не изучал литературу. В шестнадцать лет пошел работать. В мое время особого выбора не было. Я газетчик.
Лидия вспомнила, что в Новой Англии выходит одна газетенка, до смешного чопорная и консервативная, которая культивирует замшелый слог.
– Вот как? В какой же газете вы работаете? – спросила она и тут же поняла, что такому вдумчивому собеседнику ее любопытство может показаться наглостью.
– Вы о ней, скорее всего, не слышали. Ежедневная газета небольшого промышленного города. Раньше сотрудничал и с другими. В этом была вся моя жизнь.
– А теперь, вероятно, решили написать книгу про Уиллу Кэсер? – Постоянно общаясь с людьми, которые собираются о чем-нибудь написать, Лидия сочла свой вопрос вполне уместным.
– Нет, – строго проговорил он. – Зрение уже не позволяет мне читать и писать больше необходимого.
Вот почему он ел с такой осторожностью.
– Нет, – повторил он. – Признаюсь, было время, когда я задумывался над такой книгой. Я бы сосредоточился на том этапе жизни Уиллы, который связан с этим островом. Хотя ее биографии публиковались не раз, островной период описан в них очень скупо. Но мне пришлось отказаться от этой затеи. Все изыскания провожу исключительно для себя. Время от времени беру складной парусиновый стул, иду к ее дому и сажусь под окном, за которым она писала, глядя на море. Это совершенно безлюдное место.
– Разве домом никто не занимается? Неужели там не создан мемориальный музей?
– Представьте, нет. За домом никто не следит. Видите ли, кое-кто из местных жителей очень почитал Уиллу, некоторые даже отдавали должное ее дарованию – я имею в виду дарование личности: вряд ли они смогли бы оценить ее литературный талант, – но в то же время многие считали ее заносчивой и относились к ней с неприязнью. Их обижала ее нелюдимость, но это была вынужденная черта характера: для творчества требуется уединение.
– Но можно организовать проект, – сказала Лидия. – Добиться финансирования. И от канадского правительства, и от американского. Хотя бы для того, чтобы сохранить дом.
– Не берусь судить. – Он улыбнулся и покачал головой. – Нет, вряд ли. Нет.
Он не хотел, чтобы сюда нагрянули другие почитатели таланта писательницы и согнали его с парусинового стула. Как же она сразу не догадалась. Грош цена была бы его паломничеству, если бы здесь толпились туристы, щетинились стрелки указателей, раздавались брошюры, а гостиничка, которая сейчас носила название «Морской вид», была бы переименована в «Тени на скале». Чем так – считал, вероятно, ее собеседник, – пусть уж лучше этот дом развалится и порастет бурьяном.
А перед тем, в последний раз набрав номер Дункана, с которым они сошлись в Кингстоне, Лидия брела по улице Торонто и понимала: сейчас придется тащиться в банк, придется покупать продукты, придется спускаться в метро. Придется вспоминать, что, где и как нужно делать: раскрыть чековую книжку, шагнуть, когда подойдет очередь, вперед, выбрать из множества сортов хлеба один, бросить жетон в прорезь турникета. Ей казалось, что ничего сложнее она в своей жизни не совершала. А чего стоило прочесть названия станций метро и выйти там, где надо, чтобы добраться до съемной квартиры. Ей было бы очень сложно описать эти трудности. Она прекрасно знала, где находится, знала название своей остановки и предыдущей тоже. Но никак не могла соотнести себя с окружающей действительностью, а потому встать, выйти из вагона, подняться по ступенькам, пройти по улице – все это требовало немыслимых усилий. Впоследствии она решила, что в тот момент ее, наверное, заколодило, как машину. Но даже в тот момент у нее в голове был собственный образ. Она видела себя клетью для яиц, в которой вырезаны донца.
Добравшись до квартиры, Лидия опустилась на стул в прихожей. Час или около того сидела без движения, потом сходила в туалетную комнату, разделась, надела ночную рубашку и легла в постель. Теперь она вздохнула с облегчением и даже возликовала оттого, что сумела взять все препятствия, и оказалась там, где хотела, и не обязана больше ничего вспоминать.
Самоубийство она не рассматривала. Ей было бы не управиться с необходимыми инструментами или приспособлениями и даже не сообразить, что используется для этой цели. Удивительно, что она еще сумела выбрать хлеб и сыр, которые так и остались на полу в прихожей. Но как теперь это пережевывать, глотать?
После ужина Лидия посидела с хозяйкой на веранде. Муж хозяйки тем временем наводил порядок.
– А как же, есть у нас посудомоечная машина, – говорила женщина. – Две морозилки, холодильник объемистый. Все требует вложений. Коли у тебя останавливаются бригады, нужно их кормить. Деньги улетают, как в трубу. В следующем году задумали бассейн поставить. Чтоб отдыхающих привлекать. Хочешь на своем месте удержаться – беги вперед. А люди думают, у нас не жизнь, а малина. Ага.
Ее лицо, волевое, изборожденное морщинами, обрамляли длинные прямые волосы. Одета она была в джинсы, расшитую сорочку и мужской свитер.
– Десять лет назад я еще в Штатах жила, в коммуне. Теперь тут. Бывает, вкалываю по восемнадцать часов в сутки. Сегодня еще должна обед собрать для бригады, сухим пайком. С утра до ночи у плиты. И Джон весь день по хозяйству.
– А убирать кто-то со стороны приходит?
– Это нам не по средствам. Уборкой Джон занимается. И стирка на нем, и все. Пришлось купить гладильный каток для простыней. Отопительную систему подновить. Взяли кредит в банке. Смех, да и только: у меня раньше муж был – управляющий банком. Потом я его бросила.
– Я сейчас тоже сама по себе.
– Правда? В одиночку жить тяжело. Я вот Джона повстречала – он в таком же положении оказался.
– У меня был близкий человек в Кингстоне – это в Онтарио.
– Правда? Мы с Джоном душа в душу живем. Он прежде священником был. Но когда мы познакомились, плотником подрабатывал. Короче, мы оба оказались не у дел. Вы пообщались с мистером Стэнли?
– Конечно.
– А раньше про Уиллу Кэсер слыхали?
– Да.
– Это ему как подарок. Сама-то я мало читаю, для меня ее имя – пустой звук. Мне картинку подавай. Но он, по-моему, замечательный, мистер Стэнли. Эрудит старого образца.
– Он давно сюда приезжает?
– Нет, не очень. Нынче – в третий раз. Говорит, всю жизнь мечтал здесь побывать. Да не мог. У него на попечении был кто-то из родственников, инвалид. Но не жена. Брат, что ли. Короче, не вырваться было. Как по-вашему, сколько ему лет?
– Семьдесят? Семьдесят пять?
– Восемьдесят один. Не верится, да? Меня восхищают такие люди. Правда. Восхищают люди, у которых есть стержень.
– Тот человек, с которым я жила… то есть раньше жила, в Кингстоне, – рассказывала Лидия, – однажды грузил в багажник коробки с бумагами, дело было за городом, на старой ферме; и чувствует – кто-то его толкает в ноги. Посмотрел вниз. А время шло к вечеру, день был сумрачный. Ну, думает, собака большая откуда-то прибежала, черная, носом ткнулась. Он даже не остановился. Иди, говорит, домой, собачка, ну же, иди домой, хорошая девочка. Сложил он коробки, оборачивается. И видит – медведь. Черный медведь.
Разговор происходил тем же вечером, но уже в кухне.
– И что было дальше? – спросил Лоренс, начальник рабочих телефонной компании.
Лоренс, Лидия, Юджин и Винсент играли в карты.
Лидия рассмеялась:
– Дальше он сказал: «Ой, извините». Если не врет, конечно.
– А в коробках у него только бумаги были? Ничего съестного?
– Он писатель. Исторические книги пишет. В коробках у него были материалы для работы. За материалами ему иногда приходится обращаться к весьма странным людям. А медведь пришел не из леса. Он был ручной, и хозяева шутки ради спустили его с цепи. Двое стариков, родные братья, у которых мой друг как раз и забирал материалы; эти старики спустили своего любимца с цепи, чтобы пугнуть Дункана.
– Стало быть, он собирает всякую старую писанину, из которой можно книжку слепить? – уточнил Лоренс. – Интересное дело.
Лидия тут же пожалела, что разоткровенничалась. Она лишь потому вспомнила тот случай, что рабочие завели разговор о медведях. Но история эта теряла всякий смысл, если рассказывал ее не сам Дункан. Он ухитрялся в каждом слове показать себя: большого, вальяжного, светского – учтивого даже с медведем. Он ухитрялся показать и двух старых шутников, притаившихся за рваными занавесками.
«Вы просто не знаете Дункана», – чуть не сорвалось у нее с языка. Но не для того ли она рассказала эту историю, чтобы дать им понять: уж она-то знает Дункана… еще совсем недавно у нее был мужчина, причем интересный, остроумный, рисковый. Она хотела убедить их, что не всегда была неприкаянной, не всегда пускалась в такие вот бесцельные одинокие поездки. Решила показать себя через отношения. И сделала ошибку. Эти люди вряд ли сочли бы рисковым того, кто выманивает документы у всяких сквалыг и чудиков, чтобы накропать книжку о событиях трехсотлетней давности. Зря она упомянула, что была близка с Дунканом. Для слушателей это означало только одно: что она спала с мужиком, не будучи ему женой.
